Я моргаю раз, два, не в силах поверить в то, что, черт возьми, находится передо мной.

Предмет не исчезает.

Мои пальцы дрожат, когда я обхватываю ими гладкую поверхность и поднимаю вверх.

Это не сон.

Крошечные блестки искусственного снега покачиваются вокруг девушки, и моя грудь так же сильно вздрагивает.

Я переворачиваю снежный шар на всякий случай, вдруг это копия, но инициалы, которые папа выгравировал внизу, чуть не заставляют меня разрыдаться.

Н. А.

Но зачем?

Зачем Дэниелу хранить этот снежный шар… двадцать один год? Он же ясно сказал, что не сохранил его.

Никогда в своих самых смелых мечтах я не могла подумать, что он действительно сохранит его.

— Видно, ты приобрела привычку шпионить.

Я резко вскидываю голову, и горло смыкается.

Дэниел стоит напротив, как мрачный воин в щегольском темно-синем костюме. Сочетание цвета его одежды и его глаз было бы завораживающим, если бы он не был в процессе пожирания меня заживо этими глазами.

Разрывая меня на куски.

Исследуя каждую часть.

— Почему… — мой голос это воздушный вздох, и я сглатываю в беспомощной попытке говорить правильно. — Почему у тебя это?

Он движется ко мне несколькими быстрыми шагами, сокращая расстояние, между нами, вместе с любым подобием здравомыслия, за которое я держалась обрубленными, окровавленными пальцами.

Дэниел хватает снежный шар, но я не отпускаю его, и он остается висеть, между нами.

— Когда я думала, что потеряла его тогда, я спросила тебя, не видел ли ты его, и ты ответил, что выбросил его. Ты сказал, чтобы я смирилась, потому что эта вещь ничего не значит.

— Это этот шар ничего не значит.

Ледяная холодность его тона больше не обманывает меня.

Я начинаю думать, что он использует его как камуфляж для чего-то более глубокого.

— Если бы он ничего не значил, ты бы не хранил его двадцать один год, Дэниел.

— Должно быть, он попал с мусором.

— Чушь.

Я расправляю плечи.

— Тебе стоит следить за своим языком, если хочешь получить награду «Невинность Года».

— Ты не станешь менять тему. — мои губы дрожат. — Скажи мне, почему он все еще у тебя? Почему ты солгал, что выбросил его?

Он поджимает губы, его челюсть напрягается, но он ничего не говорит.

— Ты лгал о других вещах? — мой голос ломается, в нем слишком много эмоций. — Есть ли другая ложь, о которой я должна знать?

— Давай сначала начнем с твоей.

Он забирает снежный шар из моих пальцев, бросает его в ящик и захлопывает.

Затем его большие, горячие руки обхватывают мою талию, и мир уходит у меня из-под ног. Он поднимает меня, понимаю я, но прежде, чем я успеваю среагировать, мой зад сталкивается с твердой поверхностью стола.

— Что это?

— Я специально упомянул, что мне понадобятся ответы, когда я вернусь. Начинай говорить.

Мои ладони находят его плечи, и я толкаю его, но с таким же успехом я могла бы пытаться сдвинуть здание.

— Почему ты хочешь знать?

— Не загружай этим свой умный мозг. Все, что тебе нужно сделать, это выплюнуть причину, по которой ты так себя вела, когда я прикасался к тебе.

Я смотрю в сторону.

— Может, я не хочу об этом говорить.

— А может, мне наплевать на то, чего ты хочешь. — его пальцы впиваются в мои бока. — Теперь смотри на меня и говори. Не заставляй меня повторяться.

Я не думаю о своём следующем шаге.

Хотя, наверное, стоило бы.

Я придумала миллион лжи, чтобы сказать ему, но, глядя на его лицо, я не могу произнести ни одной из них.

Поэтому я перехожу к чему-то другому.

К отвлечению.

Ухватившись за его пиджак, я притягиваю его ближе и прижимаюсь губами к его губам. Сначала просто мои губы на его губах в тишине кабинета.

Затем в воздухе раздается рычание. Его.

Мои мысли рассеиваются и уходят в небытие, когда одна его ладонь с силой сжимает мой затылок, а другая остается на талии. Большая, теплая и… безопасная.

