– Стала бы возницей. Мне бы прислуживали.

– Смешная причина! История знает многих великих женщин, которые…

– Не знаю их и знать не хочу! – резко оборвала. Замолкла, но потом:

– Одно знаю: чтобы заиметь большой чин, женщина должна лебезить перед мужчиной, принять его волю. Все решают мужчины.

Вадим заметил, что она занервничала. Он воспрянул духом.

– Это вы глубоко ошибаетесь, – с издевкой в голосе отметил он. – Мужчины ни причем. Были случаи, когда женщины вели за собой массы. Были возницами, как вы выражаетесь. А вы…

– Я не хочу больше разговаривать! – отвернула лицо, уставилась в окно.

Она спасовала. Тем не менее Вадим не получил полного удовлетворения.

– Вы ненавидите людей, я это хорошо знаю. Вы никогда не проявите жалость к людям. Поэтому с вами никто не желает знаться, – уязвил, чтобы спровоцировать на разговор.

Она пронзила его взглядом. Неприязненно смотрела, о чем-то размышляла. После ответила:

– Какой прок от жалости? За жалостью прячется радость, что тебе больше повезло. Но всегда найдется повод, чтобы забыть про такую жалость. И тогда насядут, растопчут. Червяка всегда охота раздавить, а змею боятся, ужалить может

– По-вашему, человек человеку волк?

– Не по-моему, люди такие.

– Может и есть кто не любит людей, к счастью, их мизерное количество, – намек был ясен.

– А нету любви, – ответила на выпад Вадима. – Был один, все бродил по земле, говорил о любви. А его взяли и убили. Люди такие.

– Это вы о ком?

– О Христе.

– Да бога нет! – засмеялся Вадим. – Папа говорит, что религия – опиум для народа. Бога выдумали господа, чтобы держать народ в страхе. Так легче управлять. Церковь и цари наживались на страхе людском перед богом. Страх превращает человека в раба, этим и пользовались правители.

На лице домработницы промелькнула тень беспокойства. У Вадима прибавилось уверенности.

– Ну как, поняли, что я прав? Не молчите, ответьте. Бога нет, это выдумка господ. Если не согласны, ответьте.

– Бога нет, а страх существует. Он как живая плоть, – жалкая улыбка кривила губы, – Когда он голоден, беснуется. А дашь ему пищу, успокаивается, отходит.

– А если не накормить, то хватается за кнут, – мгновенно отреагировал Вадим и засмеялся.

Домработница мгновенно изменилась в лице, сжала губы, сузила глаза – злобным прищуром смотрела на него.

Гримаса поверженной оппонентки рассмешила Вадима.

– Страх – удел некоторых слабонервных, – сказал он, затем весело воскликнул: – А я вот никого не боюсь! – повернулся, пошел в свою комнату

– Ошибаешься, страх сидит в каждой душе, страшно всем, – зловеще прошипела ему в спину. Вадим проигнорировал ее слова. Он торжествовал победу: сбил с нее спесь, заставил понервничать.

На следующий день прислуга не явилась. Уволилась. О ней у Вадима сложилось резко негативное мнение, от сострадания не осталось и следа. Странности в поведении домработницы, которые его так обеспокоили, потеряли всякий смысл и значение.

Жизнь Вадима после протекала без особых памятных событий (за исключением смерти отца). Едва не весь день занимала учеба: его восприимчивый и жадный ум готов был поглотить все знания человечества – то есть объять необъятное.

Одновременно он ревностно и в то же время трепетно созидал свой нравственный облик, в роли взыскательного ментора оценивал каждый свой шаг, ибо был убежден, что первое лицо в государстве должно соответствовать идеалу, то есть заключать в себе лишь высшие духовные качества, что и дает тому право руководить страной. Он холил, лелеял вынашиваемый образ, ревниво оберегал его от посягательств со стороны и когда жестко, болезненно, когда снисходительно реагировал на «выпад», независимо от того, была ли это безобидная шутка или же малозначимое несогласие с его мнением. Зримый ему монумент – вожделенный идеал – отстоял пока далеко от него во времени, однако перфекционист Вадим уже заступил ногой на единственно верный, но тернистый путь самосовершенствования, который вел к этому воплощению совершенства, и с упорством намеревался пройти избранную стезю ускоренным ходом, хотя при этом ему постоянно казалось, что это он, нынешний, уже стоит на постаменте.

