В объятиях бабочки
1
Порой мы думаем, что жизнь всего лишь череда, сменяющих друг друга дней, напоминающих калейдоскоп, узор которого неуловимыми яркими пятнами проносятся перед взором. И красоту этих проходящих дней, наполненных любовью, радостью и счастьем мы порой и не успеваем оценим. За яркими пятнами колейдоскопных рисунков мы не видим узор витиеватых линий наших мыслей, чувств, надежд. Именно они – эти невидимые нити линий есть жизнь, но, к сожалению не сами мы наносим этот узор линий на полотно жизни.
Карлыгаш шла с работы, уверенно ступая своими широкими и пыльными в открытых сандалиях ногами по утоптанной тропинке через парк домой. Молоденькие деревца, словно ветки, воткнутые в сухую рыжую землю, не давали ни тени, ни прохлады, некоторые из них и вовсе едва достигали роста высокой женщины. Солнце ещё стояло высоко, рассеивая по земле чуть покосившуюся тень. «Опять будет жаркий и душный вечер», – подумала Карлыгаш, одёргивая со своих широких плеч, прилипшее к телу цветастое платье. Объёмная хозяйственная сумка большим тёмным баулом оттягивала ей руку, выдавая недюжею мужскую силу в руках. Рыжая пыль клубилась за ней, оседая на сухой стянутой коже ног, окрашивая их в один цвет с обувью.
Скрипнув железной дверью, она вошла во двор своего хозяйства. Всё было привычно. Ничто не радовало и не угнетало взгляда. Её ждал самый обычный суетный вечер, когда Карлыгаш торопилась закончить положенные к этому часу дела: собрать во двор скотину, надоить молока, отделить сливки, накормить семью ужином и, наконец, лечь в постель после очередного трудного дня, так похожего на все предыдущие.
Она домывала последние чашки, машинально раскладывая их на решётчатой сушилке для посуды. Ее раздражала накопившаяся за день усталость и намерение старших детей улизнуть из дома, чтоб провести полночи где-то на улицах: «Опять бездельники проболтаются всю ночь, завтра к обеду только встанут. Скорее подросли, да женились бы», мыслью о женитьбе взрослеющих сыновей, она подводила какую-то только ей известную итоговую черту только ей известном арифметическом сложении:
– Ербол, куда опять собрались? Кто утром выгонит коров, ты или Болат? Бабушка заболела, не буду ее будить, а то совсем ослабнет.
– Ма-а, что ты ругаешься, походим немного с пацанами и придем. А рано утром разбуди Айгерим с Ботагоз, все равно все утро не спят – хихикают, нам спать не дают.
– Когда же вы уже нагуляетесь со своими пацанами? Ботагоз, отнеси бабушке айран1 в той желтой чашке, и спать ложитесь, утром рано разбужу, погоните коров к окраине вместо бабушки. Этих бездельников не допросишься.
С этими словами Карлыгаш захлопнула дверь в дом, оставив за ней шум людского говора, скрип ворот, лай собак, огни первых звезд и окутывающую землю мягким покрывалом темноту. В доме слышался шепот Ботагоз, она выспрашивала у бабушки маршрут дороги, по которой лучше погнать коров, чтобы не отстать от стада. В ее шепоте чувствовалось волнение от желания сделать порученную ей работу и беспокойство от недающей покоя мысли: «Хоть бы Айгерим не заартачилась рано утром вставать, тоже ведь любит допоздна побегать со своими девчонками. Хотя, раз мама сказала, куда она денется», – размышляла маленькая девочка. Бабушка напутствовала внучку, при этом громче стонала и кряхтела – не то от усиливающейся боли, не то от чувства вины перед девочками, не то из-за природной вредности, а может, ища большего сочувствия со стороны снохи. Но Карлыгаш внешне оставалась безучастна и к беспокойству дочери и к страданиям старушки, ну какой старый человек не стонет и не болеет. А что же ее интересовало? Интересовал ли в данный момент ее муж – тихий, не смелый человек, работающий в отдаленном отделении на животноводстве, предпочитающий решать проблемы безмолвным молчанием, вернее человек, не имеющий проблем? У него есть дом, жена в доме, дети, престарелая мать и работа, с которой он хорошо справляется, есть его родственники и родственники жены, с которыми они видятся, шумно общаются и, слава богу, ни с кем не ссорятся. Интересовали ли ее мальчики – где они ходят, с кем общаются, о чем говорят, чего хотят, о чем мечтают? Старший Ербол через год окончит школу, там, через годик и Болат получит аттестат. Интересовали ли ее девочки – старшая десятилетняя Айгерим, которая, пользуясь своим старшинством, так и норовит всю домашнюю работу спихнуть на младшую сестру, а самой побегать по улицам с девчонками, поднимая пыль дорог и внося немалую лепту в создании шумной и оживленной жизни улиц. Младшая Ботагоз родилась на полтора года позже Айгерим и в отличие от сестры спокойная и задумчивая, но никогда никого не интересует, о чем думает этот ребенок и думает ли вообще…
