В камере стерилизации мерно кипела какая-то белесая жидкость, пуская крупные пузыри и плюясь. Брызги растекались по прозрачным стенкам сосуда, создавая причудливые узоры. Резкий запах медикаментов неприятно резал нос. Но для Садковски, производившего странные манипуляции за соседнем столом, это было лучшим ароматом в мире. Аромат новой формулы, открытий, наблюдений, успеха, самой жизни. Он постоянно бубнил себе под нос, комментируя все производимые манипуляции. В углу комнаты сидел затравленного вида подросток, и старательно записывал все, что говорил хозяин. Престарелый алхимик в порыве творческих идей порой выводил гениальные формулы лекарств, но память стала подводить, и воспроизвести повторно все ингредиенты и их процентное содержание удавалось не всегда. Потому ученый взял себе в привычку комментировать все свои действия, а слуга, непременно присутствующий на таких экспериментах, должен записывать буквально все.

– Один цин порошка белой хены поместить в стеклянную посуду. Добавляем пять цин озимата, и треть цин цурики… Да нет же, не бурики, а цурики! Глупая женщина. – прикрикнул он на шуструю служанку, что подавала необходимые ингредиенты, да и вообще уже как 15 лет во всем ассистировала лекарю. «И кому перейдут мои знания? Учеников нет, не приживаются, детей своих тоже нет. Неужели вот этой глупой неуклюжей рабыне?» – мимоходом промелькнули не веселые мысли.

– Ну вот, теперь то, что нужно. Угу. Теперь все тщательно перемешиваем стеклянной палочкой. Ты знаешь, почему посуда должна быть непременно из стекла? – обратился он к рабыне. Та потупила взгляд. – Да чтобы реакции не было, тупое ты существо! Вот потому я и не женился, что терпеть не могу глупых девчонок и все эти ваши розовые сопли. – отчитывал он взрослую женщину словно нашкодившего котенка. И не забыл при этом бросить через плечо: «Это можно не записывать».

Еще несколько долгих минут старик отчитывал ассистентку, а может и самого себя, сетуя на все мироустройство. Но при этом не забывал равномерно помешивать содержимое маленького пузырька. Но вот наконец результат удовлетворил лекаря.

– Далее мы смешиваем получившиеся ингредиенты.

С этими словами он поднес мензурку к камере стерилизации и начал медленно вливать содержимое, внимательно наблюдая за химической реакцией. Той, казалось, не было вовсе. Белесая жидкость продолжала лениво побулькивать. Цвет и консистенция тоже не изменились. Вертикальные морщинки прорезали лоб алхимика, он был в задумчивости.

– Нужно еще два цин озимата, тогда лекарство станет более жидким, и его можно будет вводить напрямую в кровь. А в таком виде его только съесть можно. Ты слышишь меня? О бездарность, ну почему я все должен повторять дважды?!

Ассистентка подскочила как ужаленная, и побежала за обозначенным ингредиентом. Уже минуту спустя лекарство было завершено.

Удовлетворенный результатом, с полной бутылочкой белой, напоминающей молоко, жидкостью, Бон двинулся в соседнее помещение. Это была небольшая комната, больше напоминающая больничную палату. Здесь не было такого количества емкостей, но был шкаф, а на маленьком столике были разложены различные хирургические инструменты. На жесткой медицинской кушетке лежало тощее тельце девочки лет семи. Только движения грудной клетки, что мерно то поднималась, то опускалась, говорили о том, что жизнь все еще теплится в этом ребенке, и это не кома, а очень глубокий сон.

ЕЕ принесли позавчера вечером императорские слуги едва живую. Девочка была в плачевном состоянии, даже более – на грани. Исхудавшая и избитая, перебитые кости, множественные кровоподтеки, резаные раны и ожоги. Несколько пальцев отсутствовали вовсе, а вместо левого глаза зиял черный провал. Лекарь Бин был просто в ужасе, а его верная ассистентка, вскрикнув, упала в обморок.

Он многое повидал за время правления последнего императора, получившего прозвище «Душегуб». Это потому что взошел на престол по трупам своих отца и братьев, и с самого начала правления пролил целые реки крови. Да и прочая знать под его руководством совсем распоясалась, не уставая калечить и уничтожать друг друга, доходя в своих изощрениях до абсурда. Вот теперь и до детей добрались. И куда катится этот мир?

