– Ир, семья у нас замечательная. Дети называли меня «дед», и Мишка на нас похож. Замечаешь? – Так и сказал – «у нас».
– Когда они называли тебя «дед»? Я не слышала.
– А вот называли. Хорошие ребята. Я с ними подружусь. Увидишь.
– А с Лёней и Олегом? Подружишься?
– Не знаю. Не уверен. Как мы можем подружиться? Разница в возрасте, другой жизненный опыт. Они со мной настороженны.
– А ты с ними?
– Я? Ну что ты! Они теперь тоже с нами.
Ничего себе, «тоже с нами»! «Это ты, папа, тоже теперь с нами, а не они», – хотела сказать Ирина, но не решилась. Как он не понимает, что эти парни были здесь с ними последние десятилетия, что они все теперь полагаются именно на них, а он – умер давно, и его с ними не было в трудную минуту, а эти ребята были. Отцу следует это понять и научиться уважать других мужчин, даже если они ему во внуки годятся.
– Я должна тебе, папа, про них рассказать. Поверь, мне есть что.
– Ну, расскажи, я могу послушать, только лучше мне самому о них судить.
– Пап, ты и будешь судить. Они о тебе, кстати, тоже. Но ты же о них ничего не знаешь. Ты ни про кого ничего не знаешь. Даже про меня. Я тебе уже кое-что рассказывала, но прошло без малого тридцать лет, это много. Я тебе расскажу, а ты – мне.
Отец, только что охотно и оживлённо разговаривавший с ней о семье, теперь молчал, явно не желая говорить о «там» Но Ирина не сдавалась. Он обязан приоткрыть завесу своего ада, рая – что там у него было… она должна знать. Она прямо сейчас его спросит, хватит откладывать:
– Пап, а умирать страшно?
– Да, очень страшно.
– Как? Ты про себя помнишь? Всё время помнил?
– Да, помнил, хотя вспоминал не так уж часто.
– Как? Расскажи мне. Я, ведь тогда пришла, но тебя уже не застала. Прости меня.
– Да что тут рассказывать. Ты и сама представляешь, как было дело: вышел на улицу, не дойдя до остановки, почувствовал себя плохо: дурнота, ноющая сильная боль за грудиной. Еле домой вернулся. Позвонил Саше соседу в дверь, он прошёл со мной в квартиру, помог мне снять пальто, и я лёг. Саша вызвал скорую, нитроглицерин мне не помогал.
– Это ты попросил Сашу позвонить мне на работу?
– Нет они сами звонили. Мне было не до того.
– Ты чувствовал, что умираешь?
– Да, нет, надеялся, что выкарабкаюсь.
– А когда понял?
– В какой-то момент понял. Боль стала невыносимой, мне даже показалось, что с такой болью я жить не смогу, хотел, чтобы она прекратилась любой ценой, даже ценой моей смерти. Мне сделали пару уколов, но ничего не помогло, там у меня внутри что-то рвалось, в глазах стало темнеть. Я ещё различал смутные мелькающие лица, но они стали расплываться. Жуткое ощущение нехватки воздуха и страшной тяжести, боль не проходила…
– А помнишь свою последнюю мысль? Или я не должна спрашивать?
– Ну почему не должна. Я отвечу. Я чётко понял, что мне конец, я ухожу и не вернусь, никого не увижу, меня не будет… а вы останетесь, и это несправедливо.
– Тебя это мучило – мы остаемся, а тебя не будет?
– Да, что-то такое. В последний миг, я понял, что не хочу умирать, а умираю… это ужасно.
– Пап, а Сашка тоже умер, от туберкулеза. Не смогли ему помочь.
– Да, я знаю.
Вот она дура – конечно, он обо всех умерших знает. Тоже новость для него.
Отец замолчал. То ли считал, что всё рассказал, то ли ему было трудно говорить о миге своей смерти.
– А потом? Как ты там очнулся? Какое это «там»? Я хочу знать. Что значит быть мёртвым?
– Понимаешь, я не хочу ничего от тебя скрывать, даже понимаю твой интерес, но, поверь, тебе трудно будет понять мои рассказы. Давай не сегодня, а? У меня на сегодня другие планы. Я буду к экзамену на права готовиться. Мне Федя обещал помочь. Я сдам, не волнуйся.
Чёрт! Как можно так быстро перейти от таинства смерти к какому-то дурацкому экзамену?
– Пап, тебе сейчас интереснее про такие глупости думать?
– Ир, пойми, мне выпал редкий шанс снова жить. Я живу! Понимаешь? Экзамен – это жизнь. Не трогай меня, пожалуйста, дай мне наслаждаться жизнью. Тебе трудно понять, что жить, просто жить – это наслаждение.
Внезапно Ирине стало стыдно за свои мучительные для него вопросы. Желая удовлетворить своё любопытство, она заставляла отца страдать. И всё-таки и ей и ему предстояло через это пройти. Она выслушает его, чего бы им это ни стоило. Ира услышала, как внизу с характерным звуком открылась дверца гаража. Федя с папой о чём-то оживлённо разговаривали, потом крикнули ей, что на обратном пути заедут в магазин, чтобы она им сказала, чего купить. Ира принялась думать о воскресном обеде.
Жизнь странным образом входила в свою привычную колею. Все привыкали друг к другу. Прошло около двух месяцев. Папа с удовольствием пользовался компьютером – смотрел новости, ютуб. Политические новости обсуждал только с Федей, зато, когда находил музыку своей юности на ютубе, звал её, желая с кем-то разделить удовольствие и надеясь, что у них общие вкусы. Технические новшества ему очень нравились, но не поражали воображения. Да, большой телевизор, удобная посудомоечная машина. Не более. Такая вот сдержанная оценка. Больше всего отца заинтересовал мобильник, работающий как компьютер! Ирина предложила и ему тоже купить такой телефон, он папа отказался, грустно сказав, что ему все равно никто не будет звонить, не стоит тратить деньги. Проблем с деньгами он, кстати, не создавал, сказав, что деньги ему не нужны, поскольку в одиночку он практически никуда не выходит, только попросил Ирину съездить с ним в магазин и прикупить кое-какие вещи.
В магазине отец провёл довольно много времени: выбирал, примерял. Ириных советов насчёт своего гардероба не спрашивал. У кассы только спросил, не слишком ли много он потратил денег. Купили долларов на двести, но цену доллара папа себе не представлял. Хотя вскоре у них с Ириной состоялся по этому поводу разговор. Папа хотел знать, кто сколько зарабатывает. Ира сказала, что ребята – весьма состоятельные люди, вот, мол, у них какие большие дома, приличные машины, в отпуск ездят. Но отец хотел знать реальные суммы. Подробностей Ира и сама не знала, принялась объяснять про налоги и выплаты банку за дом и машины. В этом вопросе отец проявил неожиданно въедливое внимание: сколько остаётся после выплат? куда вкладывают? получается ли откладывать? что такое пенсионный фонд? Ира даже удивилась такому специальному интересу: «Да, ладно, пап, что ты всё про деньги? Это так важно?» «Да, это очень важно», – ответил он. Их с Федей материальным достатком он, похоже, остался не удовлетворён, и Ире пришлось оправдываться:
– Пап, мы сюда уже слишком поздно приехали, чтобы по-настоящему расцвести, к тому же с моей гуманитарной профессией…
– Не в тебе дело.
– В каком смысле?
– В том смысле, что Федя не смог как следует заработать, я так и знал.
– Что ты знал? Как тебе не стыдно! Ты и понятия не имеешь, что значит быть здесь врачом.
– Мне должно быть стыдно? Мне? Уж я сумел бы заработать, чтобы ни от кого не зависеть.
– Откуда ты знаешь, что смог бы? Ни черта бы ты не смог. Английский у тебя нулевой, ты вообще весь в прошлом. Сейчас всё по-другому. Современные технологии тебе недоступны. Как ты можешь обвинять Федю?
– Да что ты понимаешь! Моим наработкам сносу нет. Что вообще ты знаешь о моём, о нашем уровне? Я бы нашёл работу, и был бы не на последних ролях. Когда Федя приехал, ему пятидесяти не было. Технологии, технологии… я компьютером уже не хуже твоего пользуюсь. В моей отрасли дело не в компьютере, а том, как у тебя голова работает. А у меня работает, а бы пробился.
– Вот вечно ты – «я, я». Хорошо говорить «пробился бы», если это нельзя проверить. Спорить я с тобой не буду, всё равно тебя не переубедишь. Оставим этот разговор.
– Да я и не собираюсь с тобой спорить. Себе дороже.
Отец был ею не доволен, Федей тоже, и, как обычно в таких случаях, обиженно замолчал, всем своим видом показывая ей своё моральное и интеллектуальное превосходство. Она оказывалась дурочкой, ничего не понимающей бабой – но ей простительно, он её очень любит, хотя некоторые вещи ей недоступны, и это нормально.
