- Теперь они с крыш начнут по нас бить. В обход пойдут. Гляди в оба, товарищи!
Так и случилось. С крыш баррикаду стало видно как на ладони. Обозленные сопротивлением рабочих, семеновцы били не переставая. Пули с треском пробивали доски, хлюпали в бревна и все чаще находили, кого искали.
Уже пятеро раненых дружинников лежали на снегу, за баррикадой.
Настюша потеряла свою круглую шапочку. Не уставая, она перевязывала раненых. Тонкие пальцы девушки дрожали и были в крови. А двум молодым дружинникам уже не нужна была перевязка...
Степан оглядел баррикаду и потемнел лицом.
- Товарищи, мы свое дело сделали. Отходить пора. Убитых и раненых - с собой. Кто останется прикрыть отход?
На опасное дело вызвались трое дружинников. Среди них был и Константин. Им оставили побольше патронов. Степан спросил:
- Ребята, как... ничего?
- Сами знаем. Прощайте... - ответил за всех Константин.
Он приник к щели и выстрелил.
Уходящие дружинники подняли раненых, забрали убитых, их оружие и вскоре скрылись в проходном дворе, тут же за баррикадой.
Семеновцы с крыш заметили отход дружинников.
Перебегая от тумбы к тумбе, солдаты все ближе подвигались к баррикаде, не переставая стрелять.
Однако Степан знал, кому он доверил остаться на баррикаде. Трое дружинников осаживали солдат меткими выстрелами, прикрывая отход товарищей. Но вскоре баррикада стала отвечать только двумя выстрелами, потом одним. Вот не слышно стало и этого...
Мороз окончательно одолел Кольку. Ноги вовсе зашлись, пальцы перестали шевелиться. Патроны сделались холодными и, словно в клею, прилипли к ладоням. Пришлось их положить в карманы.
- Замерзнешь тут с вами! - сказал Колька и полез вон из ящика.
Он осторожно высунул голову наружу и, точно котенок при виде большого пса, тут же юркнул обратно: на баррикаду с ружьями наперевес бежали солдаты. Лица их были красны и страшны. И кричали они громко и тоже очень страшно.
Колька прижался к стенке ящика и уже хотел заплакать, но решил подождать. Когда солдаты доберутся до него, тогда дело особое. А наверху уже что-то громыхало - все равно как дома, если к верхним жильцам приходили веселые гости.
Солдаты ворвались на баррикаду и рушили ее. Они отыскивали ее защитников. Но, кроме двух убитых дружинников, здесь никого уже не было. Офицер с лязгом вложил в ножны саблю и потянулся к палке с красной материей.
И вдруг раздался выстрел.
Эх, не туда метил последний защитник рабочей баррикады! Метил он офицеру в сердце, а попал только в руку. Офицер застонал от боли. Зажимая окровавленную руку другой рукой, он крикнул дородному фельдфебелю:
- Взять живым!
- Тащи его! - осатанело приказал фельдфебель солдатам, и кресты на его груди сердито забрякали.
Солдаты бросились раскидывать доски. Тут они и нашли Константина с пустым карабином.
- Как с ним прикажете, ваше благородие? - вытянулся фельдфебель перед офицером.
Тот хмуро кивнул головой.
- Слушаюсь! - сказал фельдфебель и сделал солдатам какой-то незаметный знак толстыми пальцами.
Подталкивая дружинника прикладами, солдаты подвели его к стене.
Потом пятеро солдат отошли в сторону и стали заряжать винтовки...
По всему видно было, что затевалось гнусное дело. Солдаты старались не смотреть на одинокого дружинника и без нужды долго возились с затворами винтовок. Офицер отвернулся, делая вид, будто его что-то заинтересовало в другом конце улицы, а конопатое лицо фельдфебеля пошло пятнами.
Константин стоял широкой спиной к кирпичной стене дома.
Медленно, словно усталый пришел с работы домой, он разматывал на шее свой красный шарф. Лицо его было бледно и строго. И оно выражало то радость, то глубокую тоску. Чему радовался дружинник и о чем он тосковал?
Он дрался с врагом не хуже товарищей и в тяжелый час выручил всех. Теперь он должен заплатить за это своей жизнью. Ну и что ж? Ну и что ж? Не зря. Один за всех, все за одного - рабочий закон. Только вот узнают ли свои, что он выполнил этот закон до конца и, умирая, не просит у врага пощады?
Вместе жить - хорошо, умирать одному - трудно...
Константин тоскливо взглянул на небо. Серые, холодные облака все ниже надвигались на Лавров переулок, равнодушно присыпая мерзлую землю колючим снегом. Зловеще каркали вороны.
Дружинник размотал шарф, снял картуз, тряхнул легкими белокурыми волосами и смело взглянул на своих убийц...
Обманутый тишиной, Колька решил, что опасность миновала. Нащупав в карманах гильзы - не высыпались бы! - он на четвереньках пополз из ящика. Пролез через бочку без дна, ушиб обо что-то локоть и как был, с открытым ртом и с шапкой на затылке, так и замер.
Он увидел у кирпичной стены бледного, без шапки дружинника, того самого, что совсем недавно изображал из себя коня, наведенные на него ружья, искаженное лицо фельдфебеля - и скорее почуял, чем понял: убивают веселого Константина.
Солдаты - они стояли спиной к Кольке - не могли его видеть, но Константин сразу заметил и узнал своего недавнего ездока.
Как солнышко, подымаясь над тихой розовой рекой, гонит прочь холод полуночи и все ночные страхи, так и на лице дружинника при виде Кольки сразу растаяли следы тоски и одиночества.
Улыбнулся и Колька дружиннику.
- Прощай, Колька! - звонко крикнул Константин. - Передай нашим...
Выстрелы пяти винтовок оглушили Кольку. Сам не поняв, каким образом, он опять очутился в ящике из-под печенья.
Подобно серому мышонку, впервые самостоятельно выскочившему из норы и увидевшему прямо перед собой громадные зеленые глаза кошки, Колька застыл в углу ящика, сжимая в кармане холодные гильзы холодными пальцами, ни живой ни мертвый...
Звезды вечно падают с неба. Но днем, когда свет солнца ярок, не увидать, как смело и чудесно блеснет своим путем падающая звезда.
Невидимая звездочка революции упала в Колькино маленькое сердце.
Семеновцы убили Константина. Добрый Степан, красивая Настюша, дружинники с их ружьями и пистолетами - все пропало куда-то, словно по щучьему веленью. Баррикаду захватили и ломают семеновцы. Скорее всего, Кольке будет сейчас от солдат хорошая трепка да дома - вторая, того лучше...
