– Неплохо устроился, платили натурой?
– Ну да, не марками же. Ты же помнишь те времена, Калле… Марки люди вместо бумаги в сортирах использовали. А так гарантированное мясо. Считай, счастливо жил. А ты где был?
– Только сюда пришел, здесь паек давали и одежду.
– Тоже неплохо…
Оба немного помолчали, погруженные в воспоминания.
Первым из омута памяти вынырнул Хольгер:
– А ты к чему про 22-й год спросил?
– Да просто интересно стало, ничего серьезного.
– Ладно, Калле, проработаю это дело в меру своих сил… Отчетность как обычно?
– Да, раз в неделю. И последнее, Хольгер: у нас новенький, зовут Франц Майер. Молодой парень, но образованный. Такие скоро нас всех под себя подомнут, но опыта нет совсем, поэтому хочу прицепить его к тебе, раз есть возможность проверить его на старом деле.
– А как же Ковач?
Рудольф Ковач был отличным опытным следователем и постоянным напарником Вюнша.
– У Ковача дело с двойным убийством и, судя по всему, он еще не скоро освободится.
– Понятно. Хорошо, я сделаю, что смогу. Можно идти?
– Да, иди и будь аккуратен, дело сложное, есть риск разбередить старые раны. Удачи, Хольгер.
– И тебе, Калле.
Глава 2
Дело № 44518
Выйдя от шефа, Вюнш попрощался с фройляйн Кренц. Она улыбнулась и эта улыбка, как и смущение ранее, сбавили ей несколько лет. Хольгер направился в свой кабинет, ему нужно было ознакомиться с делом. Вюнш был в приподнятом настроении: он снова был на работе, он снова был нужен, он снова был в движении, а не кис дома в одиночестве, слушая музыку да читая.
Бездействие угнетало Хольгера. Еще пока он рос, Ханс Вюнш – берлинский почтовый служащий и Хелена Вюнш (урожденная Мюллер), всю жизнь посвятившая заботе о муже и детях, намучились с третьим из четырех своих детей и единственным мальчиком. Маленький Хольгер мало того, что рос непоседой и сорванцом, был еще и очень упрям в своих делах – если он вбивал себе в голову какую-нибудь идею, то переубедить его становилось почти невозможно. В значительной степени эти черты были свойственны Вюншу и сегодня. Поэтому новое дело, пускай и «висяк», вызывало в нем желание работать и жить, а также прогоняло из его разума, обосновавшуюся там было, хандру.
«Кабинет» был крошечной комнатушкой, в которой помешался небольшой письменный стол и, опять же небольшой, шкаф для бумаг. В одном углу была вешалка, в другом – мусорное ведро. Имели место быть также пара стульев: один, массивный и крепкий, для Хольгера, второй для его посетителей. На большее простой детектив рассчитывать не мог, но Вюнш не жаловался. Это и так был самый просторный личный кабинет в его жизни.
Хольгер деловито осмотрел свое рабочее место: проверил, заперт ли шкаф, задвинуты ли ящики стола. На столе было убрано. Как только его отпустили из больницы, Хольгер зашел на работу и, как следует, прибрался в кабинете. Поэтому теперь он мог сразу приступить к новому делу. Перед Вюншем лежала довольно старая, но при этом не растрепанная папка. На папке стояла печать Баварской полиции и пометка из полицейского архива документов, также на ней было написано «Дело № 44518».
Через несколько часов Хольгер закрыл папку и, как следует потянувшись, закурил. Он пытался осмыслить то, что только что прочитал.
«Итак: четвертого апреля 1922-го года на ферме в километре от небольшого поселка Кайфек, который, в свою очередь, находился в семидесяти километрах к северу от Мюнхена, аккурат между Ингольштадтом и Шробенхаузеном были обнаружены шесть убитых.
Пострадавшими были: Андреас Грубер 1859-го года рождения, местный фермер и хозяин фермы; Цицилия Грубер 1849-го или 1850-го года рождения – его жена; их дочь Виктория Габриель 1887-го года рождения; дети Виктории семилетняя Маргарита и двухлетний Йозеф, а также горничная Мария Баумгартнер 1878-го года рождения».