Да, Вадим, обуянный тщеславием, тянулся к славе, но он искренно в глубине души жаждал принести весомую пользу многострадальной родине.

В общем, Вадим был преисполнен гордого стремления ради всеобщего счастья трудящихся масс взойти на вершины человеческого бытия, где в ожидании блистало его безупречное великое будущее.

Он получил блестящее образование. По окончании вуза компартия призвала его к себе на службу, где Вадим быстро и без помех поднимался по иерархической лестнице. Успешной карьере способствовали не только его бесспорные личные способности, но и участие в его судьбе соратников почившего родителя.

Коренная ломка политической системы поставила крест на высокой коммунистической будущности. Вадим предвидел крах, в быстро меняющихся условиях свои устремления подчинил бизнесу. И на данном поприще имеется возможность добиться заслуженной славы, вознестись до высоты исторической фигуры, рассуждал он. Деньги могут послужить и благородному делу – служению собственному народу, примеров хоть отбавляй в истории человечества. Однако для начала требовалось устоять на ногах и утвердиться в наступившем лихолетье.

В воображении высокая цель приобрела иные очертания, но и в измененном виде не прекращала ярко светить.

…В здании министерства Вадим неторопливо спускался по лестнице со ступени на ступень. Легкая улыбка на губах скупо отражала душевный подъем, который он смаковал в связи с наступлением весны.

Он страстно любил первоначальный период этого времени года. Его организм безошибочно предугадывал первые дуновения пробуждающейся поры. Непостижимая особенность ранней весны настраивала внутренний мир на торжествующий лад. В эти прекрасные дни он впадал в беспечность и беззаботность. Ощущал себя капризным ребенком, прихоти которого подлежали исполнению.

Он спустился в вестибюль. Внезапный шум распахнувшихся парадных дверей привлек к себе внимание Вадима. Он увидел, как внутрь ввалилась группа из четырех человек. Впереди семенил круглый низкий мужчина с кейсом в руке. Он узнал нувориша: друг другу были представлены во время одного званого вечера. Толстячка опекали три дюжих телохранителя. Известная трусость богача развлекала Вадима. Однако сейчас он вспомнил о неприятном инциденте месячной давности.

Тогда, к концу рабочего дня, Вадима в его офисе навестили трое незнакомцев: двое с бычьими шеями и один молодой мужчина тщедушного телосложения, со спокойным, можно сказать, доброжелательным взглядом. «Хиляк», таким прозвищем мысленно окрестил его Вадим, как позже выяснилось, заправлял за главного.

Все трое расселись за столом напротив него. Говорил только Хиляк. Лаконично, в уважительной форме предложил услуги по обеспечению безопасности жизни и здоровья Вадима. А также гарантировал защиту от «злонамеренных посягательств» конкурентов.

Вадим, недолго думая, расшифровал цель визита троицы: они пришли навязать ему унизительную «крышу». От осознания данной ситуации он впал в гнев. Резко встал из-за стола, с искаженным лицом, брызжа слюной, начал кричать, что не на того напали, что черни здесь не место, что им следует общаться с себе подобными.

Рекетиры безучастно глядели на Вадима.

Прекратив изрыгать оскорбления, Вадим вперил негодующий взгляд в главаря, резко выбросил руку, пальцем указал на дверь. Тот послушно качнул головой и встал. За ним поднялись дружки. У порога Хиляк обернулся, вежливо простился.

На этом неприятный инцидент завершился. Братки больше не заявлялись. Обзавестись надежными телохранителями Вадим и не помышлял, гордость не позволяла.

Всякое напоминание о возмутительном случае порождало у него злость. В вестибюле, подойдя к выходу, он резко дернул на себя дверь, вышел наружу.

Место парковки автомобилей находилось во внутреннем дворе министерства. Для преодоления расстояния до автостоянки требовались минуты. Время прохождения явилось достаточным, чтобы губы вновь сложились в полуулыбку. Весна имела магическое воздействие на Вадима, он забыл о братках.