Все были молодыми воинами в дорогих доспехах, расшитых золотом, с мечами в красивых ножнах, на лицах отражалось самодовольство, а в жестах нетерпение, в целом и вели себя они нагло, вызывающе. Особенно после принесенного хозяином хмельного зелья, их пыл стал на порядок выше

Я наблюдал за ними исподтишка, их возбуждение, как мне стало ясно, связывалось с каким-то бунтом, который случился в селении со смешным для них названием «Нагибо». Они использовали слово в своих шутках и подколах, что вызывало всеобщий приступ безудержного хохота. Эти вояки принимали самое активное участие в подавлении мятежа. Они смеялись над недовольством населения и смаковали свое превосходство над простыми жителями. Затем один из воинов встал под общее улюлюканье и выбежал на улицу, вернулся, ведя связанного человека, грязного, всклокоченного и изрядно помятого кулаками. В глазах этого крестьянина светился сильный огонь ненависти и решимости, последней каплей возмущения, когда больше нечего терять, на всех смотрел исподлобья. Его поставили перед столом и стали над ним издеваться, выкрикивая:

– Тебе нечего есть?

– Ты хочешь есть? – и бросали в него остатки трапезы.

Наверно, это был главный бунтарь.

– Тебе, чучело – буквально исходил насмешками один повеса, – досталась высокая честь питаться со стола знатных!

– Да вы посмотрите, как он смотрит на нас, вместо благодарности одна злоба! – проговорил другой, бросив недоеденную курицу в стоящего перед ним человека.

– Тебе, рожа, выпала большая честь помочь князю Радошу в его великих планах, и всего-то дать немного продовольствия! Так-то ты служишь своему повелителю, отказав в такой малости! Ты заслуживаешь суровое наказание!

Кулаки сжались у меня непроизвольно, глаза стал застилать туман, и я не знаю, чтобы случилось дальше, не останови мое возбуждение Андрей, который коснулся моей руки, внезапно успокоив, и произнеся: «Не торопись! Они получат свое, возможно, не сегодня, но в ближайшее время! Сиди тихо и наблюдай!»

Дальше произошло непредвиденное, крестьянин каким-то образом быстро избавился от связывающих его пут и бросился на пьяную, уже плохо соображающую компанию. Схватив со стола длинный нож, он ударил сначала одного, потом резко другого, продолжая размахивать им направо и налево. Ошарашенные такой неожиданностью, повесы оказались легкой добычей разъяренного человека, который, нанеся последний удар в грудь оставшемуся невредимому молодому воину, бросился на улицу, и через открытую дверь я видел, как он лихо вскочил на коня, пришпорил его и помчался во весь опор в ту сторону, откуда мы пришли.

Я сидел пораженный увиденным и не сразу пришел в себя, почувствовал, что Андрей тянет меня к выходу, поднявшись на ноги, еще раз осмотрел побоище, лежали без чувств все участники веселья, а хозяин трактира опасливо высовывал свою жирную, как у борова, голову из-под прилавка. У меня возникло желание швырнуть что-нибудь в эту неприятную мишень, но не успел его выполнить, мы уже выходили на улицу и быстрым шагом удалялись по дороге от трактира.

– Крестьянина зовут Морун, в нем давно злоба кипит, у него большая семья, которую надо кормить, а не чем уже, все выгребают на нужды армии, собираемую князем. Вот и сорвался! Но он не всех отправил на тот свет – заговорил Андрей, – но и те, кто выживут, уже не будут полноценными. Еще старосту сменят, такое не прощается, тем более, много желающих есть занять его теплое местечко. Вообще-то, ты видел нетипичную картину для округи, здесь покорность глубоко пустила корни в сознание и движет ими. Жителей давят, а они терпят и молча соглашаются со всем, так же тихо уходят в мир иной. Морун отчаялся, и в нем пробудилось неповиновение, его столкнули в пропасть, и, падая, он зацепился за уступ скалы, ему очень захотелось жить, по-своему, а не по чужим правилам. Теперь его ждут скитания, у него нет больше семьи. Он пополнит ряды лесной братии из обозленных и доведенных крестьян.

– Как нет семьи? Ты же сказал, что она у него большая? Он ее бросил? А помогать-то ей все равно надо!

– Она была! Понимаешь?

– Ты хочешь сказать…?