Все жертвы были убиты либо вечером тридцать первого марта, либо в ночь на первое апреля 1922-го года. Этот вывод был сделан на том основании, что тридцать первого марта около пяти часов дня на ферму была доставлена новая горничная – Мария Баумгарнер, а первого апреля Маргарита Габриель не пришла в школу. С вечера тридцать первого марта и до четвертого апреля Груберов либо Марию Баумгартнер никто не видел. Второго апреля Груберы не пришли в местную церковь на воскресную службу.
Здесь была первая странность, так как в течение трех дней с первого по третье апреля на ферме определенно кто-то был: первого апреля из печной трубы шел дым, который видели соседи. Кроме того, двое из опрошенных соседей утверждали, что видели, как в доме несколько раз зажигался свет. Вечером второго апреля Михаэль Плек – местный столяр, видел возле принадлежавшей Груберам кромки леса свет от фонаря. На его оклик фонарь был потушен. В то же время почтальон, каждодневно доставлявший Груберам корреспонденцию, был вынужден бросать ее в окно кухни, так как дверь ему не открывали. За все это время никто не видел домашний скот Груберов или их собаку.
Так же обращали на себя внимание показания продавца с рынка в Шробенхаузене, который утверждал, что тридцать первого марта в разговоре с ним Андреас Грубер упомянул о том, что накануне ночью слышал странный шум в доме и видел свет фонаря в лесу рядом с фермой, а утром обнаружил следы, ведущие от леса в дом. Далее, согласно показаниям того же торговца, Андреас обыскал дом и участок, обнаружил следы проникновения, но не нашел самого взломщика, не было никаких его следов и в помещениях, кроме того, ничего не пропало.
Тела были обнаружены четвертого апреля в половину пятого дня. Механик Альберт Хофнер приехал в усадьбу к девяти утра, заранее договорившись с Андреасом Грубером о встрече. Он утверждал, что слышал собачий лай, но никого не видел. Дверь Хофнеру, как и почтальону, никто не открыл. Он ждал хозяев до десяти утра, после этого нашел в пристройке двигатель, о починке которого и договорился с Андреасом. Согласно показаниям Хофнера, он ремонтировал двигатель до половины третьего, несколько раз запускал его для пробы, но за все это время не видел в доме признаков жизни.
После этого Хофнер отправился к Лоренцу Шлиттенбауэру. Шлитенбауэр имел интимную связь с дочерью Груберов Викторией за некоторое время до убийства, и именно он приходился отцом младшему ребенку Виктории Йозефу. Хофнер отчитался Шлиттенбауэру о проделанной работе, сообщив также об отсутствии людей на ферме.
Далее, согласно показаниям Шлиттенбауэра, ему показалось подозрительным, что за весь день в усадьбе не появился никто из хозяев и около четырех часов дня, прихватив с собой четверых человек, он отправился в Хинтеркайфек (так среди местных жителей называлась долина, где находилась ферма). Не увидев никого не на участке, ни около дома, Шлиттенбауэр со своими людьми зашел в незапертый сарай, где, практически прямо у входа, обнаружил тела Андреаса и Цицилии Груберов, Виктории Габриель и ее дочери Маргариты. Далее со слов Шлиттенбауэра описывалось положение тел: они были свалены в кучу у порога двери сарая и частично забросаны сеном. Тела Марии Баумгартнер и двухлетнего Йозефа Грубера были найдены в доме: тело Марии в ее комнате, а Йозефа в коляске в детской.
Согласно протоколу следствия: сообщение об убийстве полиция Мюнхена получила в 18:15 четвертого апреля. Первые полицейские прибыли на ферму в 21:30 того же дня.
Второй странностью было состояние места преступления: несмотря на явно насильственный характер смерти шести человек, в том числе четверых взрослых, в доме не было никаких следов борьбы, взлома или кражи, напротив, царил образцовый порядок. Хольгера изрядно расстроило отсутствие в деле детального акта осмотра места преступления, а так же описи предметов, обнаруженных в доме и сарае. Выводы о состоянии места преступления можно было сделать лишь на основании свидетельских показаний и отчетов следователей.
Важным моментом было то, что в доме были обнаружены сбережения на сумму тысяча восемьсот сорок золотых марок, облигации и шкатулка с золотыми украшениями (акт экспертизы стоимости драгоценностей к делу приложен не был). В детской на кровати был обнаружен раскрытый кошель, в котором было восемьдесят четыре марки. Однако именно ограбление было первой версией следствия.
