Сложнее и гибче механизмы общих разговоров, не столь типовых и ритуальных, как салонная causerie. Например, разговоры за обедом. В "Анне Карениной" очень подробно изображены два обеда с несколькими гостями и домочадцами (у Облонских и у Вронского в имении). Разговор у Облонских (на этом обеде Левин и Кити объясняются в любви) - структура сложная и универсальная, одновременно выполняющая разные задачи. Это прежде всего обычное у Толстого типологическое исследование "разговорной машины", которую запускает Степан Аркадьевич, подсовывая своим гостям "неизбежные темы" дня. Точно прослежено движение "умных разговоров" с их ассоциативными переходами от обрусения Польши к преимуществам классического или реального образования и оттуда к женскому вопросу 1. В то же время такой диалог несет в себе психологическую характеристику его участников, и он же отражает их душевное состояние в личных мотивах, то скрытых, то пробивающихся наружу 2. Так теоретический спор о правах женщин приводит в движение личные мотивы Каренина, как раз собирающегося начать дело о разводе с Анной; Облонского, который, защищая эмансипацию, думает о своей любовнице Чибисовой; Дарьи Александровны, которая, осуждая эмансипацию, думает о том же; Кити, которая сочувствует женским правам и образованию, потому что испытывает "страх девства и унижения".
1 В "Воспитании чувств" (создавался этот роман в 1864- 1869 годах почти одновременно с "Войной и миром") подробно изображен обед у Домбрезов с развернутым перекрестным диалогом, с переплетением общественных и личных тем. Все же это структура другая, чем у Толстого. Флоберу здесь нужна социальная и психологическая характерность, но самый механизм разговора не является для него предметом изображения.
2 О значении в "Анне Карениной" споров и рассуждений на отвлеченные темы ср. статью Gоу E.-D. The Role of Topic and Opinion in "Anna Karenina". Annali istituto universitario orientale. Sezione slava, v. 6. Napoli, 1963.
Но особый интерес представляют реплики, казалось бы, наиболее случайные. " - Этот сыр недурен. Прикажете? - говорил хозяин. - Неужели ты опять был на гимнастике? - обратился он к Левину, левою рукой ощупывая его мышцу. Левин улыбнулся, напружил руку, и под пальцами Степана Аркадьевича, как круглый сыр, поднялся стальной бугор, из-под тонкого сукна сюртука. Вот бицепс-то! Самсон! - Я думаю, надо иметь большую силу для охоты на медведей, - сказал Алексей Александрович, имевший самые туманные понятия об охоте, намазывая сыр и прорывая тоненький, как паутина, мякиш хлеба. Левин улыбнулся. - Никакой. Напротив, ребенок может убить медведя..."
К столу закусок подходит Кити. "- А вы убили медведя, мне говорили... Разве у вас есть медведи?" По звуку ее голоса, по движению "ее губ, глаз, руки" Левин понимает, что он любим; его душит счастье. Он рассказывает, как, возвращаясь с охоты, в полушубке ворвался в отделение Каренина (они не были знакомы) и кондуктор хотел его по платью "проводить вон", но Алексей Александрович заступился. "- Вообще весьма неопределенные права пассажиров на выбор места, - сказал Алексей Александрович, обтирая платком концы своих пальцев".
Сергей Иванович, слушая брата, подумал: "Что это с ним нынче? Таким победителем". Это и есть ключ к мотивам предыдущих реплик. Левин победитель. И Облонский, поощряющий любовь Левина к Кити, с удовольствием чувствует его жизненную силу и любуется его бицепсом. В центре внимания убитый Левиным медведь, и Кити говорит об этом медведе. Она слушает Левина, и поэтому он - в обществе обычно угрюмый - "весело и забавно" рассказывает подвернувшееся ему дорожное приключение. В разговоре у стола закусок нет ни подводных тем, ни прямого отношения к тому, что занимает умы говорящих, но мотивы каждой реплики имеют крепкую связь с содержанием ситуации. До них нетрудно добраться, сделав несколько ассоциативных ходов.
