Литмир - Электронная Библиотека

– Сказал он, только я забыла.

– И… живы они, говоришь? – спросила Какано.

– Ну-у-у… Их, сказал Важико, пули не берут!

– Пойду-ка я с вами, детки, покажите мне этого парня! – попросила Какано, молитвенно сложив руки.

– Сосо, Важико приехал на один день, не так ли? – спросила меня Хатия.

– Ага, на один день!

– Значит, я не застану его? – застонала Какано. Хатия кивнула головой.

– Что же мне делать? – Какано взглянула на меня.

– Он сказал, что еще приедет.

– А если не приедет?

– Я напишу ему и все узнаю, тетя Какано! – обещал я, отводя взгляд.

– Сделай доброе дело, сынок, бог отблагодарит тебя! – взмолилась Какано!

– Обязательно, тетя Какано!

– Боже великий! Значит, живы мои мальчики?! Близнецы? Похожи друг на друга, говорит?.. Матерь божья! Много близнецов на свете, дай бог всем им жизни и здоровья… Но сделай так, чтобы эти двое были бы моими Мальчиками! Матерь божья! – Какано воздела руки.

За все это время Бабило не проронил ни слова. Я ждал, что вот-вот он встанет, схватит нас за шиворот и вышвырнет за дверь, как бессовестных обманщиков. Но он сидел молча, удивительно спокойно, с улыбкой наблюдал за Хатией, и лишь подрагивание правой брови выдавало его сдерживаемое волнение.

– Боже справедливый, за что ты так наказал этого милосердного ребенка?..– проговорил наконец он, встал, обнял Какано за плечи и повел ее к дверям.

– Ложитесь теперь, дети, дай бог вам приятного сна! – И он закрыл за собой дверь.

Спать нам не хотелось.

– Спустимся во двор, Сосойя! – попросила Хатия.

…Я усадил Хатию под орехом, лег сам и положил голову ей на колени. Была теплая, тихая июньская ночь. Над нами простиралось усеянное звездами черное небо. Доносились убаюкивающее верещание сверчков, шум реки, кваканье лягушек, ленивый лай собак. Сейчас у нас точно такая же ночь, так же лают собаки, так же шумит река. Тетя так же лежит под деревом, смотрит на небо и думает о том же, о чем и я. Как было бы хорошо, если б люди могли видеть в небе, как в зеркале, друг друга! Я увидел бы тетю, свое село, весь мир, познакомился бы с несметным количеством людей, своих сверстников. И мир узнал бы меня. Мы увидели бы, кому на свете живется хорошо, а кому плохо, и первые помогли бы вторым… Люди увидели бы друг друга и поняли бы, что не такие уж мы плохие, как нам это иногда кажется, что нет у нас основания ссориться и враждовать меж собой, и не стало бы на Земле войн и кровопролитий…

– О чем ты думаешь, Сосойя?

– Сам не пойму, Хатия…

– А все же?

– О небе.

– Что – о небе?

– Думаю, если б небо было зеркалом…

– А зачем тебе, чтобы небо было зеркалом?

– Эх, это было бы здорово!..

– Сосойя, теплая ночь, правда? – спросила Хатия после минутного молчания.

– Да. Скажи, Хатия, с чего это ты наговорила с три короба вранья? Я был готов провалиться сквозь землю!

– Ничего я не наврала…

– Ну, знаешь!

– Все, что я сказала, было правдой. Ты просто забыл… – Хатия, или ты рехнулась, или меня принимаешь за круглого дурака!.. Ты думаешь, Бабило поверил в твою сказку?

– А он поверил бы, если бы я сказала, что его сыновья погибли?

– Нет!

– Почему?

– Да потому, что это неправда!

– А если б сказала, что они живы?

– Это ведь тоже неправда?

– Сосойя, двух неправд не бывает. Сыновья Бабило или живы, или погибли… В их гибель Бабило и Какано не верят, значит, они должны поверить, что они живы.

– Но ты…

– Что я? Я не сказала, что эти ребята – их сыновья… Пусть они думают, что это так. Что в этом плохого?

– Да нет, плохого ничего…

– Тогда в чем же я виновата?

– Ни в чем, Хатия…

Пусть Бабило и Какано думают, что живы их дорогие мальчики, что в этом может быть плохого? Ничего. Это неправда? А если правда? Если это правда, тогда хорошо? Хорошо! Вот в том-то и дело! Всякая правда хороша? Этого не может быть! Ну а всякая ложь? Плоха ли всякая ложь? Нет, конечно! Но ведь хорошая ложь лучше плохой правды? Лучше! В том-то и дело!..

– А сейчас о чем ты думаешь, Сосойя?

