– Глупости! – неожиданно сказал Мозес – Мой папа тоже был на войне, но не забился в глубокую щель, трясясь от страха! Ведь он, – Мозес набрал полную грудь воздуха и гордо сказал, – национал-социалист!

– Есть и такие, – ничуть не удивившись, спокойно ответил Эдвин. – Пережив войну, многое начинает казаться мелочным и недостойным внимания, а незнание, что дальше делать со своей жизнью приводит многих в партии. Готов поспорить, твой отец пошел на войну таким же юнцом, что и я. А в семнадцать лет, в жизни еще нет серьезных ориентиров, профессии, привязанностей. И тут, когда жизнь только начинает играть полнотой красок, нас вырывают на фронт, делают из молодых, резвых умов солдафонов, шагающих в строй, умирающих тысячами легко заменяемых такими же, как и бесчисленные орды до тебя. А те, кто возвращаются, не знают, как жить в мирное время – вся их жизнь осталась там, на полях сражений. Но тогда появляется те, кто знает, что тебе делать, куда пристроить твою потерянную жизнь. И всё ведь так знакомо! Как в армии! Выполняй приказы и получай жалование, а вечером можешь сходить в пивную и никаких тебе минометных обстрелов и сна в сырых окопах. Просто мечта для того, кто взрослел на войне! И под гремящие речи своих лидеров они упиваются чувством собственного достоинства, важности своего дела! «Возрождение Германии!» – кричат они. Не имея и малейшего понятия о том, кто стоит за всем этим, кто спонсирует их парады, транспаранты, выступления и какие цели преследует.

– А Вы что ли знаете? – раздраженно спросил Мозес.

– Конкретно нет, но уверен, что всё на самом деле не так, как преподносят это массе. Она с трудом воспринимает правду, ей нужна сладкая сказка, зажигательные ораторы, красивые парады! Что ей до истины! – Эдвин тяжело задышал, как после пробежки. Он совсем забыл, что разговаривает с семилетними детьми. «Разве должно их интересовать всё это?» – задавался немым вопросом Эдвин – «О чем думал я в этом возрасте?» – но вспомнить, он не мог, словно эта была жизнь совершенно другого человека.

Стрелки старых часов на тумбе подобрались к семи. Йозеф вскочил с пола.

– Скоро проснуться родители! – воскликнул он. – Извините, но нам пора, мы еще обязательно к вам зайдем!

– Или нет, – добавил Мозес. Брат и Роза искоса поглядели на него.

– До свидания! Я принесу вам еще бутербродов! – сказала Роза, и дети помчались по домам. Братьям следовало скорее лечь в кровати и исполнить роль послушных детей.

Когда они ушли, Эдвин достал сигарету и закурил.

5.

Всего неделя оставалась до начала учебного года. Последнее приключение лета было уже позади, и троица исследователей не зная, чем себя занять, лениво лежала на траве перед домом Мердеров. Облака причудливых форм проплывали перед устремленными ввысь глазами, и каждый видел что-то своё. Иногда двое видели одно и то же, а третий, не находя, яростно негодовал по этому поводу.

– Да вот же! Вот смотри это коза! – воскликнул Йозеф.

– Где? Не вижу! – Мозес торопливо прочесывал взглядом небо.

– Разуй глаза! Вон коза! – Роза засмеялась.

– Нет там никакой козы… – пробурчал под нос Мозес.

Обидевшись, он замолчал, а облака всё так же равнодушно плыли по синему куполу, меняли форму, растворялись, не волнуясь о том, что веками происходит на земле. Но вскоре Мозеса посетил коварный план.

– Ого! Йозеф, это никак иначе, как твоё лицо! – сказал он и ткнул пальцем в высь. Брат оживился.

– Где? Покажи! Не вижу! – негодовал Йозеф.

– Да вот же! Вот! – твердил Мозес, показывая на случайные облака.

– Я тоже не вижу – сказала Роза.

– Разуй глаза! – передразнивал подругу Мозес. – Эх вы, невнимательные! – он растянул рот в довольной улыбке – Всё, уже ветром раздуло.

– Врешь ты, не было никакого лица, – сурово сказала Роза.

– Ваши проблемы, если фантазии нет!

Дети лениво лежали, наблюдая за ускользающим летом, но вдруг Роза повернулась и дернула за рукав Йозефа и подмигнула.