– Да

Я замолчал. Андрей шел рядом и больше ничего не говорил. Он оказался прав, впечатлений мне хватало. Мы шли долго, когда мой друг остановился, вдохнул вечерний воздух полной грудью и сказал: «Надо устраиваться на ночлег, мы уже почти дошли до шалаша, если нам повезет, он может оказаться никем не занятым, тогда уют нам обеспечен». Еще немного пройдя, свернули на едва заметную среди травы тропинку и пошли по ней, петляя между деревьями. Я поражался, как Андрей ориентируется во всех этих тропинках, дорожках, их пересечениях, его уверенности в правильности движения, сколько он тут уже прожил, интересно.

Свежесть и прохлада окутывала нас и запах леса. Вышли на небольшую опушку, где я увидел крупный шалаш, на наше счастье он оказался пустым. Все сооружение было очень прочным, и даже сильный дождь не смог бы потревожить спрятавшихся внутри. Кроме того, имелось подобие двери, которой задвигали проход в шалаш. Андрей не ошибся – удобное место. Пока я все рассматривал, Андрей, похожим на веник пучком длинных трав, вымел все внутри, соорудил нечто вроде постели из собранных вокруг листьев и пригласил меня войти.

Когда, наконец, мы легли спать, Андрей спросил, не желаю ли я услышать продолжение начатого рассказа, я с готовностью согласился, надеясь узнать из него про способности моего друга предвидеть события и другие странности в его поведении.

Дальше Андрей поведал, что старушка хотела его покормить, и вообще отнеслась к нему как к родному сыну, но у нее вообще ничего не оказалось из еды, пришлось спать голодным.

«Когда я утром проснулся, то увидел около себя немного хлеба и кружку воды – рассказывал Андрей – набросился на пищу и быстро все съел, это потом, чуть позже, мне стало известно, что здоровье старушки практически не позволяло ей много ходить и заниматься хозяйством, и жила она на подаяние односельчан, людей таких же бедных. Но мне повезло, в этой деревушке все жили одной большой семьей, так что мое появление было воспринято спокойно, и я «влился в коллектив, то есть остался жить с ними. Старушка оказалась ведуньей, она учила меня распознавать травы, готовить из них лечебные настои, мази, рассказывала секреты их применения. Я стал вести ее хозяйство, небольшой огородик, вместе с другими жителями ходил в лес собирать ягоды. Если бы мне кто-нибудь сказал о моих теперешних занятиях, я бы рассмеялся в лицо и ни грамма бы не поверил в такую возможность, где я, а где земля. Но мне понравилось, и как ни странно сразу, заниматься сельским хозяйством. Я стал чувствовать природу, предугадывать изменение погоды, учился всему у всех. Время для меня перестало существовать, и сказать точно сколько месяцев я провел в деревне не смогу. Для меня это было сказочным этапом, пока мои грезы наяву внезапно не прервались.

Очередной рассвет встретил как обычно, проснувшись рано, и впервые за все время с каким-то тяжелым предчувствием, осторожно встал, чтобы не разбудить старушку, которую полюбил всем сердцем, и вышел на улицу. Умылся и двинулся в лес за травами, период сбора которых наступил. Когда искал нужное растения, меня вдруг стало мутить, внутри закрутилось все в тугой клубок, я покрылся испариной. Перед глазами появилась белая завеса, которая резко спала и передо мной предстала моя хозяйка, прозрачная такая, светящаяся, воздушная, и с такой нежностью, теплотой и любовью на меня смотрящая, что я разрыдался, и словно услышал ее мягкий голос, утешающий и говорящий о необходимости быть сильным, несмотря ни на что.

Я бросился обратно в деревню со всех ног, по мере приближения к ней, возрастало глубокое чувство какой-то невозвратимой потери, ухода близкого родного человека. Достигнув ее, я непроизвольно остановился, так поразила меня открывшаяся сцена – на самом широком месте между домами стояли жители деревни и смотрели на лежащую на земле старушку, кругом был беспорядок и бардак, словно смерч стремительно прошел. У них был настолько угнетённый вид, что стало жутковато. Я подбежал к ним, растолкал всех и поднял на руки старушку, она ничего не весила! Я видел кровь в седых волосах и застывшее выражение устремленности и решительности. Слезы сами катились по щекам, когда я прижал к себе бездыханное тело любимого мной человека! Я оглядел всех взглядом, прося объяснить мне случившееся. Но люди молчали, я внес ее в дом и оставался с ней до следующего утра. На следующий день старушку похоронили с соблюдением всех обычаев»…