– А сейчас я думаю о том, как завтра тетя испечет большой-пребольшой мчади и как я наброшусь на него!

– Сосойя, какого цвета небо? – Синее, Хатия.

– А какого цвета синий цвет?

– Синий?.. Ну… Синий – это цвет неба. – А это красивый цвет?

– Очень красивый, Хатия.

– А что это значит – красивый? – не отставала Хатия.

– Красивый? – Я привстал и посмотрел в лицо Хатии. – Красивы большие синие глаза… Черные брови… Черные ресницы… – Я провел пальцами по глазам Хатии. – Красивы каштановые волосы… Маленький нос… Пухлые губы… Белые зубы… Красивы прозрачные уши, высокая шея… Вот ты, например, Хатия, красивая…

– Значит я – синяя, цвета неба? Я вздохнул.

– А ты какой, Сосойя?

– Я? Я – обезьяна!

– А какая она, обезьяна?

– Точно такая, как я! Хатия погладила мое лицо.

– Какого цвета у тебя волосы?

– Черные.

– Глаза и у тебя большие. И ресницы длинные. А глаза у тебя какого цвета?

– Карие.

– Нос прямой, небольшой… И губы пухлые. А зубы?

– Зубы у всех белые, Хатия.

– Ты красивый, Сосойя?

– Хорошо, что ты не видишь меня!

– Я вижу тебя, Сосойя! Тебя и солнце. И больше ничего.

Я лег опять. Хатия склонилась ко мне, приложила ухо к груди. Наверно, она прислушивалась к биению моего сердца. А я наслаждался теплом ее рук и щеки и, как тогда, на берегу Супсы, чувствовал, как это тепло вливается в меня. Я слушал шум реки, верещание сверчков, лай собак и не видел ничего, кроме Хатии и усеянного звездами неба. Я знал, что Хатия видит только солнце и меня, и думал, что и небо, наверно, видит нас – Хатию и меня.

Я проснулся с первыми лучами солнца. Быстро вскочил, оделся и подошел к постели Хатии. Подложив под щеку обе ладони, она мирно спала. Я стал легонько тормошить ее.

– Хатия!

– А? Это ты, Сосо? – Хатия присела в кровати.

– Да. Вставай, пора уходить.

– А какое сейчас время?

– Утро уже. Одевайся, я пойду оседлаю осла.

– Хорошо.

Я спустился во двор. Наш осел, помахивая хвостом, щипал траву. Я оседлал осла и поднялся в комнату. Хатия была уже одета.

– Пошли! – сказал я шепотом.

– Почему ты шепчешь, Сосойя?

– Они еще спят.

– Разве еще так рано?

– Да. Идем!

– Так и уйдем, не попрощавшись?

– Не надо их беспокоить. Пошли. – Я вывел Хатию на балкон.

– Неудобно, Сосойя!

– А будить чуть свет стариков удобно? Идем!

Мы спустились с балкона. Потом я вернулся в комнату, стащил во двор мешки с кукурузой и кое-как навьючил ими осла.

– Ну, тронулись! – Я взял Хатию за руку.

– Ах вы разбойники! Хотите улизнуть?

На балконе стоял заспанный, взлохмаченный дядя Бабило. – Вы что же, хотите опозорить меня? Куда это вы не евши! – погрозил он пальцем.

– Спасибо вам, дядя Бабило, но лучше нам отправиться пораньше, дорога все же длинная, вы уж не обижайтесь, пожалуйста! – попросил я.

– Да, пожалуй, твоя правда… – согласился Бабило.

– Ну, мы пошли, дядя Бабило! До свидания и большое вам обоим спасибо!

– Погоди, сынок, погоди!

Бабило вошел в комнату и почти тотчас же вернулся обратно. У меня потемнело в глазах: в руках он держал полушубок и сапоги. Бабило не спеша спустился по лестнице и подошел к нам. Я не мог вымолвить слова, язык одеревенел во рту. С трудом я сдерживал себя, чтобы не разреветься.

– Вот, сынок, твои сапоги! – Бабило протянул мне сапоги. Я взял их и проглотил горькую слюну.

– А вот и полушубок!

– Передумали, дядя Бабило? – пролепетал я.

– Да, сынок, передумал… – Бабило положил руку мне на голову. – Не нужны мне ни полушубок, ни сапоги… А вот ружье я оставлю. Подарок Хатии оставлю обязательно!

– Что, дорого, дядя Бабило? – Я почувствовал, как у меня скривилась губа.

– Нет, сынок, не дорого… Просто я передумал.

Что мне оставалось делать? Я повернулся и стал снимать мешки.

26
{"b":"7589","o":1}