Несомненно, еврейский народ образовался из множества весьма различных составных частей, но главное различие пролегало между теми, кто испытал египетское рабство и все последующие события, и всеми остальными. В этом плане можно сказать, что народ образовался из двух частей, и это согласуется с тем, что некоторое время спустя он распался именно на две части - царство Израиля и царство Иуды. История любит такие повторения, в которых прежние союзы распадаются, а прежние различия снова выходят на первый план. Наиболее впечатляющий и хорошо известный пример тому дала Реформация, которая спустя тысячу лет снова выявила границу между той Германией, что была под властью римлян, и той, которая всегда оставалась независимой. В случае евреев мы не можем подтвердить столь же судьбоносное воспроизведение прежнего положения вещей. Наши сведения о тех временах слишком скудны, чтобы обосновать предположение, будто северное Царство состояло из давних жителей Палестины, а южное - из вернувшихся из Египта; но и в этом случае более поздний распад не мог не быть связанным с предшествующим объединением. Выходцев из Египта было, видимо, меньше, чем остальных, но они стояли на более высоком культурном уровне. Они оказали более значительное влияние на последующую судьбу народа, потому что принесли с собой традицию, которой у тех не было.

Вероятно, они принесли с собой кое-что еще, хоть и не столь ощутимое, как традиция. Одна из величайших загадок древнееврейской истории связана с появлением левитов. Говорят, что они принадлежали к одному из двенадцати колен израилевых, колену Леви, но ни в одном предании нет и намека на то, где проживало это племя первоначально и какая часть завоеванного Ханаана была ему отведена. Левиты занимали самые важные посты и в то же время отличались от жрецов. Левит - не обязательно священник; но это и не название касты. Наше толкование Моисея подсказывает нам объяснение. Нельзя поверить, что такой знатный человек, как Моисей, пришел к чужому народу без свиты. Он должен был привести с собой своих ближайших людей, писцов, слуг. Это и были первые левиты. По библейской традиции Моисей и сам левит. Но тут в Библии ощущается явное искажение истинного положения дел: в действительности, это левиты были людьми Моисея. Такое предположение подкрепляется фактом, на который я указывал в своем предыдущем эссе: в более поздние времена египетские имена встречаются только среди левитов. Можно предположить, что какое-то число этих моисеевых спутников избежало судьбы вождя и его религии. Впоследствии их численность возросла, и они смешались с народом, среди которого жили, но остались по-прежнему верны своему хозяину, чтили его память и сохраняли его учение. Ко времени союза с последователями Ягве они составляли влиятельное меньшинство, культурно превосходившее всех прочих.

Я допускаю, - и это пока только допущение, - что за время от падения Моисея и до принятия религии в Кадеше миновало два поколения, то есть прошло около столетия. У меня нет возможности определить, когда произошла встреча "неоегиптян" (как я буду называть вышедших из Египта) с их кровными родственниками - до или после того, как те приняли религию Ягве. Это не влияет на конечный результат. То, что произошло в Кадете, было компромиссом, в котором безошибочно угадывается роль, сыгранная племенем Моисея.

Здесь мы опять должны привлечь на помощь обычай обрезания, который уже сослужил нам немалую службу. В религии Ягве этот обычай превратился в закон, и поскольку он неразрывно связан с Египтом, узаконение его означает некую уступку людям Моисея. Они - или левиты среди них - не хотели отказаться от этого символа своей посвященности. Они хотели сохранить от своей религии хотя бы это и в обмен готовы были признать новое божество и все, что говорили о нем мидианитские жрецы. Возможно, они сумели выторговать и другие уступки. Я уже упоминал, что еврейский ритуал предписывает определенную сдержанность в употреблении имени Бога. Вместо Ягве нужно говорить Адонай. Очень соблазнительно привлечь и эту заповедь как свидетельство, но это будет всего лишь догадка. Запрет на произношение имени Бога, как известно, древнее табу. Почему оно было возобновлено в еврейских заповедях, не вполне ясно; не исключено, что это случилось под влиянием нового фактора - памяти об Атоне. Нет оснований думать, что эту заповедь выполняли очень уж строго: слово Ягве свободно употребляется при образовании множества богоподобных имен, вроде Иоханан, Йохи, Иошуа. Тем не менее есть нечто особенное в этом слове. Как известно, исследователи Библии различают два источника Шестикнижия - так называемых "Ягвиста" и "Элогиста", потому что первый употребляет священное имя Ягве, а второй - Элогим. Конечно, Элогим - это не Адонай, но мы позволим себе привести тут цитату из Хьюго Грессмана: "Различие имен - явное свидетельство первоначального различия богов".

