Саша рос очень болезненным мальчиком, бледным астматиком, вечно задыхающимся, слабым и из-за этого трусоватым. Во дворе и в школе, где надо было уметь давать сдачу, Саша пасовал перед сильными, грубыми и наглыми. Он не умел себя защитить, всех боялся, а больше всех отца. Из-за астмы он и пошёл в футбольную секцию, сосед настоял. Мама отвела, купила бутсы. Она надеялась, что спорт её Сашеньку как-то закалит. В лекарствах она уже к тому времени разуверилась. Врачи советовали возить на юг, но какой уж там при их заработках юг! Отец считал футбол баловством, «мяч гонять» было, с его точки зрения, бессмысленно, но препятствовать не стал. Саша футбол очень полюбил, играл хорошо, много тренировался. После 8-го класса он стал ходить в престижную школу в районе Сокола. От их дома это было далековато, но мама для него эту школу нашла и «велела», Саша послушался, хотя предчувствовал, что в этой физико-математической школе при МАИ ему будет трудно, но всё равно пошёл, и не пожалел, потому что там познакомился со своим самым лучшим и любимым другом, ставшим впоследствии мастером спорта международного класса, знаменитым на весь мир хоккеистом, сыном скромного московского рабочего и испанки из знаменитых довоенных беженцев. Совершенно получился русский юноша, но с испанским темпераментом и с испанской внешностью. Этот русский испанец стал Сашиным кумиром, самым главным в его жизни человеком, другом. Он его любил, обожал, даже боготворил, сам на себя за это сердясь. Вот за таким парнем он и отправился в школу на Соколе, где все знали, что рядом учится знаменитость, а Саша его друг. В школе родилась милая, ласковая Сашина кличка, которой любя его наградил друг. Он прозвал Сашу по первым буквам фамилии Чугунов. Как ловко и необычно получилось – Чуги! «А где Чуги? Вы Чуги не видели? Ну ты, Чуги, сегодня дал!» Замечательно, кличка ласкала Сашин слух, льстила, каждый раз напоминала, что так его зовет ОН, друг.

Да только подражать не получалось. Не то было чувство юмора, не та уверенность в себе, не те возможности, не тот жизненный опыт, не тот характер, не та, в конце концов, внешность. Так хотелось блеснуть, и Саша старался, весь во власти своих подростковых импульсов, комплексов, очертя голову, бросаясь в нелепые эскапады. Ему так хотелось быть дерзким, отважным и лихим парнем, а он был добрым, несмелым и слегка нелепым мальчишкой.

Школьная вечеринка, все собрались в тёмном классе, превратив парты в столы, скромно накрытые к чаю. У них литературный альманах под руководством толстой, средних лет, пресыщенной и небрежной учительницы литературы. На импровизированных столах, надо же, горят свечи. Это модно. Девочки декламируют стихи, все лирические, красивые, малоизвестные. Всем нравится быть вечером не дома, происходит нечто необычное, слегка запрещённое в школе, но всё-таки приветствуемое этими почти детьми, желающими как можно скорее стать взрослыми. А любовные стихи и есть взрослость. Но всё в рамках, в присутствии учительницы, казённо и прилично. И вдруг Саша, сидящий с ребятами за дальним столиком, поднимает руку:

– Елена Михайловна, а можно я тоже прочту…

– А что ты, Саша, будешь читать? – учительница хочет знать.

– Есенина. Можно?

– Есенина? Ну конечно, давай. Очень хорошо.

Учительница несколько удивлена, но довольна. Альманах удался. Можно будет отчитаться за внеклассную работу по предмету. Саша встаёт, порывисто вздыхает, поддёргивает засученные рукава белой рубашки, немного теребит свои чёрные, уже коротковатые ему школьные брюки, и начинает… никто в классе этого стихотворения не знает. Может и учительница его никогда не слышала. Ей всё становится ясно с первой строфы, он Сашу она уже прервать не может. Он дочитывает до конца:

Длинное, не бог весь какое художественное стихотворение, какое-то прямо руководство по дефлорации, но Саше как раз этого и надо. Он весь во власти текста, представляет себя на месте лирического героя: это он – мужчина, который «хочет», это он «не развратник», он «ласкает девичью грудь», а она «дрожит»… ах она! Его гипотетическая милая. Ему невероятно нравится такой Есенин, который оказывается хочет и делает то, о чём он сам мечтает. И ещё… училка застыла, не ожидала. Он ведь прекрасно знал, что его стишок произведёт фурор. Ребята обалдели, девчонки сидят, опустив глаза. Все молчат, не знают, что сказать. А что говорить, когда это так огромно. Это уже взрослый мир, который он им показал. Это вам не какая-нибудь матерщина, не похабные картинки на стене туалета, это поэзия. Он прочел ТАКОЕ стихотворение и ничего ему не будет. Учительница первой начала кисло хлопать, решив непременно узнать, откуда Чугунов, вот идиот, взял этот мерзкий, совершенно несоответствующий их возрасту стишок. Она вообще-то сама виновата, нельзя ничего было пускать на самотёк. Лишь бы никто не узнал. «Хорошо, ребята, если хотите, мы можем потом все стихи обсудить», – вот что она им сказала. «Все» – значит «ни одного». Если кто-нибудь встрянет, что вряд ли, она скажет, что почему нам именно с Есенина начинать? Давайте начнем с… Да всё равно с кого. Наглые пошли ребята в последнее время. Читали Лермонтова «Счастливый миг». Там про то же самое, но не так явно. Чёрт бы их всех побрал. Скоро она всех распустила, но Сашка запомнился ребятам из класса именно этим своим Есениным. Стихотворение всем понравилось, и Сашка оказался смельчаком, жалко друг не слышал, он был на сборах. Впрочем, Чуги знал, что особого впечатления «девичья грудь» на друга бы не произвела. Тоже мне невидаль. Что он сисек не видел. Много лет спустя, ещё раз столкнувшись с этим текстом, Саша увидел, что авторство Есенина многие подвергают сильному сомнению. Считается, что текст «под Есенина», но Саше так думать было неприятно, нет это Есенин, это его стиль. Как будто он вообще понимал в поэтических стилях. Чуги, однако, всегда считал своё мнение правильным, был в нём уверен, и сомнению свои убеждения не подвергал, считал это интеллигентской мягкотелостью. Перед вечеринками выпивал в туалете с приятелями, смело приглашал девчонок, стараясь в медленных танцах прижать их как можно ближе. Впрочем, девочек он тогда ещё побаивался, хотя мелким, загнанным, тяжело дышавшим трусишкой, с вечной соплей под носом, Саша быть перестал. Вечерний МАИ был Саше скорее по вкусу, он чувствовал себя взрослым. Никаких справок о непременной работе ему никто доставать как другим не стал. Саша начал действительно работать на Ухтомском вертолётном заводе в Люберцах, играл за завод в футбол, и ещё постоянно за московское «Торпедо». Впрочем, особой гордости от того, что он пролетарий, Саша не испытывал, хотелось другого.