Игорь Марков
Двоечник
Рассказ
«Израильская,– говорю,– военщина
Известна всему свету!
Как мать, – говорю,– и как женщина
Требую их к ответу!»
Александр Галич
«О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира»
Автобус приближался к Иерусалиму. Дорога пошла на подъём. В святой город не приезжают – в него совершают восхождение.
– Господа, прошу вашего внимания, – сказала девушка-экскурсовод. – Мы находимся в историческом месте. – Она махнула синей пластиковой папкой в окно. По краям шоссе возвышались склоны неглубокого ущелья, поросшие кое-где пыльной растительностью. – Видите металлические конструкции на камнях?
– Видим-видим, – послушно отозвался мой сосед. – Вам видно? Я не загораживаю? – обратился он ко мне.
Я отрицательно помотал головой.
– Это останки погибших боевых машин. Они защищали грузовики, которые везли жителям Иерусалима самое необходимое весной 1948 года. Шла война. Эту единственную дорогу захватили и обстреливали арабы. Израильтянам пришлось построить объезд, чтобы снабжать столицу продовольствием. А это шоссе, по которому мы едем, освободили только через двадцать лет – во время Шестидневной войны 1967 года.
– Судный день, – громко сказал мой сосед, стараясь привлечь внимание остальных туристов глубокими познаниями истории современного Израиля. – Я читал. Это была война Судного дня.
– Нет. Ну что вы, – возразила девушка-экскурсовод, махнула рукой в его сторону и отрицательно потрясла синей папкой, как учительница, предостерегающая двоечника от неправильного ответа на элементарный вопрос. – Война Судного дня случилась потом – в октябре 1973 года. А до того целых три года шла так называемая Война на истощение. Израиль – это постоянно воюющая страна. Кстати, против нас – на стороне Египта и Сирии – тогда воевали советские военные специалисты. Я слышала, что в России ветераны этих войн до сих пор добиваются социальных льгот, как участники вооружённых конфликтов.
– Не удивительно, – согласился мой сосед. – Этого они у нас до второго пришествия добиваться будут.
Туристы в автобусе одобрительно засмеялись. Русский человек за границей любит показать нашу самость и особость, но не любит, когда об этом ему напоминают другие. Девушка-экскурсовод, судя по правильному русскому языку, ещё недавно была из наших, знала это свойство земляков и не стала развивать тему.
– Я свою-то историю плохо знаю, а их войны тем более, – сказал сосед уже только для меня, понизив голос. – Думаю, что это простительно для иностранца, а тем более – иноверца. Как вы полагаете?
– Несомненно, – согласился я и впервые, с начала нашей поездки, внимательно рассмотрел его.
Он был примерно пятидесяти лет. Одет, как большинство мужчин такого возраста, в светлые хлопчатобумажные брюки, кроссовки неопределённого происхождения и клетчатую рубашку навыпуск с карманами. Густые чёрные волосы и немного раскосые глаза указывали на его восточные корни, уходящие в глубину веков. Однако, за долгие годы произрастания на российской почве, они потускнели и утратили свою яркую самобытность. Если бы он не сказал о своём инородстве, я бы и не заметил.
– Я вообще ни на какой войне не был. Даже в армии не служил, если не считать военную кафедру в институте. Но какая же это армия? Две недели в лесу шишки собирал. И с тех пор лейтенант запаса. Танкист. Вот только уже не помню: с какой стороны на этот танк садятся. Но ту их войну 1973 года я хорошо запомнил. И, в некотором смысле, даже претерпел от неё по службе, как говорил незабвенный Павел Иванович Чичиков.
– Как мне помнится, – возразил я, желая показать учёному соседу свою способность поддержать интеллигентский разговор, – Павел Иванович на таможне воровал. А у нас с Израилем в 1973 году таможенных отношений не было. Советский Союз с ним разругался в 1967-м, как раз после Шестидневной войны. Где же вы тогда государеву службу сполняли?
