— Да? С каких пор ты святая, Николь? Тебе нравится использовать людей, так что давай послушаем. Что ты собиралась получить от этого? Благосклонность моей матери? Внимание моего брата? Неужели ты приложила столько усилий к ужину, чтобы он решил оставить тебя в качестве своей теплой норы?

Сначала раздается звук, громкий и оглушительный в тишине дома. Затем следует прикосновение ее ладони к моей щеке. В ее глазах появляется неестественный блеск, но слезы не уходят.

— Я ничья теплая нора, включая твою. И я приложила все эти усилия только ради тебя. Чтобы сделать тебя счастливым, как ты сделал счастливой меня вчера, приведя дядю Генри, но, видимо, я ошибалась. Я всегда совершаю ошибки, когда дело касается тебя, и мне пора научиться больше их не совершать.

И затем она выбегает из кухни, как ураган.

Я медленно закрываю глаза и делаю глоток виски, прекрасно понимая, что я все испортил.

Не то чтобы это не должно было быть испорчено в конечном итоге.

Глава 31

Николь

Захлопываю дверь в спальню, отхожу от нее, затем снова устремляюсь к ней.

Моя рука колеблется на ручке, прежде чем я отпускаю ее с громким пыхтением.

Лава, которая накапливалась в моей крови, теперь вырывается на поверхность, и я больше не могу держать ее в себе.

Больше не могу притворяться, что могу продолжать делать это и ничего не испытывать.

Это была только я, с тех пор как я впервые увидела Дэниела, когда мы были чертовыми детьми. С тех пор, как я завидовала ему за то, что он был озорно свободен, в то время как я не могла и мечтать об этом.

Я хватаю леденец, лежащий на комоде, рывком снимаю дурацкую обертку, а потом хрущу им так сильно, что у меня болят зубы.

Теперь даже мои привычки сосать леденцы меняются из-за него.

Я падаю на кровать, и подтягиваю ноги к груди, но обычное самоуспокоение на этот раз не срабатывает.

Поэтому иду к сумке, которую принесла, и достаю изумрудный кулон. В последнее время я его не ношу, но всегда держу под рукой. На этот раз я надеваю его на шею, затем достаю маленькую шкатулку, которую всегда ношу с собой.

Шкатулку, которую маленькая девочка во мне использовала как форму утешения. Взрослая я продолжает использовать ее как источник покоя.

Пальцы скользят по небольшой деревянной поверхности, подчеркнутой металлическим замком. После ареста мамы я в любое место брала эту шкатулку с собой. Я прятала ее под кроватью и смотрела на нее, когда становилось слишком тяжело. Когда Джей болел. Когда кошмары и панические атаки делали меня калекой.

Раньше я пыталась скрыть эту часть себя любыми способами, но теперь все по-другому.

Теперь я имею в виду то, что сказала. Я не собираюсь продолжать совершать ту же ошибку, что и Дэниел.

Если я хочу двигаться дальше, собирать осколки своей жизни и выживать, то мне нужно разобраться с этим раз и навсегда.

Дело не в том, почему он злится, он искренне считает, что я пригласила его семью, — не сказав ему об этом, — за что он поблагодарит меня позже.

Он злится, потому что, как и тогда, когда мы были подростками, ему не нравится, что он хочет меня.

Он страстно ненавидит это.

И если это так, то он скажет мне это в лицо и избавит меня от более сильной душевной боли.

Не позволяя себе передумать, я прижимаю шкатулку к груди и направляюсь к двери. Как только я открываю ее, я втягиваю Дэниела внутрь, потому что он держится за ручку.

Мое сердце делает странное сальто, которое я испытываю только тогда, когда он в поле зрения. Когда я впервые встретила его, когда я постепенно влюблялась в него, когда он прикасался ко мне, когда потом причинял мне боль, и в конце концов, когда я думала, что никогда больше не увижу его.

Пока не увидела.

Пока он постепенно не стал неотъемлемой частью моего мира.

Бутылка виски, которую он пил так, будто это его ребенок, исчезла, но он по-прежнему выглядит суровым, его волосы взъерошены и бессистемны в стиле славного воина.

