Он предельно вспотел и норовил вывести меня на деловой разговор.

– Благородное дело – побывать в имении Марковых. Раньше посещал, после был вынужден покинуть страну.

– Быть может, вас интересует добыча золота. Мы работаем здесь в области, можем завтра же съездить и осмотреть мои прииски, проследим ход работы, если вам интересно. И лететь никуда не нужно. Кстати, совсем забыл, совершенно недавно было обнаружено новое месторождение, прямо-таки в двух шагах от моего. И как это его раньше не могли заприметить, ведь такая лихорадка тут происходила. Можем завтра съездить.

– Вы меня, пожалуйста, простите, я сегодня уже обсудил кое-какие дела с Михеевым и Богдановым.

– Да? Что ж, Алексан Саныч, я понимаю, понимаю, – Заблуцкий опешил и опечалился. – Досадно. Думаю, тогда в другой раз.

Я перевёл взгляд с лица Заблуцкого на лицо его дочери, затем на её бросающуюся в глаза грудь, искренне улыбнулся и посмотрел снова на него.

– В другой раз наверняка, Всеволод Дмитриевич. Приятного вечера. – Слегка приподнял бокал со скотчем и попрощался с ними. Алла улыбалась мне.

– Надеюсь эта встреча не последняя, – сказал Заблуцкий и махнул стакан залпом. Его разочарование было несказанным и очень заметным.

Вкусив чистосердечного разочарования Заблуцкого, я решил покинуть дом и направился в бар.

II

Собственная Вселенная

В этом баре я частенько появлялся, всегда в компании Леры. Вот и сегодня она сидела за барной стойкой, привычно общалась с барменом и неприятного вида дальнобойщиком.

Леру мне привелось знать с детства. Есть простые девушки, и к тому же привлекательные – такие девушки меня приводят в идеалистический восторг. Они наши лучшие друзья и любовники, в них мы находим себя, а любовь с самим собой – лучшая мечта из всех известных мечтаний. Лера – такая девушка. Однако в чём я определён: до любви мне ещё очень далеко.

– Привет. Дим, мне, пожалуйста, бренди. А ты что пьёшь? – обратился я к Лере.

– Это называется бумбо.

– Ром, вода, сахар, мускатный орех и корица, – добавил бармен Дима. – По легенде, его придумали пираты.

– Да-да, пираты, – подыграл дальнобойщик. Он разговаривал сам собой.

– Ты знаешь, вполне сносно. Попробовать не хочешь? – сказала Лера.

Она пододвинула свой стакан мне. Сделав глоток, я выразил лицом: «неплохо».

– Наши вкусы всегда были схожие, – сказала она.

Дальнобойщик был ужасно пьян, с неимоверной силой размыкал тяжёлые веки. Бармен Дима, привыкший к таким элементам, положив ему руку на плечо, предложил ему пойти проспаться.

Дальнобойщик развернулся на сто восемьдесят градусов и, покачиваясь, вышел из бара.

– Как у тебя день прошёл? – сказал я.

– Сегодня бездельничала весь день, представляешь. Лежала дома и читала книжку. Под вечер накопилась какая-то усталость. От безделья что ли бывает усталость?

– Где-то слышал, это называется отдыхом. По-моему, так.

– Не иронизируй.

– Тебе надо привыкнуть отдыхать по-настоящему. Давай улетим куда-нибудь? Куда пожелаешь. Я хочу научить тебя отдыхать и очень буду рад отдохнуть вместе с тобой.

– Только не сейчас. У меня только всё наладилось с работой, ещё я в автошколу записалась. Время сейчас не лучшее.

– Замечательно.

– Это было неискренне.

– Верно. Хочу, чтобы хорошим людям жилось в нашем мире чуточку лучше, чем другим. Пока всё наоборот.

– Ты думаешь, я хорошая?

– Очень.

– А, хорошая или хорошенькая?

Она почему-то подумала, что меня огорчил её отказ, и пыталась меня развеселить.

– Хорошенькая ты сегодня будешь от этого бумбо! – смеясь, отвечал я.

Мы вдоволь посмеялись. Отчасти стало жаль, что мои серьёзные слова насчёт Леры обернулись в шуточное дурачество.

