А вот летом торговля в продмаге, наоборот, кипит и полки за длинным деревянным прилавком наполнены нехитрым товаром тех лет.
Стоят и лежат выстроенные штабелями по тогдашней моде консервы и сгущёнка, спички и соль с сахаром, продаётся вкуснейший «алуманат», как называют лимонад Сухумского завода сельские, обычно грушевый, выдержанный по всем правилам технологического цикла. Из-за этого у »алуманата» отчётливый вкус настоящего продукта и он способен утолить жажду даже в самый жаркий день.
Левая сторона продмаговских полок отведена под хлеб и если она пустует, надо подождать, пока шумный грузовой автомобиль с закрытым кузовом и чёрным смрадным выхлопом привезёт из Гудауты ежедневную порцию. Пропустить момент появления приезда грузовика нельзя. Хлеб мгновенно разлетается по рукам, причём скупают его сразу, по шесть буханок, в основном сельчане. Покупка хлеба в таком количестве из разряда практического. Мало ли, а вдруг не получится попасть в Амбару, или в ту же Гудауту, в ближайшие два дня.
Хлеб только белый, другого Абхазия тех времён ещё не знает и его ароматный дух воцаряется в полутёмном пространстве продмага сразу, как только Ирочка распахивает боковые двери, где её уже поджидает исполняющий обязанности грузчика шофёр. Доставляемый в продмаг хлеб всегда в форме кирпича, с хрустящей поджаристой корочкой и пористым воздушным нутром. При нарезке он не сыплется, и не разламывается, а при его потреблении нет ощущения неправильности бытия, преследующего в сегодняшней жизни.
Бабушка Тамара складывает купленные буханки в опустевшую к тому времени корзину из-под фруктов прямо на заложенное журнальной страницей дно, и накрывает их цветастым ситцевым передником. Следом туда же отправляются и другие продукты. В кульках из серой шершавой бумаги обычно рис и длинные твёрдые макароны. Периодически к ним добавляются соль и сахар, весовое монпасье и конфеты «Ласточка». И, конечно же, пара бутылок того самого, любимого бабушкой и сестрой городской девочки, Тамилой, грушевого «алуманата».
Прямо подле Ирочки на прилавке громоздится гора закутанного в толстую бумагу сливочного масла. Большим длинным ножом она отрезает от сливочной горы запрашиваемые куски и завернув их в такую же бумагу, взвешивает на установленных рядом чутких весах с овально-треугольным измерителем – знаменитым продуктом советского дизайна. Толщина бумажной обёртки привычно вызывает сомнения в правильном определении веса, но сказать что-то Ирочке нельзя. Она абхазка, и наверняка чья-то родственница. Да и ведёт себя Ирочка вежливо, и ездит на работу издалека, из соседнего села, а значит, надо делать вид, что всё в порядке.
Вести себя иначе – «пхащьароп».
*
«Пхащьароп"(стыдно) – главное слово и его постоянно слышат городская девочка и её сёстры в детстве. Стыдно открыто выражать свои мысли, стыдно не встретить как положено гостя, даже если он крайне нежеланный, стыдно громко кричать и смеяться, а ещё очень стыдно не разрешать посторонним тётечкам и дядечкам обнимать и целовать в щёки при встрече, хотя у них часто потные руки и лица, а от Капитона ещё и пахнет вином.
Капитон, правда, весёлый, и никогда не сокрушается по поводу того, что у джикирбовцев нет мальчиков, а только девочки.
«Пхащьароп, икабымцан» (не делай, это стыдно) – главная фраза в бабушкином лексиконе, её мантра, спрессованный воедино из всего многообразия этикета взаимоотношений между взрослыми и детьми вывод, путёвка в жизнь без защитной оболочки.
Сколько лет понадобилось, чтобы нарастить эту защиту, да кажется, так и не удалось до конца.
Ещё на прилавке всегда деревянные счёты. Ирочка не торопясь, и, что называется, «уютно», щёлкает костяшками, складывает многослойные абхазские определения цифр вслух, попутно расчётам успевает отвечать на продолжающие сыпаться вопросы, и здоровается с вновь подошедшими покупателями.
Этикет церемониального общения соблюдается только с соплеменниками. Если покупатель не абхаз – Ирочка тоже здоровается, но иначе – с отстранённой, не допускающей сближения, сдержанностью. Но с некоторыми из жителей Мюссеры-Мысра она непривычно весела и открыта из-за более тесного знакомства за пределами продмага. Открытость Ирочки придаёт счастливчикам некий элемент избранности. В советском обществе понятия о сервисе перевёрнуты с ног на голову, и продавец почти бог. Перед ним заискивают, его расположения добиваются.
– Как можно терпеть хамство от нижестоящих? – через много-много лет будет вопрошать Алиса Кипшидзе, уже очень почтенная дама с характерной внешностью дочери Израиля и будто пристёгнутой к ней, явно чужеродной фамилией. Алиса – преподавательница английского языка в Тбилисской консерватории, куда городская девочка поступит через много лет после поездок в Мюссеру.
– Элисо, возьмите этот журнал, – говорит она, аристократично грассируя. – Вернёте на следующем занятии. Прочитайте стихотворение, которое они напечатали. Скажу вам по-секрету, я страшно удивлена, что его напечатали. Редактор журнала видимо очень смелый человек.
Городская девочка забирает протянутый почтенной дочерью Израиля журнал «Юность», где напечатано стихотворение под названием «Заискиванье». Автор стихотворения – поэт Евтушенко и ему видимо подвластно неподвластное. Печатать, к примеру, такое стихотворение, как "Заискиванье".
…
Заискивает физик, гений века
Перед водопроводчиком из жэка
Заискивает бог-скрипач, потея,
Перед надменной мойщицей мотеля
…
Финал стихотворения по мнению городской девочки и вовсе великолепен.
…
Мне снился сон, что в Волге крокодила
Заискиванье наше породило.
Городская девочка читает довольно длинное стихотворение несколько раз, затем переписывает его в специальную тетрадь с изречениями и стихами.
И думает– думает..
Как можно так написать?
В смысле, так смело…
*
Журчит передаваемая из рук в руки мелочь и раздаётся мелодичный звон. Это Ирочка скидывает сдачу в круглую жестяную коробку, лежащую справа на прилавке и прерванный было круговорот торгового обмена с покупателем продолжается дальше.
У боковых стен продмага в неуклюжем рекламном призыве громоздятся мешки с сахаром и пшеном и большие раскрытые коробки с весовым печеньем и конфетами-монпасье. Конфеты не разноцветные, как в городе, где их продают в круглых жестяных коробочках с нарисованной умелой рукой картинкой, а двухцветные – матово-красные и жёлтые и более крупного размера. И вкус у них такой же, как у «алуманата» – настоящий, как и положено натуральному продукту. У городских монпасье в жестяных коробочках вкус такой же, и у сгущёнки, и у сливочного масла, и у небольших плиток шоколада с нарисованными на них лесными орехами, продающегося по страшно высокой цене один рубль сорок пять копеек. Шоколад и прочие богатства продаются в сухумском гастрономе, прямо по соседству с местом, где живёт городская девочка. В гастрономе нет продавщицы Ирочки, зато есть рыжая тихая абхазка, мать Валеры А., в которого городская девочка успеет страшно влюбиться в возрасте четырёх лет во время пребывания в Ауадхаре, главном абхазском горном курорте.