Выезжая за границей на экскурсии, я люблю общаться с экскурсоводами. Если туристов мало, то удаётся поговорить на разные отвлечённые темы: как, например, им самим живётся на чужбине, среди других народов и обычаев. Большинство экскурсоводов, говорящих на русском языке, – женщины, которые вышли замуж за иностранцев. Соскучившись по нормальному общению, они могут многое рассказать о стране, куда их занесло, гораздо интереснее, чем об этом пишут в туристических проспектах и путеводителях. Но наша сегодняшняя девушка-экскурсовод не оправдала моих надежд и большую часть пути утомляла пассажиров автобуса пересказом хорошо известных биографических подробностей из жизни плотницкого сына Иисуса Иосифовича. Как правоверная иудейка, она не считала его земным воплощением Господа нашего вседержащего, а относила к категории граждан среднего класса. В её трактовке Иешуа га-Ноцри, имея хорошее происхождение, образование и связи, мог сделать карьеру, как в государственной, так и в духовной сферах, но что-то пошло не по плану и закончилось трагически. Прямо-таки не Священное Писание, а шекспировская пьеса.
– Я не смог в военную академию поступить, – ответил сосед, которому, очевидно, тоже надоело слушать вульгарный пересказ истории мальчика из Назарета.
Я молчал, ожидая разъяснений, и не торопил собеседника: боялся показаться навязчивым. Он, видимо, понял это и продолжил:
– Видите-ли, в 1974 году я окончил школу и решил поступать в военную академию, но там случилась одна неприятная история, связанная, кстати, с израильской темой, и всё получилось совсем не так, как я хотел…
– Извините. У вас, случайно, нет какой-нибудь верёвочки или шнурка? – прервал его приятный женский голосок. В промежуток между спинками передних кресел на нас смотрела миленькая девушка. – У сумки ручка оборвалась, хочу привязать, чтобы не потерялась.
– Для вас, мадемуазель, всегда-пожалуйста, – сказал мой сосед и достал из своей сумки маленькую катушку с прочными чёрными нитками. – Я обычно в дорогу с собой беру, мало ли что… – пояснил он, пожимая плечами.
Некоторое время он молчал, вспоминал на чём остановился, но только собрался продолжить, как между креслами просунулась тонкая девичья ручка с длинными разноцветными ноготками, и тот же голосок спросил:
– А чего-нибудь остренького у вас, случайно, не найдётся?
– В смысле – закусить? – неуклюже пошутил я.
– В смысле – нитку перерезать, – ответила она, вежливо хихикнув.
– Вот, возьмите, – сказал сосед и протянул ей маленький, величиной с мизинец, изящный ножик с костяной рукояткой и костяными ножнами, украшенными замысловатым узором.
– Какая прелесть, – сказала девушка и утянула ножик к себе.
Через несколько секунд на узенькой ладошке катушка и ножик снова появились перед нами.
– Спасибо, – сказала она, – вы меня очень выручили. Чудесный ножик! Прелесть! В Яффе купили?
– Обижаете, мадемуазель, – сказал сосед, подражая акценту восточного торговца. – Разве в Яффе вам такой хороший товар дадут? Сам, мала-мала, сделал. Своими собственными руками.
– Тем более прелесть, – засмеялась она и вернулась на своё место.
Я уставился на ножик. Не зря всё-таки крестоносцы называли эту страну Святой Землёй: каких чудес здесь только не случается. Я искоса посмотрел на собеседника. Он не заметил моего взгляда. Убрал ножик в сумку и что-то там перекладывал.
Для описания подобной ситуации лучше всего подошёл бы литературный штамп: прошло много лет, но он почти не изменился; или наоборот – много воды утекло с тех пор, и его стало не узнать. Но ни то, ни другое я не мог сказать о своём соседе по туристическому автобусу. Я вообще не помнил, как он выглядел в семьдесят четвёртом году, тем более, что прошло уже больше тридцати лет. Я даже не помнил, как его зовут. Но я хорошо знал его. Знал, что из обломков стальных пилок он делает красивые маленькие ножики с резными костяными рукоятками. Знал, что он жил в деревне, где-то на Урале или в Башкирии. Знал, что с ним случилось в июле того года. Вообще много чего о нём знал, потому что прожил с ним две недели в одной дырявой армейской палатке неподалёку от города Ленинграда, когда поступал в ту же Академию, в которую, кстати, поступил, и через пять лет благополучно окончил.
