Вечером шли на танцы. Редкие из них обходились без драки с кольями и мордобоя. Нередко зачинщиком либо виновником их был мой Валера. Он имел привычку не уходить с гулянки не подравшись. Бил он или его, но тащить домой приходилось мне. Это, как минимум, три-пять километров ночью в полном мраке с моим-то зрением! Домой приползали часа в три утра. Не стучались, знали: для нас в горнице открыто окно. Забирались через него. На столе под полотенцем обязательно каравай черного домашнего хлеба и полная кринка молока. Молча в темноте выпивали, заедали и валились спать.

Вся жизнь брата оказалась связанной с механизаторами совхоза «Макаровский». С ними делил он радости, с ними же переносил неудачи. Он не представлял своей жизни в отрыве от них и от земли. Вырос в деревне, после семилетки сразу взял лошадь. Наравне со взрослыми бороновал, работал на конных граблях, косил, подставлял осенью спину под мешки с картофелем и зерном.

Рано повзрослел и окреп. Когда отправлялся на действительную службу в армию, выглядел значительно крепче своих сверстников. Те, глядя на его мускулы, спрашивали:

– Спортом занимаешься?

– Нет, – отвечал, – покидаешь вилами сено-солому недельки две – хоть в братья Жаботинскому записывай!

В деревне принято: из армии пришел – значит, пора жениться, семьей обзаводиться и остепениться. Нагулялся, хватит!

Избранница его жила в небольшой деревеньке с названием, кажется, Козлово. От Малитина километров десять-двенадцать. И мы ходили. Галя – девушка крепенькая не только физически, но и характером, быстро прибрала моего братика-неугомона к рукам. Он даже, уступая её требованию, реже в рюмку стал заглядывать, пил через раз: то есть с ней – нет, без неё – да. Девка она решительная и строгая. Он ездил к ней на велосипеде и на танцы в соседнее село возил её на раме того велосипеда, что не по ней, с рамы спрыгивала и шла обратно пешком.

– И ни за что не сядет, зараза, – жаловался мне Валерка.

– Ну, и плюнь, – советовал я.

А что еще сказать?

– Нет, люба она мне…

Он мог иногда так выразиться, что завидно мне, филологу, становилось. А ведь образование-то хилое. Не пришлось ему учиться после семилетки. Разве годичной школы механизаторов достаточно? Конечно, нет. После службы в армии, уже будучи семейным, решил восполнить пробел. Думаю, тут Галя настояла. Она сама заочно училась в сельхозинституте, ну, и его подпрягла. О ней даже областная газета «Северный край» упоминала.

Рабочие в мастерской подшучивали над ним:

– За женой гонишься.

– Можно и так сказать, – отвечал с улыбкой.

Но шутки шутками, поступил меж тем в Ростовский сельхозтехникум на отделение механизации сельского хозяйства. В совхозе, зная его работоспособность и преданность селу, пошли навстречу. Стал он совхозным стипендиатом, это какая-никакая, а все же прибавка в семейный бюджет.

Не видел, как время летело: вроде давно ли сдавал экзамены, работал в мастерских, проходил практику в своем же совхозе, а, глядь, уже дипломное проектирование. Как только темы предложили, он выбрал для хозяйства самую насущную: «Технология возделывания картофеля». Дело сызмальства знакомое, можно сказать, родное.

С тех пор, как получил в свое ведение колесный трактор, так и стал картофелеводством заниматься, стаж солидный накопился. Мечта у него была – полностью механизмами картофель возделывать, а не на девять десятых, как до сей поры делалось. Он в том дипломном проекте не просто мысли свои и соображения по этому поводу изложил, но и обосновал их.

В хозяйство возвратился дипломированным специалистом со своим взглядом на существующие проблемы. Его сразу назначили бригадиром тракторной бригады.

В первой его самостоятельной посевной в той должности ему подчинялось без малого три десятка человек, порой гораздо старше по стажу и возрасту. Но приняли руководителем безоговорочно, потому как свой и с авторитетом настоящего «работяги».

Техники немало. Надо толк всему дать. Со своим неугомонным характером совсем извелся Валерий. Хотел у каждого агрегата побывать, целыми днями мотался на стареньком мотоцикле «ИЖ», пыли набирался. Посевная масштабная: 1100 гектаров требовалось посадить, только успевай разворачиваться до самой осени…

Каждую весну бригада пополняется новичками. Для них такая весна – первая трудовая, как для него когда-то, зеленого курсанта в фуражке с молоточками. Он, помня, как нужны были ему советы опытного, старшего товарища, им, новичкам, уделяет особое внимание, на них, новичков, тратит времени более, чем на других. Вместе с ними копается в моторе, определяя поломку, одновременно помогая и устранить ее.

Все-таки трудовая школа позади такая, что позавидуешь: к новой своей должности приступил человеком зрелым, вволю поработавшим на тракторах самых разных марок. День рабочий не регламентирован, не уместишь его в привычные 8-10 часов. Потому и дома бывает редко, хотя добрый старый «ИЖ» может домчать до Гвоздева за 10—15 минут. Утром глянет на спящую дочь, вечером – то же самое. До возвращения отца успеет она и уроки выучить, и набегаться вволю.

Тракторная бригада, которой руководил он, неоднократно завоевывала первенство в социалистическом соревновании, а это легко не дается. В совхозной конторе имя его, в сущности, совсем молодого человека, произносят с уважением. Не за один только труд от всего сердца окажут человеку доверие, выдвинув кандидатом в депутаты областного совета. Ему оказали и избрали совсем молодым. Он, как мог, старался оправдать это доверие.

Приезжая на сессии областного Совета, всегда останавливался у нас. Я не раз говорил ему, мол, перебирайся в город. Он вздыхал и отрицательно качал головой:

– Город не для меня. Мне здесь душно и тесно. То ли дело в деревне, там, как в басне, под каждым мне кустом уж готов и стол, и дом…

Особо я и не уговаривал, понимая деревенскую душу его, и радовался за него, за то, что хоть один из Осиповых младших счастлив. Но испытания ждали нас впереди. Годам к сорока его стали мучить сильные головные боли – прямое последствие падения в силосную яму. Он неоднократно обследовался у специалистов и в Ростове, и в Ярославле, и всякий раз получал неутешительный диагноз: полученная травма не позволяет надеяться на улучшение состояния в будущем. Лечение способно лишь приостановить дальнейшее прогрессирование заболевания мозга.

Сильнейшие боли он гасил традиционно по-русски: с помощью алкоголя и табака. Усиливались боли, увеличивались дозы выпитого и выкуренного. И вдруг звонок:

– Коля, Валера в областной онкологической больнице. Нужна твоя помощь…

– Какая, Галя?

– Мне кажется, врач что-то темнит. Сходил бы и поговорил с ним. Ты все-таки в медицине трудишься.

– Хорошо. В какой палате Валера?

В этот же день я увидел его. Такой же рыжий вихор на голове, улыбающиеся глаза, только чуточку похудевший, что нисколько не портило облик. На нем ничего больничного. Мы ушли в коридор и долго-долго говорили, перебивая друг друга, и все не могли наговориться. Как мог, успокаивал, хотя у заведующего отделением узнал, что практически брат обречен: рак в последней четвертой стадии.

Все время, пока он лежал, я виделся с ним. В канун Первомая он уговорил меня обратиться к лечащему врачу с просьбой отпустить его на праздники домой. Согласие получил при условии, что уже второго мая, крайний срок – третьего он вернется на больничную койку. Он, как я в душе и предполагал, не вернулся. Последние дни он хотел провести дома.

– Ты знаешь, – говорил он накануне, – дома, брат, выйду во двор, гляну в поле, и так легко делается, так легко дышится, даже курить не столько хочется, как здесь…

Я смотрел на него, осунувшегося, посеревшего лицом, и вспоминал первую нашу встречу в августе далекого 1948 года. Мы такие разные: я – безынициативный дохляк, и он, неугомонный, здоровый, веселый, всегда с какой-то каверзой в запасе…

Его похоронили на гвоздевском кладбище, где уже упокоились отец и мать.