— Я сказал несколько вещей, о которых сожалею, — говорит он, сжимая один из кулаков.

Шкатулка упирается мне в грудь, когда я крепче обнимаю ее.

— О чем, например?

— Например, о теплой норе. Больше такого не повторится.

— И?

— Нет никаких «и».

Мой искуситель, который я почти почувствовала, что сдулся из-за его не очень явных извинений, снова вспыхивает.

Я прижимаю шкатулку к его груди.

— В таком случае, возьми это.

Между его бровями появляется хмурый взгляд, который затем превращается в узнавание, когда он переворачивает шкатулку.

— Это…?

— Подарок, который ты сделал мне на тринадцатый день рождения.

Я тянусь к своему затылку и расстегиваю кулон из белого золота. Когда я тяну, изумрудный кулон раскрывается, демонстрируя маленький ключ, предназначенный для шкатулки.

Я вкладываю его в большую руку Дэниела.

— Я видела тебя в тот день, когда ты зашел в винтажный магазинчик и попросил старика сделать кулон на заказ. Ты даже протянул ему мою фотографию, чтобы цвет соответствовал моим глазам. Тот день был одним из самых счастливых в моей жизни. А когда наступил мой день рождения, я первым делом открыла твой подарок. Ты сказал: «Это шкатулка с секретами, и только ты можешь получить к ней доступ благодаря кулону с ключом». Но прежде, чем я успела что-то сказать, ты сказал мне, что тетя Нора выбрала его, и ушел с праздника. Ты всегда поднимал меня только для того, чтобы опустить еще сильнее, чем раньше. Прикасался ко мне только для того, чтобы перестать касаться меня. Целовал меня только для того, чтобы больше никогда этого не делать. Знаешь ли ты, что твои улыбки исчезали всякий раз, когда ты смотрел на меня? Что ты всегда смотрел в другую сторону? Ты игнорировал меня до такой степени, что я думала, не невидима ли я. Но это не так, Дэниел. Я прямо здесь, я всегда была прямо перед тобой, смотрела на тебя, наблюдала за тобой, была так нездорово одержима тобой, что это разрушило меня. Я наступила на свою гордость, чтобы полюбить тебя. Разбила свое кровоточащее сердце, а потом отдала его тебе. Все, чего я хотела, это чтобы ты видел меня, не делал невидимой. Все, чего я желала, это крошечный кусочек твоего сердца, кусочек твоего внимания, но ты никогда не давал мне этого. Никогда не боролся за меня так, как я боролась за тебя!

Мое сердце колотится в груди, и я чувствую, что у меня начинается гипервентиляция.

Не знаю, какой я ожидала его реакции, но стискивание челюсти и сжатие кулака до побеления костяшек это точно не то, о чем я думала.

Почему он злится, когда я должна?

Его реакция исчезает так же быстро, как и появилась. Вместо этого садистский блеск устремляется вперед, фригидный холод окутывает его, как когда он собирается надеть свою шляпу мудака.

— Ты находилась в таком отчаянии, да?

Я игнорирую его слова и резко втягиваю воздух через рот.

— Я была так влюблена в тебя.

Он разражается смехом, и я чувствую, как мое сердце разбивается на кусочки у его ног, со всей своей кровью, тоской и глупыми проклятыми чувствами, которые я хранила годами.

— О, прости. — он медленно останавливает свой маниакальный смех. — Это не должно было быть смешно? Потому что единственное, что я помню о тебе с тех пор, это твою стервозную, правоверную, сучью сущность, Николь. Ты была просто сукой, но ты пошла дальше и превратила это в историю любви. Безнадежный романтизм тебе очень идет, ведь ты такая чертовски наивная.

— Ты не это имеешь в виду, — возражаю я скорее себе, чем ему. — Я тебе нравилась, Дэниел, всегда нравилась. Тебе просто не приходился по душе этот факт. Я знаю это.

Его голос, который мгновение назад был насмешливым, понижает тон, но при этом остается громким.

— Ты ни черта не знаешь обо мне, Николь. Возможно, тебе стоит обратиться к кому-нибудь из-за твоих галлюцинаций и других проблем.

Комок застревает у меня в горле.