Нина

1

День и ночь Арам обещал жене, что никогда больше не обманет и не подведет ее, но уже на следующее утро в его мозгу что-то щелкает, и он вылезает из постели, одевается и выходит из квартиры. Он идет, пряча руки в карманах, нащупывая пальцами мятые купюры, и не поднимает головы, не замечает перемен вокруг. Пришла подлинная московская осень, капает беспрерывный мелкий дождь, уже опали пожелтевшие кленовые листья, деревья, которые еще не тронули, не пересадили и не срубили, мирно раздеваются; но Арам не замечает всего этого и проходит мимо противной ему осени. Его взгляд падает только на слякоть, грязь, изморось, которые вызывают у него раздражение, недовольство, тоску. Он проходит пешком почти три километра.

И вот он стоит у крыльца частного дома и ищет зажигалку, но не находит, и рядом никого нет. Он доходит до соседнего супермаркета «Фортуна» и старается не допускать, не подпускать к себе лишних мыслей, связанных с женою и с обещаниями ей. Эти мысли истребляются за ненадобностью и сложностью. В его мозгу с самого утра обжилась одна-единственная мысль: сегодня его день, сегодня ему повезет, сегодня все решится. Он покупает в супермаркете зажигалку и пачку LD, выкуривает на обратном пути сигарету и еще одну закуривает уже у входа в коттедж. Ему почему-то кажется, что спешить некуда, удача где-то рядом, главное, не отпугнуть ее.

Не отпугнуть, говорит он себе, и раздается звонок, мобильный звонок, одинокий, вопиющий, невыносимо громкий мобильный звонок посреди пустынной улицы. Сердце подпрыгивает, и сигаретный дым застревает в горле, но Арам проглатывает его, чувствуя горький привкус под языком. Он подавляет рвоту, вынимает из кармана вибрирующий телефон – Вика, жена его – и, раздумывая пару секунд, сбрасывает звонок. К мысли о везении подползает из темной глубины вторая, гремучая мысль, что она может все испортить, помешать; может отпугнуть удачу. Он нащупывает во внутреннем кармане куртки связку ключей, крепко сжимает и разжимает ее – и нажимает на дверной звонок.

За покерным столом знакомых лиц нет. Арам садится убить время за игровые автоматы. Уверенный в своем решении, он ровно, спокойно дышит. Затем осторожно, еле заметно движет рукой, словно проводит невидимой кистью по воздуху, как будто рисует крест, или, может, в самом деле перекрещивается, а затем непослушная рука застывает, что-то отпускает, словно роняет невидимую кисть, – и тянется к ручке автомата.

Вика хлопает ресницами, просыпается, а его нет. Она поднимает тяжелое туловище, опираясь рукой на кровать, окидывает взглядом комнату, а вещей тоже нет. Выходит на кухню – и там пусто. Ее лицо искажается, раздражается, багровеет. Ушел, опять ушел, но на этот раз ушел нагло, даже не стараясь перехитрить или обмануть ее, просто ушел.

Она не находит и рубля в кошельке. Звонит ему, а он сбрасывает. Она растерянно стоит с минуту посреди комнаты, в одном белье, с распущенными волосами, смотрит сквозь серые шторы на дождливую улицу. Затем натягивает на себя свитер, колготки, джинсы, сапоги, надевает пальто, обтягивает шарфом тонкую шею, ищет ключи – но не находит. Роется в сумке, расшвыривает бумаги и документы по столу, извлекает все содержимое из тумбочек – но ключей нет. Она звонит ему еще, уже седьмой или восьмой раз, но телефон отключен. Сдаюсь, разносится по комнате ее отвалившийся от тела голос, хватит. Прямо в пальто она падает на стул посреди гостиной их однокомнатной квартиры, обхватывает руками тяжелый округлый живот, опускает голову и отпускает слезы катиться по щекам.

Ее возвращает к жизни телефонный звонок. Она бросается к мобильнику, но видит не его имя, а ее. Хочет бросить телефон на диван, но собирается с силами и глубоко, мужественно вздыхает и проводит указательным пальцем по экрану. И во всем признается, все ей рассказывает.

Нина косо, с недоверием смотрит на своих будущих коллег: механически отвечают на звонки, сосредоточенно стучат по клавиатуре, что-то без конца печатают и подписывают. Когда коллеги проходят мимо нее, она прячет взгляд, опускает глаза на экран своего монитора. Просмотрено пять или шесть обучающих видео на тему ее будущей профессии, прочитано несколько текстов, а она все равно не понимает, что ей нужно делать.

