– А знаете, кто вы? Вы все? – вдруг спросила Вика.

– Ну и кто же? – проявил интерес коллектив редакции, не ожидавший такого от Вики.

– Вы все сволочи.

– Круто! – «оценил» в наступившей тишине старший редактор. – А главный редактор у нас кто?

– А главный редактор – главная сволочь! – мстительно улыбнувшись, довела до сведения сотрудников Вика. И стала собирать вещи…

Из «Колоса» она ушла. И очерков с тех пор не писала – ни одного, хотя именно по очерку с блеском защитила диплом. – Отбили охоту…

После истории с «Колосом» Вика два месяца пролежала пластом. Не хотелось ни есть, ни пить. Ни жить. И невыносимо болела голова. Депрессия в тяжелой форме, – определил врач. – Ты пойми, депрессия это вовсе не хандра, это болезнь! Тебе нужна немедленная перемена обстановки. И нечего тут «умирающего лебедя» изображать! Не в постели валяться, а работать! Иначе не выздоровеешь. Нашла, понимаешь, из-за чего переживать… А повеситься не пробовала? Говорят, от депрессии первое средство, – улыбнулся врач. Вика подняла на врача злые глаза: «Не дождутся! Такого удовольствия я им не доставлю».

Через две недели она устроилась редактором в НИИ водного транспорта. Институт издавал научные труды, при нем была аспирантура, и работы у Вики хватало. Даже домой приходилось брать, когда не успевала. Теперь она работала с другим контингентом: аспиранты, кандидаты наук, начальники отделов. Вика перечитала институтские лекции по курсу редакторской этики – ведь ей приходилось работать в тесном контакте с авторами научных трудов…

Авторам нравилась тихая сероглазая девушка, под руками которой преображались и обретали ясность и изящную композицию их тяжеловесные научные мысли. Редактируя текст, Вика никогда не настаивала на своем варианте, она всегда говорила «мы». – «Мы с вами сделаем вот что…». «Давайте попробуем поменять композицию и переставить эти части местами. Вы мне поможете? Одной мне не справиться!» – улыбалась Вика, и ее хотелось слушать, с ней хотелось работать.

– Да вы просто волшебница! – говорили авторы, читая свои статьи, отредактированные Викой. – Замечательно пишете!

–Да это не я, это вы пишете, – смеялась Вика, – я только редактирую.

Вика привыкала к кандидатам и докторам наук, как когда-то к сельским механизаторам. И приводила в божеский вид их научные труды, забыв, что когда–то писала сама. Она проработала в НИИ пять лет, когда грянули «веселые» девяностые… Финансировать госпредприятия новое правительство не хотело: они, по его мнению, были убыточные, и их спешно перевели на самоокупаемость, превратив в акционерные общества. А сотрудников, соответственно, в акционеров. Вике тоже полагались акции предприятия. Она с нетерпением ждала – сколько ей дадут за пять лет работы. Дали «щедро»: семьдесят процентов зарплаты в рублях, тридцать процентов акциями. Иначе институту не выстоять, сказали Вике. О том, как выстоять на таких условиях самой Вике, руководство НИИ не думало.

Для Вики это было ударом: их редакционно-корректорская группа стала для перешедшего на самоокупаемость НИИ обузой, балластом, который выбрасывают при перегрузке. «Выбросили» и их: корректоров уволили по сокращению штатов, а редакторов не тронули, но зарплату установили такую, какую раньше получали корректора. Больше всех повезло машинисткам: их разобрали по отделам на инженерные должности (с соответствующими окладами). Машинисток сократить не получалось: кому ж тогда печатать? Зато от редактирования отказались с легкостью.

– Сами отредактируем, невелика наука! – заявили уважительные когда–то аспиранты и любезные когда-то доктора наук, путавшие стилистику с орфографией, а о композиции текстового материала не имевшие никакого понятия (оно и понятно, у них другая специальность). – И получили полное одобрение со стороны директора института.

Но и это еще не все! Из урезанной наполовину зарплаты тридцать процентов платили акциями, не имевшими пока никакой ценности и не дававшими дохода. «Надо потерпеть, товарищи! Иначе НИИ не подняться, не будет ни денег, ни госзаказов, – объяснили на собрании акционерам. – А тем, кто этого не понимает, лучше из института уйти.

Вика – не понимала. Устроилась в издательство «Современник», где после окончания школы полгода работала корректором. Ей невероятно повезло: все редакторские ставки были заняты, но одна редакторша уехала с мужем в загранкомандировку, на три года.

