– Ну, и что дальше? – спросил Воронов, когда я смолк. – Как понимаю, возвращаться в СССР вы не собираетесь?

– Сейчас – нет, – подтвердил я. – Как-то нет желания пребывать в застенках КГБ.

– Вот же, сволочи! – саданул кулаком по столу Терещенко. – И сюда влезли. Засвербело им! И вот кто теперь будет исцелять деток? Мразь кагэбэшная!

– Успокойтесь, Семен Яковлевич! – поспешил министр. – Не кричите так громко. Через дверь куратора поселили. Не хватало неприятностей по возвращении. Что вы собираетесь делать, Михаил Иванович? – посмотрел на меня.

– Отработаю предложенную немцами программу. Мы ведь для того сюда летели? А куратору скажу, что прилетел с женой днем раньше. Захотелось посмотреть на Франкфурт, побродить по городу. Он, кстати, мной интересовался?

– Удивительно, но нет, – ответил Воронов. – Когда раздавал билеты в аэропорту, ваших там не было.

– Значит, знал, – хмыкнул я. – Вот и подтверждение. Не собирались меня из страны выпускать.

– Как вам удалось улететь? – заинтересовался министр.

– Мы их опередили.

– Ясно, – кивнул Воронов. – Хорошо, программу отработаем, ну а дальше?

– Вы вернетесь в СССР, мы с женой останемся.

Министр сморщился.

– Никаких антисоветских заявлений, просьб о политическом убежище не последует, – успокоил я. – Мы останемся в Германии по просьбе немецкой стороны.

– А она будет? – усомнился Воронов.

– В одну клинику уже пригласили, – улыбнулся я. – Прямо в самолете. Немцу язву залечил, чтобы самолет не возвращали в Москву. Рядом случился профессор из клиники в Берлине. Дальше объяснять?

– Договорились! – сказал министр и глянул на часы. – Через час ужин в ресторане. Будет принимающая сторона – вроде, управляющий клиникой. Приходите с Викторией Петровной.

Мы пришли. Члены делегации толпились у накрытого стола. Не садились – ждали хозяев. Воронов познакомил нас с переводчиком Сергеем, которого так и тянуло звать Сережей и куратором с говорящей фамилией Слизень. Имя-отчество у кагэбиста было пафосным – Вилор Кимович[11]. На нас с Викой он вытаращился, как на восставших из ада.

– Михаил Иванович и Виктория Петровна прилетели днем раньше, – объяснил министр. – Захотели Германию посмотреть.

Кагэбист сглотнул и вытащил из кармана пачку сигарет.

– За столом попрошу не курить, – цыкнул я. – У меня жена беременная.

Слизень наградил нас злобным взглядом и вышел. Почти тут же явилась принимающая сторона: управляющий клиникой Шредер и профессор Вольф. Познакомились, расселись и приступили к ужину. Нам подали запеченную рульку, гороховый суп с ветчиной, колбасную нарезку. Пиво, шнапс, вино по желанию гостей. Немцы налегли на пиво, мы отведали шнапса, Вика и Сережа попросили вина. Глотнув немецкого самогона, Воронов сморщился и поставил на стол извлеченную из портфеля «Столичную». Немцы оживились и придвинули свои рюмки ближе. Знакомая история.

Атмосфера за столом быстро потеплела. Завязалась беседа специалистов. Медики всегда поймут друг друга. Воротившийся с перекура кагэбист в разговор не вмешивался – мрачно пил и ел. Воронов согласовал со Шредером повестку завтрашнего дня, уточнив ряд деталей. До обеда – доклады министра и Терещенко, после – показательные выступления фигуристов. Пардон, целителя.

– Сколько детей вы готовы исцелить, герр Мурашко? – обратился ко мне Шредер.

– Сколько есть? – поинтересовался я.

– Мы приготовили десять пациентов с разной стадией ДЦП, – подключился Вольф. – Их родители дали согласие на участие в эксперименте.

– Среди пациентов есть больные олигофренией?

– Нет, – покачал головой профессор. – Мы наслышаны, что с такими вы не работаете.

– Значит, всех и исцелю.

Немцы вытаращились на меня.

– И еще, – подбросил я хворосту в огонь. – У вас есть слепые дети?

– Вы и слепоту лечите? – изумился Вольф.