Приказ был отдан противоречивый. В кратчайшие сроки восстановить тело девочки, чтобы и шрамов не осталось, но во что бы то ни стало сохранить ей память. «Но это не возможно!» – кричал он на служителей. «Если память об истязаниях сохранить, этот ребенок потеряет рассудок! Да и сердце может не выдержать!». Но приказ – есть приказ. Судя по всему, кто-то высокопоставленный желал слепить из этой маленькой рабыни беспрекословную куклу. Не завидная участь, что хуже смерти.

Как лекарь, Садковски жалел замученное дитя, и очень хотел в кратчайшие сроки излечить не только тело, но и душу ребенка. Но внутри ликовал алхимик, которому жутко хотелось провести новый эксперимент. Сможет ли он сохранить девочке разум не блокируя жуткие воспоминания? Как обойти эту защитную реакцию организма? Это был вызов! От нетерпения пробирал озноб.

Всю ночь и последующий день он шаманил над телом, залечивая раны и наращивая потерянные органы, стирая и шлифуя рубцы. В ход шли все его, накопленные за долгие годы, умения, от простой традиционной медицины до элементов черной магии. Но уже сутки спустя результат был виден невооруженным взглядом. Осунувшееся бледное миловидное личико юной подопечной все еще носило следы от недавних побоев. Но пройдет совсем немного времени, когда и эти последние следы печальных событий совсем исчезнут, а на щеках заиграет здоровый румянец.

Наступила пора для второй стадии. Работа с сознанием. Старик удалился в лабораторию для создания новой сыворотки, что мысленно уже окрестил «Антиблок». Сомнения все еще скребли где-то внутри: «Уж не убьет ли это девочку. В таком случае и мне не поздоровится. Значит, нужно сделать все, чтобы она выжила и осталась в своем уме!»

И он сделал, не будь он Бон Садковски. Смешивал, грел, охлаждал, пропускал через разные фильтры… и вот сейчас он внес в палату целый сосуд сыворотки «Антиблок», что должна была активировать работу мозговой деятельности. Рабыня помощница быстро установила капельницу, и драгоценная жидкость тонкой струйкой начала проникать в кровь.

– По моим расчётам пациент проспит еще 12 часов как минимум. Через 3 часа снимешь капельницу. Меня по пустякам не беспокоить, я очень устал.

С этими словами лекарь удалился в сторону покоев.

Мутная белая жидкость мерно капала в подвешенной склянке, сквозь тонкую иглу просачиваясь в кровь, разнося по телу живительные соки. Под тонизирующем воздействием «Антиблока» нейроны мозга резко активизировались. Пространство заискрило, и разорванные в клочья фрагменты воспоминаний медленно, словно вальсируя, начали вставать на положенные места, складываясь в стройный ряд видеороликов.

«Мать. Она очень красивая и нежная. Заливисто смеется над нелепыми рожицами, что корчит дочь, и тут же передразнивает, от чего начинают смеяться все вокруг. Это было ДО.

А вот мать уже не красивая. Лицо изуродовано, холодная, она лежит в луже собственной крови, а в ее животе копошатся белые отвратительные черви. Это ПОСЛЕ.

А вот отец. Он добрый, привез в подарок красивое шелковое платье. Она кружится в обновке, а он смотрит влюбленно-восторженно и хлопает в ладоши. Это ДО.

А вот папа сидит привязанный к железному стулу, а человек в черной маске бъет его по ногам железным прутом. Треск ломаемых костей и вопли боли. Это было ПОСЛЕ.»

И так фрагмент за фрагментом. В памяти всплыли даже очень старые затертые эпизоды. Колыбельная перед сном, первые шаги, любимый котенок и разбитые коленки. Солнечный дом, наполненный счастливыми людьми, шутками и смехом. Все, что можно было охарактеризовать одним словом – безмятежность. Все это было ДО.

А ПОСЛЕ. После были люди в форме и с оружием наперевес, что ворвались в их мир, растоптав хрупкое равновесие. Они хватали всех без разбора, ломали вещи, били и крушили.