– Пойдете на временную ставку? Только учтите, через три года вам придется уволиться, – предупредила Вику инспектор по кадрам. Вика ее почти не слушала, была на седьмом небе от радости: она редактор «Современника»! О такой карьере можно было только мечтать: «с улицы» в издательство брали только корректоров и машинисток. А Вику взяли редактором! Пусть временно, за три года много воды утечет, увидят, как она умеет работать, и оставят в штате.

Вика, что называется, показала класс. Сказались и полгода работы корректором, и пять лет редакторской работы в НИИ, Вика работала на совесть, и начальник был ею доволен. Но через год неожиданно объявилась сотрудница, на чью ставку временно оформили Вику: что-то там не сложилось с командировкой, и они с мужем вернулись из Лаоса в Москву.

Зав. редакцией развел руками:

– Жаль, конечно, но ставку придется освободить, тебя ведь оформили на период отпуска нашей постоянной сотрудницы. Так что ты у нас больше не работаешь…

– А куда же мне теперь?

– Ну… Если только в корректорскую… Там ставка свободная есть. Пойдешь?

– Пойду, – обреченно кивнула Вика. Уходить из «Современника» не хотелось. Ничего. Она еще свое возьмет!

В корректорской она проработала три месяца. Больше не выдержала: хотелось настоящей работы, а приходилось тупо сверять машинописный текст с оригиналом. Еще хуже была вычитка рукописей, а от корректуры типографского набора Вику просто тошнило. От ненавистного петита и нонпарели (мелкий типографский шрифт, применяется в изданиях, не предназначенных для сплошного чтения: справочная литература, подписи под рисунками, библиография, небольшие тексты справочного характера) уже через час тяжелела голова, в глазах мельтешило и рябило… А еще было очень обидно: корректор с красным дипломом журфака! Золотыми слитками гвозди забивают, сказал бы Викин бывший начальник.

Вика набралась смелости и пошла в отдел кадров.

– Больше не могу. Переведите хотя бы младшим редактором, у меня же диплом… Я согласна!

– Согласна она, – передразнила Вику кадровичка. – А ставка занята. Вот когда освободится, приходи…

Но никто из издательства не увольнялся, и вожделенная ставка не освобождалась… И однажды Вику вызвали в отдел кадров.

– Вы на должность младшего редактора перейти хотели? Ставка есть, пишите заявление, – сказала Вике инспектор по кадрам. И другим, дружелюбным голосом, спросила:

–Ты Аллочку-то видела уже? Знаешь?

– Какую Аллочку?

– Что значит, какую! – возмутилась кадровичка. – Аллу Корягину, писательскую внучку. Все издательство гордится, что она у нас работает, одна ты ничего не знаешь…

– А что она окончила? Литературный институт или МГУ?

– Да какой институт… Дед у нее писатель, лауреат! Эдуард Корягин.

Вика запоем читала Эдуарда Хруцкого. Об Эдуарде Корягине она слышала впервые. Писатель! Знает она таких «писателей». Издадут с грехом пополам сборничек, который и читать никто не станет, и пыжатся всю жизнь: писатель… Озвучивать свои мысли Вика не стала, слушала молча. Она согласна на любую работу, лишь бы уйти из корректорской.

Эту самую Аллу Вика должна была «взять под крыло» и обучать всем премудростям работы редактора – «ненавязчиво», чтобы не обидеть внучку именитого дедушки. – «А институт она окончит, дадим направление от издательства и примут ее на журфак МГУ вне конкурса, – решила проблему кадровичка. – С такой-то фамилией…»

…Для Вики начался настоящий ад. Работать приходилось за двоих, и она едва справлялась. Писательская внучка приходила на работу ближе к обеду. Садилась за стол и принималась красить ногти, накладывая слой за слоем перламутровый и розовый лак. Запах в комнате стоял невыносимый, но Вика молчала. Потом Алла шла в буфет – пить кофе и строить глазки всем мужчинам моложе пятидесяти. Потом листала журналы мод и обзванивала подружек: «Ирка, привет! Как жизнь? Учишься? А где?.. А я в «Современнике» пашу, редактором… Что? Тяжело? – Да нисколько мне не тяжело, все говорят, что я прирожденный редактор, дедушкины гены по наследству передались. И зачем пять лет в институте учиться, не понимаю!»