Разговор за семейным обедом неожиданнее, непредрешеннее разговоров на светском приеме. В "Анне Карениной" встречаются еще более свободные формы общего разговора. Люди, связанные между собой многопланными отношениями, находятся вместе и в таких обстоятельствах, что между ними непременно должен возникнуть разговор, ассоциативный, свободный и потому особенно пронизанный скрытыми личными темами. После дня, проведенного на охоте, Левин и его гости, Облонский и Весловский, ночуют у крестьянина в сенном сарае. Всем не спится. "Поколебавшись между воспоминаниями и рассказами - о стрельбе, о собаках, о прежних охотах, разговор напал на заинтересовавшую всех тему". Эта тема, поднятая Облонским, - "прелесть охоты у Мальтуса, на которой он был прошлым летом. Мальтус был известный железнодорожный богач". Разговор возникает из переживаемых каждым впечатлений дня, движется цепью ассоциаций; и вот цепь зацепилась за Мальтуса. Благодушная болтовня переходит в неприятный спор между Левиным и Облонским о бесчестной наживе и честном труде. Степан Аркадьевич дразнит Левина его непоследовательностью - сознавая несправедливость своих преимуществ, он, однако, не отдает мужику имение. Это "точно так же бесчестно, как то, что я получаю больше столоначальника и что Мальтус получает больше дорожного мастера". И Толстой прямо раскрывает подводную тему разговора, его внутреннюю обусловленность. "В последнее время между двумя свояками установилось как бы тайное враждебное отношение; как будто с тех пор, как они были женаты на сестрах, между ними возникло соперничество в том, кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать личный оттенок разговоре". Новый поворот разговору сообщает доносящееся с улицы женское пение. Облонский вслед за Весловским собирается пойти на голоса. Левин отказывается. Это толчок к новому спору - об отношениях между мужем и женой. "- Мужчина должен быть независим, - у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен... - То есть что же? пойти ухаживать за дворовыми девками? спросил Левин. - Отчего же и не пойти, если весело..."
Подлинная тема - защита своего отношения к жизни, - затаившаяся в споре о Мальтусе и социальной несправедливости, теперь поднялась на поверхность.
Реплики, которыми отмечены "случайные" впечатления, напоминают читателю о "тонусе среднеежедневного состояния человека" (по выражению А. Скафтымова). Старая княгиня, экономка Левиных Агафья Михайловна, Кити, Долли разговаривают на террасе о том, что вообще их интересует, и о том, что связано сейчас с варкой варенья по новой, привезенной Щербацкими (к огорчению Агафьи Михайловны) методе. "- Ну, теперь, кажется, готово, сказала Долли, спуская сироп с ложки. - Когда крендельками, тогда готово. Еще поварите, Агафья Михайловна. - Эти мухи! - сердито сказала Агафья Михайловна. - Все то же будет, - прибавила она. - Ах, как он мил, не пугайте его, - неожиданно сказала Кити, глядя на воробья, который сел на перила и, перевернув стерженек малины, стал клевать его".
Упоминания о мухах и о воробье имеют здесь разное значение. Мухи - это повод для Агафьи Михайловны посердиться вслух; сердится же она на разрушение Щербацкими левинских традиций. Упоминание о мухах обусловлено и внешним импульсом, и всей связью разговора. Воробей же - это случайность, впечатление, вызвавшее речевую реакцию. Точно так же в конце романа в сцене на пчельнике, посреди важного спора между Левиным и Сергеем Ивановичем и Катавасовым о войне с турками и славянском вопросе появляется вдруг оса. "Костя, смотри, это пчела! Право, нас искусают, - сказала Долли, отмахиваясь от осы. - Да это и не пчела, это оса, - сказал Левин. - Ну-с, ну-с, какая ваша теория? - сказал с улыбкой Катавасов..." Воробей и оса нужны для того, чтобы разговаривали "как в жизни", и ведут они уже прямо к чеховской драматургии.
Целенаправленность реплик у Толстого расположена на разной глубине. Диапазон тут велик - от автоматической реакции на случайное впечатление, на реплику собеседника, от подхватывания ходовых тем, заполняющих вакуум, - до высказываний, в которых отражены ответственные жизненные решения личности.