– О боже! – воскликнула Роза. – Посмотрите на то облако, это же сам Адольф Гитлер!

– Что? Где? – искренне удивился Йозеф, но получил пинок в бедро, – А, да точно, похож! – едва сдерживая смех, сказал он.

– Где?! – истерично завопил Мозес.

– Смотри, смотри вон же! У него от ветра рот открывается, как будто говорит! – сочиняла Роза, а ярый фанат зажигательных речей фюрера искал в небе его лик.

– Где… где… – растерянно повторял Мозес. – Стойте! Вижу! Точно, как похож! – радостно закричал он.

Роза не выдержала. Следующим сломался Йозеф и присоединился к веселью. Они катались по земле, хватаясь за животы. Одежда покрылась зелеными пятнами от травы, что сулило выговор от матерей, но сейчас, это было не важно. Мозес понял, что над ним подшутили. Он вскочил с травы и обиженно фыркнул.

– Да ну вас!

***

– Не знал, что этот Ицхак живет так близко, – сказал Йозеф, поворачивая на Г*** штрассе вместе с Розой.

– Некоторые вещи, что так упорно ищешь, ближе, чем думаешь, – ответила она и как будто случайно задела своей рукой его.

– А? Знаешь, мне представляется каменная башня где-то посреди леса, старик в черной рясе и седой бородой рассказывающий свои ужасные истории.

– Насчет бороды угадал, а в остальном, ты словно ребенок.

– Мне семь лет.

– А как будто бы три, – сказала Роза. Оставшуюся часть пути они прошли молча.

Стеклянная дверь в металлической оправе распахнувшись ударила в колокольчик. Звон разнесся по безлюдному антикварному магазину, оповещая хозяина о приходе гостей. Из подсобной комнаты послышалась возня и грохот.

– Минуту! – донесся голос.

В ожидании Йозеф принялся разглядывать магазин. Стекло витрин было толщиной в палец. В блестящей оправе и замками напоминали они хрустальные гробы. Тут были и драгоценности, и предметы старины о назначении которых с трудом мог догадаться ребенок. Но выбивался из стройного ряда позолоченных вещей обыкновенный лист бумаги с корявым почерком и уже выцветающими чернилами – письмо. Оно лежало на подставке в отдельном стеклянном ящике. Йозеф пока еще плохо читал и не смог разобрать написанного.

– У каждой вещи, есть своя история, – послышался голос за спиной Йозефа. Он обернулся. Перед ним стоял высокий седовласый старец с пышной серебряной бородой, как в его фантазиях о колдуне. Только вместо черной рясы, на пожилом мужчине был дорогой костюм.

– И какая же история у… – Йозеф оглянулся по сторонам, – у этой пишущей машинки? – он указал пальцем на потрепанную временем и отстучавшую не одну тысячу страниц машинку Royal.

– Отличный выбор, – улыбнулся владелец. – Принес мне её один корреспондент. Он работал в местной газете, писал о мелких событиях, стычках и людях. Когда началась война освещал новости с фронта для тыла, и новости тыла для фронта. Я лично читал многие из его статей, талантливо писал парень.

– А сейчас не пишет? Почему?

– После войны, – голос Ицхака стал менее жизнерадостным, – корреспондент переосмыслил всё то, о чем он писал. Ему стало стыдно за свою работу.

– Почему же?

– Он работал на государственную прессу. Это были не настоящие новости. Однобоко освещенные события, имеющие с реальностью общего поскольку-постольку. Во время войны корреспондент убеждал себя, что это даже правильно: при помощи лжи не дать окончательно пасть духом солдатам на фронте и их матерям в тылу. Но однажды его посетила мысль, что на таких как он, не только в Германии, но и в странах противника и держится война. Ведь что будет если не указывать человеку на то, что это твой враг, а это друг, что именно ты убиваешь за правое дело, а противник абсолютное зло? Тогда не будет войны, а она, видимо, кому-то нужна.

– Кому же? – искренне надеясь услышать имена, спросил Йозеф.

– Например промышленникам, чтобы иметь спрос на продукцию, или генералам, ради венцов победы, славы и правителям. Ведь каждый власть имущий, в любой стране хочет оставить о себе след в истории и не так важно, будет это светлая эпоха просвещения или страница, написанная кровью, – сказал Ицхак и замолчал. Йозеф задумался, почесал голову с копной светлых волос и сказал: