Андреич упрямо покачал головой:

– Пошли наружу, не дури. Вишь, день заканчивается уже.

– Вижу. Не пойду.

– Ну смотри! Тебе три дня еще дали. Я это должен передать. За три дня или возвращайся назад, или выходи, кланяйся здешнему хозяину, принимай еду, а то отощал совсем. Скоро уже и на Этой Стороне помрешь. Куда тогда отправишься?

– Не знаю, – честно ответил я.

И правда, было неясно, куда еще отправиться, если на Темной Стороне быть не можешь, а на Светлую попасть не умеешь. Безмирье – это даже страшнее, чем Черное Солнце. Старая Яга, когда меня учила, только раз упоминала о нем. Страшно это, когда совсем ничего нет. Она сказала, что туда затягивает самых-самых плохих нежитей, которых даже и Черное Солнце не принимает, хотя оно милостиво. Я, значит, могу вот так закончить – никак совсем.

Я глянул на Андреича. Мой бывший друг выглядел не так плохо для человека, умершего давным-давно. Черное Солнце, похоже, и правда здесь может все…

Однако вдруг вспомнилось мне, как убегал под черными лучами испуганный Ян Борисович… Все-то милостивое светило может, и всех-то принимает, и все-то позволяет. Даже Двоедушникам. Вот где сейчас томится светлая и ни в чем не повинная душа, запертая в темнице своего двойника? Я хлопнул рукой по земле и выпрямился, насколько мог.

– Я услышал тебя, но принять милость Черного Солнца не могу. Оно увидело меня – это было ошибкой – но оставаться здесь я не буду. Я помощник Яги и должен идти к ней.

– Ну и иди тогда, – проговорил Андреич, поднимаясь вслед. Три дня у тебя было с тех пор, как ты это услышал. Первый прошел уже.

Я покосился на дверь. Лучи почти исчезли. Шумная Нежизнь за стенами блиндажа замолкала потихоньку, Черный день умирал.

На зомби уход здешнего солнца сказывался быстро и плохо. Андреич начал пошатываться и как будто темнеть.

– Слышь, тёзка. Я пойду. До свиданьица, значит. Ты подумай еще раз, понял?

– До встречи. Тут думать нечего. Я должен быть с Ней, – меня обжег еще раз юный образ – яркий и свежий, запечатанный в памяти навечно. Андерич, как будто, тоже ее увидел, – закряхтел и вывалился из двери. Пошагал тяжело куда-то к лесу.

– Я приду завтра, слышь. Ты дверь-то не запирай больше, не надо, – крикнул он напоследок.

– Ага, как же, – пробормотал я.

На эту ночь у меня была запланирована масса дел, но сначала я должен был вернуться к Настёне в моих воспоминаниях, хоть на секунду, я же ей обещал! До утра еще очень много времени, я все успею…

Утренний подъём застал меня врасплох. Как обычно, нас будил дедуля Баламут – бегал вокруг палатки и булькал. Я с трудом вырвалась из ночного кошмара. В нем Миланка приходила ко мне в гости в виде зомби и вежливо просилась войти в избушку, а я не менее вежливо отвечала, что избушки-то нет, профукали случайно. Бывшая подруга, вся серая, упрямо что-то бубнила, но потом у нее отвалилась рука и она пошла выедать мозг другим. Не часто я радовалась пробуждению, ведь во сне ко мне иногда приходил… я собралась с мыслями, вернее, выкинула ненужные из головы, пока дождь не полил, и выскочила из палатки на утренний холодок.

Моя дружная команда потихоньку собиралась в центре и строилась в шеренгу. Вот, приучила же! Виталька выбрался из своего шалаша, который он недавно соорудил, и тоже встал в строй. Его я не заставляла, но перевертышу нравилось быть вместе с другими.

– Так, давайте посчитаемся. Все на месте? – включила я командира.

Команда загалдела нестройно.

– ТИ-ХО! Русалки: раз, два, три, четыре… семь… Давайте, кого я буду называть, кричите «Я». Понятно? Баламут?…

Дедуля отвлекся, он болтал с новеньким… как там его…

– БА-ЛА-МУ-УТ!

– Прощеньица просим, чегось надобно?

– Отвечай «Я»!

– Ну ладнушки. Этось… Я.

– Отлично. Все поняли про «Я»? Светик?

– Я.

– Древесные духи, две штуки!

– Скрип-скрип.

– Ладно, сойдет.

– Ба… Ва… это… новенький! Еще раз скажи, как тебя там?

– Бадюля. Я.

– Отлично! Пацаны, не болтать!

Так, новая заморочка, надо разговорчивого деда с новеньким в разные группы разводить…

Забравшись в палатку, я откопала в вещах профессора огрызок простого карандаша и обычную тетрадку 12 листов, в клеточку. На первой странице обнаружились непонятные каракули, выведенные стариковским почерком, поэтому я перевернула тетрадь и начала писать на первой странице с конца:

– Русалки (7 шт)

– Лесовики (Скрипун и Лохматун)

– Баламут

– Светик

– Бадюля

Успела записать это дурацкое имя, пока не забыла. Подумав, добавила в список и Витальку – он же член нашей команды. Перепись населения была завершена. Теперь перекличку будет делать проще, а то мало ли, кого и сама забуду.

Моя команда в этот день работала отвратительно. Баламуту я наказала насобирать речных цветов побольше, он все равно любил в ручье плюхаться. Надеялась хотя бы пол дня его не видеть, но дедуля приволокся назад уже через пять минут с огромной охапкой белых и желтых кувшинок. Было и правда здорово, но этот болтун, как приклеенный, прицепился к новенькому, и дальше парочка не расставалась.

Бадюля, как я наблюдала, успел же пообщаться со всеми – не торопясь, тихонько, но все потом ходили странно задумчивые. Через полчаса русалки перестали собирать ягоды, на которые я их отправила, и уселись вокруг длинной, тощей фигуры. Новенький что-то рассказывал, поводя иногда руками. Я подошла и прислушалась.

Его речь лилась как ручеек – тихо, но очень связно. Он будто бы даже не рассказывал, а пел, сплетая из слов новые образы. Передо мной начала разворачиваться дорога, будто я сама ее проложила. Тропинка вела прочь из леса, ставшего моим домом, куда-то вдаль между холмами. Я вдруг подумала, как здорово было бы шагать по ней, не думая ни о чем. На ногах старые кроссовки, за плечами – холщовая котомка. Много ли мне на самом деле нужно? Вот только куда идти и зачем? Мозг услужливо подсказал: ведь есть проблема, которую я сама решить не могу. А вдруг где-то далеко-далеко, за семью холмами, за семью морями, найдется еще один путь на Ту Сторону, отыщется мой потерянный…

Стоп! Боль обожгла так внезапно, что помогла мне скинуть наваждение. Бадюля все еще наговаривал что-то – тихонько и распевно:

– За семь морей ходил я, за семь холмов. Котомка за плечами, хлебца чутка, да и все, много ли мне надо. А водица – она везде есть…

– В КАРАКУМАХ НЕТ!

Все подняли головы и уставились на меня, щурясь и моргая. Как будто в темной комнате внезапно включили свет.

– Я говорю, в пустыне Каракум и в Сахаре воды вообще нет, так что не ври! – пояснила я.

Моих надо было срочно вытягивать из этого наваждения. Парень-то, оказывается, был не так прост!

– Да кто же ты такой? – спросила я еще раз.

– Странник я, – ответил новенький. Брожу вот себе по свету. Ежели кого встречаю, с собой зову – вместе веселее.

– Понятно.

Я засмотрелась в светлые, будто пылью подернутые глаза и все поняла. Какой-то дух странствий, похоже. Не знаю, есть ли такие, но мне один вот достался.

– Слушай, Бадюля, давай договоримся. Ты тут кончай проповедовать, а то сманишь мне весь народ. Если хочешь уходить – уходи сам, один, понял?

– Понял, – ответил он спокойно.

Моя команда начинала потихоньку отходить от его песнопений. Все шевелились, отряхивались. Бадюля тоже встал и пошел к ручью, сухой и длинной фигуре было как будто тесно здесь. Я на секунду почувствовала, как мал наш лагерь и как огромен мир вокруг, но быстренько отмела эту мысль. Хватит уже баловаться. Я – новая Яга, начальник этой долбаной таможни, и мое место тут!

Я влезла ногой в лужу, которая натекла с Баламута, и чертыхнулась, не подумав. Кроссовок опять промок…

В моих давних воспоминаниях в подворотне было мокро и холодно. Ботинки промокли насквозь, но меня это абсолютно не заботило. Я тогда поймал себя на мысли, что за пятнадцать лет все-таки привык к новой судьбе и почти бессмертному телу, пару раз даже от тяжелых ран спасался… Яга спасала. А уж о простудах и подавно не вспоминал. Я пил живую воду и ощущал себя лет на 25 или немного моложе.