– Если сохранилось хоть немного зрения. Два-три процента.

Профессор переглянулся с управляющим.

– Поищем, – кивнул Шредер. – Сколько будет – не скажу, предстоит согласовать с родителями, но найдем.

На том и порешили. Управляющий раздал членам делегации конверты с командировочными. В номере мы с Викой посчитали – 150 марок на нос. Небогато, но хоть что-то.

– Завтра у нас напряженный день, – объявил на прощание Шредер. – А вот следующий в вашем распоряжении. Можете осмотреть город, посетить магазины, приобрести сувениры для родных. Или побывать, скажем, в варьете, посмотреть стриптиз, – улыбнулся он, показав вставные зубы.

– Никакого стриптиза, товарищи! – поспешил куратор, едва немцы удались. – Мы же советские люди.

Я едва не расхохотался. В прошлой жизни слышал историю. Группа советских туристов посетила Будапешт. Среди них, естественно, был куратор. Строго наблюдал, чтоб никто из группы не позволил себе лишнего, обличал загнивающий Запад и подпавших под его влияние венгров. На прощание хозяева отвели советских туристов в варьете. Полуголые девочки танцевали канкан. Помешать им куратор не мог, потому мрачно пил. Алкоголь снес ему тормоза. Подбежав к сцене, куратор принялся целовать девочкам ноги и хватать их за всякие места. Еле оттащили. Всю обратную дорогу в СССР ревнитель морали просидел, не поднимая головы…

Медицинская конференция – это скучно. Калька с партийных собраний в СССР. За столом на сцене – члены советской делегации, представители принимающей стороны, в зале – персонал клиники. Ее лучшие врачи, как сказали нам. Поначалу немцы смотрели на нас с любопытством, но потом заскучали. Было отчего. Воронов вспомнил, что он министр, и посвятил свой доклад успехам советской медицины. Цифры, факты, проценты. Где столько наковырял? На фига это немцам? Эстафету перенял Терещенко. Рассказал о своей клинике, замечательном персонале, который, не жалея сил… Пациенты все, как мухи, выздоравливают. Об отделении для детей с ДЦП только упомянул. Дескать, есть такое, и добилось выдающихся успехов. А каких именно, расскажет заведующая отделением.

Вика вышла к трибуне третьей.

– Только не вздумай про космические корабли, которые бороздят просторы Большого театра, – шепнул я. – Не уподобляйся своим начальникам, не то все уснут. Только цифры и факты.

Любимая не подвела. Сообщив дату создания отделения и численность персонала, назвала количество излеченных детей.

– У меня все, – завершила доклад.

– Извините, фрау! – вскочил в зале какой-то растрепанный тип. – Я профессор Хофман. Правильно ли я расслышал число? Три тысячи семьсот сорок восемь исцеленных детей?

– Именно так, герр Хофман, – подтвердила Вика, выслушав перевод от Сережи.

– И все это за семь месяцев с небольшим? Силою четырех врачей и шести медсестер?

– С нами еще работает целитель, – улыбнулась любимая. – Ему и принадлежит главная заслуга. Я не включила его в число персонала, поскольку Михаил не состоит в штате клиники. Трудится как привлеченный специалист.

– Извините, фрау, но не верю! – заявил встрепанный. – Этого не может быть!

Он победным взором оглядел зал.

– Не спешите с выводами, герр Хофман, – встал я. – Во второй половине дня у вас будет возможность убедиться в правоте слов заведующей отделением. А теперь, дамен унд херрен, отпустите нас на обед. Есть очень хочется.

Я скорчил умильную рожу. Немцы засмеялись и зааплодировали. На обед нас отвезли в ресторан в центре города.

– Заказывайте, что хотите, – предложил сопровождавший нас Шредер. – Все оплатит клиника. Я же вас покидаю. Извините, дела.

Он мотнул головой и удалился. Мы расселись за свободным столиком. Воронов, Терещенко, я, Вика и переводчик Сережа. Куратора с нами в клинике не было – исчез куда-то после завтрака. Вот и хорошо – противно видеть эту кислую рожу. К нам подошел официант – парень лет двадцати с небольшим.

– Здравствуйте, товарищи, – произнес на ломаном русском. – Меня зовут Марко, я югослав и немножко говорю по-русски. Что будете заказывать?