Нина медленно, бесшумно поднимается, уходит в столовую. Встает у кофемашины, ожидая двойную порцию кофе. Пока ждет, еще раз звонит своему сыну, но ответа нет. Она прикусывает нижнюю губу, берет чашку с кофе, уже разворачивается, но кто-то что-то говорит ей. «Все в порядке?» – уточняет полный мужчина в костюме. Нина быстро кивает, тихо, шепотом подтверждает: «Да, да». Затем отворачивается, уже идет по коридору, гадая про себя, там ли я, тем ли занята, а затем возвращается в кабинет и снова опускается в кресло перед монитором и снова косо осматривает своих коллег. Никто, кажется, не видит, как она открывает окошечко браузера, а затем пускается смотреть страницы социальных сетей сына – но его нет в сети уже с неделю. Она пишет ему смс: «Арам, ответь…», но не отправляет – а смысл? Телефон отключен. Нина опускает веки, глубоко вздыхает. Зачем я здесь?

С самого утра ее преследует тяжелая головная боль. Из-за беспрерывной и непонятной работы перед компьютером боль обостряется. А еще под горлом застрял тошнотворный комок. Этот комок возвращается к ней каждый раз после тяжелых ссор или обид.

Еще недавно, еще три дня назад все было в порядке. Арам позвонил ей, рассказал свою неприятную историю про работу, про задержку с зарплатой, про долги. «Конечно, конечно, дорогой мой», – проговорила Нина, не вдаваясь в подробности долгов сына, не обращая внимание на то, что месяц назад он грозился, что «никогда, ни за что больше ни о чем ее не попросит». И весь этот месяц Нина обещала себе стать современной матерью, быть независимой, жить своей жизнью: съездить в Ереван, навестить старую подругу, устроиться на постоянную работу, записаться на интересные курсы, жить по-европейски, для себя. А чтобы жить для себя, надо в первую очередь научиться говорить родным и близким нет. Ведь главное ее несчастье – это безоговорочная любовь к ближним, тупая неспособность отказать им. И тут ее сын звонит ей и просит денег, и что она делает? Она переводит ему деньги. И что потом? А потом звонит Вика, невестка, и выплескивает свою боль, свою опустошенность, свою беспомощность: «Я вас очень, очень прошу: если не можете нам помочь, то не лезьте в нашу жизнь! Нам не нужны ваши деньги! Это так глупо!» Нина не успела ответить, как звонок оборвался. И – конец. Больше никто не отвечал на ее звонки. Они оставили ее одну.

После обеденного перерыва Нина накидывает на плечи пальто, выходит на улицу. Коллеги собрались у мусорного ведра и курят, дымят, смеются. Нина виновато улыбается им, когда отходит от них в сторону, к ограждению. У высокого забора, заслоняющего небо, она снова звонит сыну. Ответа нет. Нина не сдается, снова звонит, но на этот раз Вике. Вика берет трубку, но – молчит. Ненадежное молчание, предупреждающая о чем-то тишина.

Она не сразу расслышала плач – чужой плач. И тогда что-то случается с Ниной, словно что-то жалит ее: вдруг все проясняется, так знаком этот плач, но не тоном, по-другому: знаком, как памятное чувство, как отголосок из прошлого. Она с опаской, с животным страхом, инстинктивно предугадывая ответы, спрашивает: «Он нигде не работает? Он наврал? Он не ночует дома?» И Вика признается, что «да, не работает, но да, долги есть, и нет, он ночует, но иногда – не ночует». «Где он сейчас?» – спрашивает Нина. «Не знаю, – отвечает Вика, – только догадываюсь. Он забрал мои ключи, запер меня, я не могу выйти из дома. Он может, что угодно натворить, мне так…» – и снова плачет, и снова это знакомо Нине, снова какие-то перебои чувств. «Скоро буду», – говорит Нина и заканчивает разговор.

Через десять минут Нина уже идет в сторону метро, идет, словно с самого начала понимала, что иного пути у нее нет и не будет. Она вежливо объяснилась перед своей начальницей, что по «семейным обстоятельствам» вынуждена срочно уехать. И почему-то ей поверили, отпустили, словно понимали – Нина не вернется, у нее другой путь.