В этот же период у нас с мамой произошел конфликт, который изменил всю мою жизнь. В день молодежи в Татарстане проходят народные гуляния, все собираются на Майдане. Из кафешек и с площади орет громкая музыка. Народ отдыхает и веселится. В тот день мама разрешила мне задержаться на празднике до полуночи. Но мы с девчонками припозднились, и я вернулась в два. Попасть домой не смогла, на мой звонок в дверь мама не открыла. Брат Максим потом рассказывал, что слышал, как кто-то приходил ночью, но ему было лень вставать. Ключей почему-то у меня с собой не было. Этого я не помню. После нескольких звонков и тишины за дверью я отправилась к своим подружкам в соседний квартал. Мы вместе гуляли на Майдане до этого и разошлись у моего дома. Моему появлению они не удивились, мне и раньше удавалось отпрашиваться у мамы и оставаться у них с ночевками. (Однажды мама даже отпустила меня к Эльмире с Эльвирой в деревню за 200 километров, встречать Новый год. Сестры-татарочки были моими близкими подругами, наши мамы нам доверяли.) Я дошла до них среди ночи, и мы легли спать. А утром нас разбудил телефонный звонок. В трубке был голос моей мамы. Она резко и раздраженно велела мне явиться домой.
Фотографии мамы в юности и меня в детстве, у бабушки в квартире.
Через полчаса я была дома и понимала, что сейчас разразится новый скандал. Мама рассказывает, что сил на конфликт у нее не было. Она долго не могла уснуть ночью, волновалась, а утром проснулась разбитой. То, что я приходила ночью и звонила в дверь, – она не слышала и по сей день это отрицает. Но говорит, что срываться на меня все равно не планировала. Главное ведь, что вернулась целой и невредимой.
Я пришла домой уже взвинченной от волнения перед предстоящими нравоучениями. На мне была чужая одежда (мы с девчонками часто менялись нарядами). Мама сделала мне замечание по этому поводу, я грубо ответила – она сорвалась. Мама схватила металлическую трубу от пылесоса и стала бить меня по ногам. Я от ярости и боли перешла на мат. Кричала, что никогда ей этого не прощу. Когда мама, наконец, остановилась, мои ноги, руки и спина были в красных полосах от ударов. Я ревела белугой и кричала, что, подняв на меня руку, она сделала свой выбор. Теперь я ухожу из дома, и она меня больше никогда не увидит. Примитивный такой подростковый максимализм. Мама сказала: «Хорошо, но ты не заберешь из этого дома ни одной вещи, потому что ничего твоего здесь нет».
Я ушла. В одной футболке и трусах. Ни обуви, ни одежды у меня с собой не было. В соседнем подъезде жила моя приятельница. Мы были не очень близки, но иногда общались. В тот момент я решила отправиться именно к ней. В подъезде я перевела дух. Переоделась в то, что она мне одолжила, а спустя пару часов снова вернулась в дом к Эльмире с Эльвирой. К вечеру следы ударов на моем теле стали багровыми и жутко болели. Первые дни я провела у одноклассниц, а потом начала шататься по улице, как брошенный пес.
Я часто спала там, где застанет ночь, иногда удавалось это делать у подруг и всех более-менее знакомых девочек. Но через какое-то время мамы подружек стали интересоваться, что происходит и почему Аня не ночует дома. Постепенно все двери передо мной закрылись. Осталась только подруга Катя, которая жила без мамы, со старшей сестрой. С Катей мы вместе шарахались по улицам и впутывались в разные сомнительные истории.
Однажды мы с ней прятались от пацанов в лесу. Стояла глубокая зима, и мы хоронились в сугробах, за деревьями. У нас с Катей была договоренность: если знакомимся с новыми ребятами и принимаем приглашение сесть к ним в машину, то, пока едем и общаемся, принимаем уже окончательное решение. Для этого у нас был шифр: мы незаметно брали друг друга за руку, и каждая должна была стукнуть большим пальцем по большому пальцу другой. Одно нажатие означало «Да, ребята мне нравятся», двойное нажатие значило «Мне они не нравятся, валим отсюда». Если хотя бы одна из нас нажала два раза, это значило, что мы смываемся. Обычно мы это делали под предлогом остановить машину, чтобы сгонять в кусты по нужде. Но на этот раз пацаны попались на таком кураже, что они уже везли нас куда-то загород, в дом отдыха и нашего согласия не спрашивали. Мы поняли, что надо быстро смываться и с трудом уговорили ребят остановить машину. Кругом лес, темнотища, собачий холод и сугробы под два метра высотой. Мы отходим в сторону через дорогу и пробираемся через сугробы поглубже, чтобы спрятаться. Спустя время пацаны выходят нас искать, но лезть в сугробы им не хочется. «Да черт с вами, тупые курицы, замерзайте здесь, если вам так хочется», – кричат они и уезжают.
