«Дурень», «бестолочь», «тупица» легко вылетало из Дины, заменяя Алику имя. Даже на людях. Особенно на людях. Например, когда заходили гости, университетские друзья, и тупица помогал менять блюда. Звучало это вроде бы ласково, шуткой. Но друзья стали появляться реже. Вдобавок сарказма Дины хватало и на гостей. Всё реже искрились бокалы, обтиралась пыль с гитары и тихо звучало про снег и дожди, сырую палатку, «и почты не жди…». Дина ненавидела эту песню.
Вдруг настали перемены.
Знакомые сказали Дине, что появился новый бизнес. Посылают новорусских детишек в симпатичное зарубежье. Свыкнуться, освоиться, подучить язык. Предпочитают Англию. Проживание в элитных общежитиях или семьях. А главное – необходим опекун со знанием языка и местности. Дина позвонила. То-сё, красный диплом, педстаж… Собеседница перешла на истязающий ухо английский. Дина, морщась, поддержала. Моментально назначили интервью.
Беседовали с ней трое. Главный – немолодой – с виду мелкая шишка из посольства. Галстук, тонкие очки, косой начёс штрихует лысину. Развязный юноша, полулежащий в кресле, и девушка с худым, апатичным лицом. Все уловимо похожи. Семейное предприятие – угадала Дина. Произношение у интервьюеров было конское. Дина знала этот вариант: когда акцент средней полосы маскируют американским бульканьем. Впрочем, говорили свободно, почти без ошибок.
– В Англии приходилось бывать? – осведомился главный.
– Приходилось.
– Где?
– Большей частью в Лондоне.
– Туристом? – встрял юноша, ехидно улыбаясь.
– Ага. Пятилетний тур.
– Учились?
– И это тоже. Отец там работал.
– В посольстве?
– Не могу разглашать. Подписку давала.
Вралось Дине легко и приятно. На родном языке это звучало бы хуже. Отец её давно и почти безвылазно отдыхал в лечебно-трудовом профилактории №8 г. Набережные Челны.
– Как долго идти от Вестминстера до… музея Тюссо?
– Зачем идти? На метро четыре станции. Если от часов, то одна пересадка. А от Pimlico…
– И всё-таки?
– Ну, Вестминстер большой. Я по-любому срезала бы через St James’ Park, затем по Marlborough, пересекаем Pall Mall, Piccadilly, Oxford…
– Мы сейчас по какой улице идём?
Дина секунду подумала.
– New Bond. Хотя это без разницы. Главное – упереться в Oxford. Далее смещаемся влево на James, это квартала три. И чешем прямо до Marylebone. Всё. Минут пятьдесят нормальным шагом.
– А как оттуда ехать до музея Шерлока Холмса?
– Ехать? Вы шутите, – Дина усмехнулась, – там две минуты ходу.
Через месяц Дина и Лиза улетали в Англию. На пять недель! Насчёт Лизы долго утрясали, однако сладилось ко времени. Алика оставили на бизнесе, снабдив детальными инструкциями. К его удивлению, магазин функционировал вполне самостоятельно без хозяйского присмотра. Утренний чай Алика перетекал в обед. Далее – моцион с заходом на пляж… От свободы весело кружилась голова. Это был конец июня. А в июле Алик запер лавочку, выключил мобильник и двинулся на Грушинский фестиваль. На Грушу.