Зачем Карлыгаш нужно было думать обо всем этом? Ведь это то, что всегда с ней, наполняет её жизнь заботами. Она сбросила на пол одежду с запахом ее пота и уличной пылью, которую, встав, вновь наденет, в которой будет встречать новый день с криками птиц, блеянием, мычанием животных, лаем собак, в которой утром поприветствует соседку – мужнину сестру, в которой пойдет доить коров, собирать на стол нехитрый завтрак для семьи: хлеб, свежие сливки, чай, сахар, оставшиеся лепешки. Но это завтра. А сейчас Карлыгаш поблагодарила бога за прожитый день, попросила Его, чтобы завтра не приходила машина с почтой из области, чтоб на работе просто поболтать со Светкой, а не раскладывать и разносить почту по всему селу, радуя сельчан и зля цепных собак. Глаза смыкались, а губы растянула улыбка, при мысли, что быть может завтра, Светка расскажет с подробностями о проведенной ночи.
2
Это была юность года с ее короткими ночами, с длинным световым днем, с теплым ласкающим солнцем, с сочной зеленью молодой травы, со свежим благоуханием утреннего воздуха. Кругом было ликование и тождество ЖИЗНИ. Все кругом дышало и шептало: «ЖИВИ! ЖИВИ!».
Карлыгаш проснулась с тонкой полоской зарева, не дожидаясь первых лучей солнца. В доме тихо – только в соседней комнате слышно сопение ее девочек. Она заглянула, и при виде спящих детей ее сердце наполнилось трепетным чувством, которое тутже отразилось на ее губах – улыбкой счастья. Ботагоз свернулась калачиком рядом с бабушкой, ее рука касалась бабушкиного лица, как будто даже во сне она заботилась о ней. Они были близки, о чем-то всегда беседовали, часто их разговоры носили вуаль таинственности, словно они это делали нарочито, чтоб окружающие их не понимали. Ботагоз с бабушкой скромно расположились в углу комнаты, а Айгерим, напротив, «растянулась» посреди комнаты, ее поза напоминала разобранную на части куклу – руки и ноги вытянуты в разные стороны, волосы выбились из некогда бывших двух косичек и торчали во все стороны лохматыми жгутами, из-под небрежно наброшенного одеяла торчали ноги с четко очерченными границами пяток, носок и пальцев. Карлыгаш лишь вздохнула и подумала: «Когда она уже перестанет прибегать с улицы и валится под первое под руки попавшее одеяло. Ни волосы не причешет, ни умоется, а о грязных босых ногах и вовсе не вспомнит». С этими мыслями она прикрыла дверь и пошла прочь, на ходу собирая в тугой комок чёрные с редкой проседью волосы, чтоб навязать затем на них платок. На веранде дома спали ее мальчики, с позами так же напоминающими разобранный конструктор, утомленные, но счастливые от предоставленной им свободы. Карлыгаш тихонько открыла незапертую дверь, за которой ее встречал новый день. Её тут же обдало прохладной свежестью утреннего воздуха. Слух пронзил бойкий крик соседского петуха. По двору гуляли, поблескивая серебристым оперением воробьи, на проводах, играя заострёнными хвостами, переговаривались ласточки на своём птичьем языке, редкие деревья готовые хвастнуть свежестью ярких акварельных красок молодой листвы важно шумели ветвями.
Не замечая всего этого ликования жизни, приподняв тяжелую деревянную калитку, Карлыгаш прошла в хозяйственный двор. Коровы одинаковой масти, похожие друг на друга, как родные сестры, важно и не спеша, шевеля толстыми, влажными губами, не очень-то любезно встречали её, возможно, им не хотелось нарушать томность их покоя. Но при звуке лязги пустого ведра, они стали медленно подниматься, словно, каждая часть их тела имела определенную последовательность действий, которую никак нельзя нарушить. Карлыгаш нетерпеливо подгоняла их, чем вызывала раздраженное недоверие со стороны скотины и ей назло они по очереди дугой выгибали спины, тянулись, мычали и косились на хозяйку большими влажными глазами. А хозяйка при этом делала своё дело. Так было заведено утро…