Мы приняли, что узаконение обряда обрезания является свидетельством компромисса при основании новой религии в Кадеше. В чем состояла эта религия, говорят нам оба источника, "Я" и "Э"; их свидетельства совпадают, а значит - восходят к какому-то одному общему источнику, письменному или устному. Ведущей задачей в Кадеше было утвердить величие и силу нового бога Ягве. Поскольку люди Моисея приписывали такое огромное значение своему Исходу из Египта, заслуга освобождения их оттуда была тоже объявлена делом Ягве. Новый Бог был наделен чертами, которые запечатлевали грозное величие вулканического божества: столб дыма, который по ночам превращался в огненный столп; буря, которая разделила воды так, что преследователи погибли, когда водные стены сошлись опять. Сам Исход и основание новой религии были таким образом сближены во времени, а разделявший их длительный период времени выброшен. Дарование Десяти Заповедей тоже было отнесено не к Кадешу, а к подножию некой священной горы в Синае, окутанной дымом и огнем вулканического извержения.

Однако этот рассказ лишал славы человека Моисея: ведь, в конце концов, это он, а не вулканический божок, вывел народ из Египта. Моисею надлежала какая-то компенсация, и в награду он был перенесен в Кадеш (или Синай-Хорев) и заместил собой мидианитского пастуха. Мы еще увидим, что это решение удовлетворяло и другие, нестерпимо важные нужды. В результате было, так сказать, достигнуто равновесие. Ягве получил возможность распространить свое могущество с безвестной мидианитской вершины на дальний Египет, а деятельность Моисея была перенесена в Кадеш и земли к востоку от Иордана. Так он слился с образом человека, который намного позже него основал религию Ягве, с зятем мидианитского Йетро, дав этому человеку свое имя Моисей. Мы однако не знаем никаких личных особенностей этого второго Моисея, он полностью заслонен первым, египетским Моисеем и угадывается, разве что, по некоторым намекам, скрытым в противоречиях библейского текста, где этот текст описывает личность Моисея. С одной стороны, Моисей характеризуется как властный, вспыльчивый, зачастую даже яростный человек, а с другой - о нем же говорится, что он был самым терпеливым и "кротким" из людей. Ясно, что два последних качества не укладываются в образ египетского Моисея, задумавшего столь величественный и трудный план для своего народа. Возможно, они как раз и принадлежали второму, мидианитскому. Но с нас, я думаю, достаточно того, что мы отделили их друг от друга и допустили, что египетский Моисей никогда не был в Кадеше и не слышал имени Ягве, тогда как мидианитский Моисей никогда не бывал в Египте и ничего не знал об Атоне. Чтобы слить этих двух людей в одного, предание или легенда должны были привести египетского Моисея к мидианитам; и мы видели, что этому были даны разные объяснения.

VI

Я опять готов принять упреки, что развиваю свою реконструкцию древней истории израильских племен с неоправданной и чрезмерной уверенностью. Такие упреки не кажутся мне даже чересчур суровыми, потому что они находят отклик в моей собственной душе. Я и сам знаю, что эта реконструкция имеет свои слабости, - но она имеет и сильные стороны тоже. В целом, однако, преобладают доводы за то, чтобы продолжать нашу работу в том же направлении. Доступные нам библейские свидетельства содержат ценные - да что там! бесценные - исторические сведения. Они, однако, искажены намеренными воздействиями и дополнены плодами поэтического воображения. Мы уже сумели выделить одно из таких искажающих воздействий. Дадим этому открытию руководить нами и далее. Оно побуждает нас к поиску других аналогичных воздействий. Если мы найдем способ распознавать следы этих воздействий, мы сумеем пролить еще больше света на истинный ход событий.