Он не был здесь восемь лет. И когда вышел на обрыв, увидел палаточный мегаполис, неясные огни костров – сладко защипало глаза. Заломило душу. Через мгновение толпа облепила, втянула его. Как тут прибавилось людей! Особенно лишних: ряженых, шальных. Какие-то толкинисты, сатанисты. Панки, скинхеды, кришнаиты. Металлисты в заклёпках с орущей техникой. Эти-то зачем сюда едут? И ещё – ну к чему столько ларьков? Диски, еда, бутылки, сувениры. Опять еда. Так и выгнал бы лавочников из храма, опрокинул бы их столы…
Но остались сосны. Гора. Туманная Волга, скрипучий, мокрый песок. Треск огня и дым, обжигающий чай из котелка, незнакомые близкие, родные люди. Адреса и записки… Музыка и разговоры… День, растянутый на сутки. Ночь с тысячей фонариков, обрывки голосов, смех. Постепенно вернулось чувство своего. Своих людей, места, времени. Нет, слава Богу, ещё мало тут чужих. Ещё можно похлопать достойные спины. Поболтать с Леонидом Сергеевым. Выпить пива с Олегом Митяевым или водки с Егором Канатским…
К вечеру пятницы Алик обнаружил себя изрядно навеселе в большой компании. Гитара мягко отзывалась чьим-то пальцам. В темноте мерцали угли, звёзды, счастливые, нетрезвые глаза. Лица окружающих плавно менялись. И среди них одно… Одна… На которую хотелось смотреть безотрывно. Тёмненькая. Короткая стрижка. Ловкая, складная фигура туристки. Смелый взгляд. Девушку звали Маша, и, кажется, она была свободна. «Такие не бывают свободными, дед, – шепнул ему внутренний голос. – Прикинь, на сколько лет она моложе. Ты в зеркало-то себя узнаёшь?» Нет, Алик не узнавал. За коварным стеклом давно поселился незнакомый морщинистый тип… «Ну что, видишь? – продолжал мерзавец-голос. – Она уже с кем-то исчезла».
– Споёшь?
Маша сидела рядом, передавала ему гитару. У Алика внутри будто разбилась ёлочная игрушка. Он принял инструмент. Взял несколько аккордов, подтянул четвёртую. И запел, копируя интимный стиль оригинала:
Когда перед тобою возникает
Красивая и трудная гора,
Такие мысли в душу проникают,
Что снова выйти нам в поход пора…
…туда не занесёт
Ни лифт, ни вертолёт,
Там не помогут важные бумаги.
Туда, мой друг, – пешком,
И только с рюкзаком,
И лишь в сопровождении отва-аги.
– Классно поёшь, – девушка смотрела на огонь, тени заострили её черты. – Закрою глаза, и кажется: это Визбор. Здесь, с нами…
– Откроешь, а это всего лишь я, – улыбнулся Алик.
– Не кокетничай. Сделай взлёт и посадку, а?
На словах «идёт молчаливо в распадок рассвет» Машины волосы коснулись его щеки. А рука приобняла за талию. Жест вышел естественный, лёгкий. Кошачий. Её волосы пахли шампунем и костром. И ещё чем-то неописуемо женским. Он растворился в этом запахе. Это был запах обещания. Того, что сегодня у них всё получится.
Следовало заговорить, чтобы не потерять рассудок.
– Всю жизнь… – тихо произнёс Алик.
– Что?
– Всю жизнь…Он стремился к выработке того сдержанного, непритязательного слога, при котором слушатель овладевает содержанием, сам не замечая, каким способом его усваивает. Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания…
– Ему хотелось, – шепнула Маша, трогая губами его ухо, – средствами, простотою доходящими до лепета, выразить смешанное настроение любви, страха, тоски и мужества, так, чтобы оно вылилось как бы помимо слов, само собою. Может, пойдём?
– Ты одна?
– С подругой. Но мы что-нибудь приду…
– Всё хорошо. Я один.
– Уже нет.
Потом была ночь. Её остаток, вернее.
Наутро Алику стало безразлично, где он и зачем. Им обоим стало безразлично. Знаменитый финальный концерт они почти не слышали. Песни мэтров стали фоном для их объятий. Хорошим, правильным фоном. Друзья оставили их в покое.
Счастливая пара очнулась у Алика дома. Маша работала внештатным журналистом в Челябинске. Телефонный звонок – и отпуск продлён. Ещё одна удача: на Груше Алик встретил сокурсника. Тот владел переводческой фирмой, искал специалиста на экстренный заказ. В понедельник задаток лежал у Алика на счету. Перевод летел страницами – с шести утра до девяти. После Алик варил кофе. Маша готовила вкусненькое к завтраку.
Был соблазн вернуться в постель и нежничать до голодного обморока. Если страсть удавалось подавить, влюблённые отправлялись в город. Алик забегал в магазин. По-деловому, отрывисто здоровался. Наскоро подписывал бумаги. Маша ждала в скверике через дорогу. Рассеянно просматривала френдленты в соцсетях. Наконец появлялся Алик. Они шли по набережной, задевая бриз и солнце. Руки были горячими, шампанское – холодным. Дни распускались и гасли, как тропические бабочки.