Около четверти часа ночи мы побрели ко мне. Мой галстук висел на шее Леры, один конец был закинут назад, как кашне. Пиджак на мне был расстёгнут, две верхние пуговицы рубашки тоже. Весёлые и лёгкие мы держались за руку, шли безумной несвязной походкой и пили мартини прямиком из бутылки, по-детски баловались. Она убегала от меня, но оборачивалась и, увидев как я её догоняю, громко симпатично смеялась.

Забежав с Лерой в круглосуточное кафе, мы зашли в туалет. Лера зашла в кабинку, а я посмотрел на себя в зеркало и произнёс:

– Боюсь себе представить тебя без одежды.

– Тебе понравится, Жень.

– Надеюсь у тебя не отвисшая грудь.

– Ты что уже видел меня голой? – она громко рассмеялась. Эхо её мелодичного смеха разнеслось по кабинке.

Перевидав женщин всякого покроя и фасона, на очередную женщину уже не смотришь вожделенно; не смотришь на её обмокший вид, как на нечто сакральное; возбуждаешься физически и только. Утрачиваешь эту неосязаемую обуревающую половую связь и уже не видишь в женщине нечто уникальное. Ты видишь её очаровательную грудь и чувствуешь её волосы, кожу, вибрацию связок, когда она смеётся, и можешь дотронуться до каждой части её тела – но это не вызывает в тебе эмоций, как будто ты трогаешь тёплую мягкую статуэтку. С Лерой я всегда мог почувствовать удовольствие обычного времяпровождения. Она милая, не скрою, мне нравятся поцелуи с ней, её макияж не режет глаз, она не высокомерная, доступная и открытая для меня одного, для меня одного готовая на всё. Оттого что я вижу в ней кого-то большего, чем просто женщину, я могу испытывать к ней чувства.

Обычно, встречая девушку и считая её потенциально своей, я представлял её лицо всё в слезах, представлял, как она обижена на меня, самую обидчивую из гримас – и тогда, смотря на получившийся образ этого лица, я и делал выбор: знакомиться с ней, или нет. В слезах женщины я замечаю интимные подробности её характера, темперамента, сущности. Самая необычная женщина – плачущая. Плачущая Алла в моих фантазиях выглядела жалко, истерила и говорила напропалую всё на свете, дабы получить своё, как заносчивый ребёнок, которому впервые решительно отказали. Лера в моих грёзах плакала тихо и не говорила ни слова, пока я на неё смотрел, затем вставала и уходила, вытирая слёзы. Вот различие душевной низменности и душевного благородства; натуры прекрасной, великодушной и чёрствой, малодушной.

Собственная постель, не заправленная и взъерошенная. Собственный круг вокруг себя, начерченный мелом проб и ошибок. Собственная квартира в триста тридцать квадратных метров, вырезанная в пятидесятиэтажном доме. Собственная планета. Собственный космос. Лера, не собственная, но и совсем не чужая мне, на моей собственной кухне готовит по запаху что-то очень вкусное.

Я отлучился от Леры, пока она готовила и приятно напевала что-то нетривиальное и цепляющее; я бы начал подпевать, зная слова. В моём кабинете я взял коробку с роскошным колье, вынул его и бросил в угол. Достав из стола золотую цепочку с подвеской, аккуратно положил её в коробку. Это ожерелье подарил отец моей матери в один из дней её рождения, на что в ответ моя мама ответила отцу, что беременна (мной). Позже отец обанкротился, квартиру пришлось продать, продать машину и всё-всё предполагающее хоть какую-то ценность. Всё, кроме этого ожерелья. Оно осталось, и моя мама просила продать и его – отец забрал ожерелье у матери и, скрепя сердцем, заявил, что продаст на следующий день.

Спустившись вниз, Лера уже закончила готовить. Она пела теперь другую песню своим чудесным голосом. Мне кажется, это песня репертуара «Битлз», но не так важно. Пританцовывая, она смешно, притом очень грациозно приближалась ко мне.

– Стой, Лер. Я хочу тебе дать вот это. – Достав из-за спины коробку, я подал её Лере.

Она остановилась.

– Я думаю, не надо было… – говорила она, держа коробку закрытой.

– Это моей мамы, – прервал её я, – пусть это будет твоим.

Лера покорилась и открыла коробку. Она очень серьёзно оглядела простенькое ожерелье. Взяла за подвеску с розовым камнем.

– Оно красивое. А какой этот камень…