Это последняя мысль, которая должна была возникнуть у меня насчёт этой ситуации или о нем, но она там, в глубине моего испорченного сознания — это безопасно.

Полностью и абсолютно безопасно.

Он целует меня медленно, словно, как и я, не верит, что это происходит.

Спустя годы.

Одиннадцать, если быть точной, но кто считает, верно?

Я стараюсь держать себя в руках, правда. Я та, кто это начал, и это должно быть на моих условиях и только на моих.

Поэтому я держу свои губы в замке.

— Откройся. Мне.

Он подчеркивает каждое слово, прикусывая мою нижнюю губу, а когда я не подчиняюсь, он захватывает чувствительную кожу между зубами и прикусывает так сильно, что я удивляюсь, что не идёт кровь.

— Блядь. Открой рот.

Мой рот разрывается от хныканья, и он использует эту возможность, просовывая язык. Внутренности разжижаются от грубой страсти и неапологетичной силы, с которой он держит меня.

Он целует меня так, словно хочет разрушить меня и одновременно поклоняться моему телу. Он целует меня так, словно я его заклятый враг и единственный друг.

Моя голова плывет от недоумения, и это размывает признаки приступа паники, которую я обычно испытываю при подобных обстоятельствах.

Его язык играет с моим, лижет и делает совершенно беспомощным. В воздухе раздается стон, и я не уверена, его это или мой.

Я даже не уверена, что я делаю. Я всего лишь хотела заткнуть его, но это превращается в нечто большее.

Это превращается в то, что я не могу остановить или контролировать, даже если бы захотела.

Мои ноги широко раздвигаются, когда он устраивается между ними, и это заставляет возбуждение, которое я беспомощно сдерживала, разгореться во мне.

Сначала я не в состоянии сложить два и два, но потом ощущаю пустоту от его руки на моей талии. Вскоре после этого два длинных мозолистых пальца прочерчивают линию моего нижнего белья. Они скользят под ткань, дразня клитор, а затем проникают в меня.

Все за раз.

Я задыхаюсь у него во рту, живот сжимается. Несмотря на удовольствие, несмотря на небрежные звуки его пальцев при движениях, меня тошнит.

Нет, не тошнит. Меня сейчас вырвет.

Я отрываю свои распухшие, истерзанные губы от его губ и хватаю его за запястье поверх платья, заставляя его руку остановиться.

Я качаю головой так же неистово, как и то, что он должен видеть в моих расфокусированных глазах.

— Д-Дэниел…

— Что? — в его тоне звучит режущая темнота, вызов, который он бросает мне. — Если хочешь, чтобы я остановился, скажи мне почему.

— Почему тебя это должно волновать? Почему ты вообще хочешь меня?

— Почему я вообще хочу тебя? Разве это не вопрос на миллион долларов? Я ни черта не знаю, Николь. Я не знаю, почему ты единственная девушка, которую я вижу несмотря на то, что в моем распоряжении сотни. Я не знаю, почему я слеп к ним, а не к тебе. Никогда. Это ты подмешала в мою еду какой-то завораживающий талисман?

Слеза скатывается по моей щеке.

— Ты предпочитаешь быть заколдованным, чем признаться, что хочешь меня?

— А ты предпочитаешь прятаться, а не хотеть меня в ответ.

Он сгибает пальцы внутри меня и проводит языком, слизывая слезу с моего глаза, а затем прикусывает капельку, оставшуюся на губе.

Моя хватка ослабевает на его запястье, и он воспринимает это как приглашение. Дэниел сильно и быстро вводит пальцы в мою киску и одновременно проводит большим пальцем по клитору.

Наслаждение настолько сильное, что мои бедра дергаются, и я начинаю двигаться на его пальцах, мои губы сжаты в линию, а глаза закатываются.

Когда оргазм настигает меня, он такой же интенсивный, как и его прикосновения. И такой же разрушительный, потому что я не могу прекратить издавать звуки, которые обычно заглушаю тыльной стороной ладони. Я не могу сейчас, потому что он облизывает мое лицо, покусывает губы и пробует на вкус удовольствие, которое он вызвал на моей коже.

Отпуская мою шею, он расстегивает молнию на брюках, освобождая член. Я слабо осознаю это, но чувствую только тогда, когда он раздвигает пальцы и одним грубым толчком заменяет их своим членом.