ПРЕДИСЛОВИЕ

Существуют периоды в истории, когда в определенный отрезок времени и на ограниченном пространстве происходит всплеск ярчайших достижений в какой-либо области. В России Х1Х век был таким периодом для писателей, художников, композиторов, а ХХ век сконцентрировал множество феноменальных музыкантов-исполнителей и педагогов. Поколению, вступающему в активную жизнь сейчас, на рубеже ХХ и ХХI веков, трудно представить, что такие личности, как К.Н.Игумнов, Г.Г.Нейгауз, В.В.Софроницкий, А.Б.Гольденвейзер, С.Е.Фейнберг, Л.Н.Оборин, Э.Г.Гилельс, С.Т.Рихтер, каждый из которых в отдельности составлял музыкальную гордость столетия, в течение многих лет постоянно могли встречаться в стенах Московской консерватории – и это только пианисты! Более того, великие музыканты воспитали целую плеяду учеников – не просто продолжателей традиций, но талантливейших, самобытных и высокопрофессиональных исполнителей и педагогов. В этом ряду на протяжении нескольких десятилетий всеобщее внимание привлекает младший ученик К.Н.Игумнова, выдающийся пианист Наум Штаркман.

Его творческая судьба необычна; наверное, это вообще свойственно судьбам по-настоящему талантливых, “нестандартных” людей. Недостаток информации, отсутствие “шума” вокруг его имени – следствие редкой человеческой скромности, неумения и нежелания себя рекламировать. Но в то же время именно эти качества, неизменно, как у всех больших художников, ощущаемые в глубинном содержательном слое его творчества, привлекают к нему благодарных слушателей. Искусство Штаркмана подлинно; в этом безошибочно убеждается каждый, кому посчастливилось слышать его исполнение. В этом искусстве сочетаются редкий талант, блестящая школа, полный драматизма жизненный путь и человеческое благородство.

Прекрасные традиции, заложенные выдающимися отечественными педагогами-пианистами, позволяют практически всем одаренным молодым музыкантам получить достойное образование. Многие десятки лауреатов поражают слушателей своим мастерством. Однако к сорокалетнему рубежу большинство из них приходит, к сожалению, растерявшими былой авторитет: лишь у немногих на смену обаянию молодости приходит музыкантская зрелость.

И только единицы ведут свой творческий путь по восходящей на протяжении всей жизни. Это те, чьи интеллект и духовная сила оказываются равными их музыкальному таланту.

В этом отношении Наум Штаркман – редкий избранник. В историю исполнительского искусства он войдет не только как один из немногих в ХХ веке представитель романтического пианизма, но и как пример неуклонного восходящего движения, постижения все новых высот и глубин музыки, как один из тех, благодаря кому мы ощущаем неисчерпаемость искусства.

ГОДЫ УЧЕБЫ

Наум Львович Штаркман родился 28 сентября 1927 года в Житомире. Родители его – Лев Рувимович и Анна Наумовна – не были музыкантами, и раннее проявление музыкальных способностей никак нельзя было отнести на счет окружавшей ребенка среды. Практически единственными источниками музыкальных впечатлений служили радио – черная тарелка-репродуктор – и патефон. Дома не было никаких музыкальных инструментов.

“Так случилось, – вспоминает Наум Львович, – что не родители хотели, чтобы я стал музыкантом, а я просил их, чтобы меня учили музыке. Когда я слушал музыку, у меня всегда были слезы. Я очень хотел учиться”.

Восьми лет он был принят в музыкальную школу-десятилетку при Киевской консерватории. Первым учителем Штаркмана стал Иосиф Давидович Глезер – видный киевский педагог, бывший директором районной музыкальной школы, а впоследствии – директором музыкального училища.

Для серьезных профессиональных занятий музыкой у юного Штаркмана не было условий. Из-за отсутствия дома инструмента он был вынужден заниматься в школе. Жили Штаркманы в комнате общежития при Киевском театральном институте, где работал Лев Рувимович.

Для того чтобы учиться в музыкальной десятилетке, мальчику приходилось ежедневно вставать в шесть часов утра; мама отвозила его в школу, где он занимался с семи до девяти часов – до начала занятий. После уроков, когда одноклассники уходили домой, он занимался еще два-три часа. И, несмотря на столь нелегкие условия, а также на то, что он в детстве часто болел, юный Наум Штаркман очень быстро продвигался вперед в своем музыкальном развитии.

Он всегда стремился выучить больше произведений, чем ему было задано педагогом. Его никогда не заставляли заниматься – ему самому хотелось как можно скорее научиться хорошо играть. Он не играл со сверстниками, не бегал, не гулял… Вспоминая о детстве, он не раз впоследствии задавался вопросом: а было ли оно? Все силы, все время отдавались музыке.

Глезер, несмотря на свою занятость на административной работе, уделял Штаркману больше внимания, чем другим ученикам, справедливо считая юного пианиста подающим наибольшие надежды. В школе обратили внимание на выдающееся дарование ребенка. Он играл на всех школьных концертах, его неизменно показывали приезжавшим в Киев музыкантам. В 11 лет Штаркман впервые сыграл с оркестром Концерт Мендельсона g-moll; выступление имело заслуженный успех.

20 апреля 1940 года в Большом зале Киевской консерватории состоялся первый сольный концерт Наума Штаркмана, учившегося в то время в пятом классе музыкальной школы-десятилетки. Концерт состоял из двух отделений и включал произведения Баха, Скарлатти, Бетховена, Шопена, Шумана, Листа, Рахманинова.

Одновременно с интенсивными занятиями на фортепиано мальчик пробовал сочинять, входил в существовавшую в то время в Киеве группу юных композиторов. Рано и счастливо развившееся музыкальное дарование сулило Штаркману вполне предсказуемое яркое будущее… Но в жизнь всего его поколения жестоко ворвалась война.

Отца Штаркмана мобилизовали 22 июня, и вскоре он погиб под Киевом. Анна Наумовна с сыном долго не могли выехать из Киева, и только 13 августа, перед самым приходом фашистов на последнем товарном поезде покинули город. “Без вещей”, – кратко делится воспоминаниями Наум Львович. Поезд шел под обстрелом, бомбежками. Они ехали месяц – голодные, сами не зная, куда – просто туда, куда их вез поезд.

В Свердловске они вышли из поезда для того, чтобы купить хлеба, и неожиданно встретили эвакуировавшегося ранее И.Д. Глезера. Глезер помог им остаться в Свердловске. Анна Наумовна устроилась рабочей на военном заводе, Штаркмана приняли в музыкальное училище и дали койку в общежитии. Он продолжал, как и в Киеве, заниматься у Глезера, только в еще несравнимо более трудных условиях. В 1943 году в Свердловске открыли музыкальную школу-десятилетку при Уральской консерватории (И.Д. Глезер стал директором десятилетки), и Наум Штаркман продолжил учебу в этой школе.

Среди учеников Свердловской средней специальной музыкальной школы не одно десятилетие впоследствии ходили легенды о том, как занимался Штаркман. В годы войны трудно было всем, но условия жизни Штаркмана и на этом фоне выглядели очень тяжелыми. Не хватало элементарного – еды, одежды. И, тем не менее, он занимался так увлеченно и много, как, наверное, никто из его сверстников. Сам он объясняет свое отношение к занятиям в детстве и юности просто: “Я был очень старательным”.

Естественно, что в результате целеустремленных занятий Штаркман вскоре обратил на себя внимание крупнейших музыкантов, которых в годы войны на Урале было множество. В Свердловск были эвакуированы видные музыканты из Москвы, Ленинграда и других крупных музыкальных центров страны.

Военный период для развития музыкальной культуры и музыкального образования на Урале можно охарактеризовать поговоркой “не было бы счастья, да несчастье помогло”. В Уральской консерватории преподавали такие мастера, как Н.Н. Позняковская, Н.И. Голубовская, Б.С. Маранц, С.С. Бендицкий, а также Г.Г. Нейгауз. Всем им музыкальная культура Урала обязана мощным творческим импульсом, ощущающимся до сих пор.

С Нейгаузом приехали многие его ученики. Свердловские музыканты, учившиеся в годы войны, имели возможность посещать уроки замечательного мастера. Часто приезжал в Свердловск к своему учителю молодой, но уже прославленный Эмиль Гилельс. Концертная жизнь была насыщенна и интересна. И на этом фоне юный Штаркман обратил на себя внимание. Г.Г. Нейгауз неоднократно слушал его.