Мы с Катей выдыхаем, вдали виднеется город, до него идти километров восемь, мы выбираемся на дорогу и идем. Но скоро видим на небе свет от машинных фар и понимаем, что кто-то возвращается. Мы снова пробираемся через сугробы вглубь леса и прячемся там за деревьями. Машина ездит туда-сюда, мы понимаем, что пацаны нас все-таки ищут. Мы замерзли и нам страшно, что с нами сделают, если найдут. Нас легко можно вычислить по следам на снегу, но парни настолько пьяны и ослеплены гневом от нашего побега, что до этого не додумались. В конце концов машина уезжает, а мы быстрым шагом доходим до города и перепуганные бежим прятаться к Кате домой, периодически еще вздрагивая от света каждой проезжающей мимо машины.
Иногда я гуляла ночами одна и ничего в такой жизни хорошего не было, я не всегда выпутывалась. Число сексуальных партнеров сильно увеличилось. Первое время я еще вела зашифрованный дневник и записывала каждого мужчину, но в пятнадцать с половиной лет это делать перестала. Список был уже чересчур большим и коробил меня. Это была явно не та жизнь, о которой я мечтала.
После скандала с мамой я еще несколько недель сидела вечерами у подъезда. Мне было некуда пойти, я устала ходить по девчонкам и врать их матерям. Я устала впутываться в сомнительные истории и просто хотела вернуться домой. Что хорошего может случиться с человеком в пятнадцать лет, когда он остается на улице? А когда это девочка? Но гордость не позволяла мне первой подойти к маме. Обычно я садилась у нашего подъезда вечером, знала часы, в которые мама ходит на аэробику, и рассчитывала, что, увидев меня, она сама пойдет на контакт. Но мама проходила мимо с безразличным видом и игнорировала меня. Выходило, что она за меня переживала только в ту ночь, когда я опоздала, а в остальные, когда я оказалась на улице, она переживать перестала. Я воспринимала это так, мне казалось, что она ясно дает мне это понять. Брату Максиму впускать меня в квартиру она тоже запретила. И мне приходилось подкупать его сигаретами, чтобы он выносил мне какую-нибудь одежду.
Никто из родственников: ни бабушка, ни тетя интереса к моей жизни не проявляли. Я просто осталась в этом мире одна, никому не нужная. Но по воспоминаниям подруг и мамы этот период продлился не настолько долго, как мне запомнилось. Мне кажется, что прошло несколько месяцев, прежде чем мама вызвонила меня где-то по телефону и попросила вернуться домой. В то время уже стояла промозглая осень, и она предложила прийти хотя бы за теплыми вещами. Я это запомнила, потому что тогда уже перестала сидеть вечерами у подъезда и пропала из поля ее зрения. Вот она и заволновалась. А мне казалось, что она прогнулась, поэтому и плачет, зовет обратно. От этого я победоносно ликовала. Конечно, тогда я была дурочкой и меня несло.
Сейчас мои подруги-одноклассницы и мама утверждают, что я вернулась домой гораздо раньше и длилась эта беспризорная жизнь не больше двух месяцев. Правда, после возвращения конфликт с мамой только усугубился. Контролировать меня было невозможно, я посылала ее матом, вытворяла что хотела, никаких ограничений не терпела и теперь сама решала, во сколько мне приходить домой и так уж ли необходимо это делать вообще. Иногда я вспоминаю, что действительно неделями пропадала у ребят в общежитии, с которыми познакомилась на какой-то очередной тусовке. Играть во взрослую жизнь мне нравилось. Ухаживать за пацанами, готовить им еду, прибираться в их комнатах. Вместе пьянствовать. Слава богу, был только алкоголь. Иногда в компаниях кто-то курил травку. Я пробовала несколько раз, но меня мутило после каждой затяжки и в целом попить пивка или накатить водки было интереснее.
