А сам вернулся на берега Тицина — к тем дням, когда я был молод, и даже отдаленно не представлял, чем грозят мне и моему Городу грядущие события.

После схватки у Тицина я спал в палатке отца, придвинув свою походную койку к его кровати. Впрочем, смежить веки мне удалось лишь на пару часов перед рассветом.

Утром я услышал, как он заворочался.

— Не буду… — пробормотал он.

Я вскочил.

— Не буду награждать тебя дубовым венком. — И, помолчав, консул добавил: — Даже не надейся.

Я ничего не ответил. А что сказать? Венок за спасение римского гражданина — дубовый венок — высшая награда. Но для этого спасенный должен признать свое избавление от смертельной опасности. А после награждения спаситель становится патроном спасенного, тот в свою очередь — до конца дней его клиентом. Кому охота попадать в унизительную зависимость, пускай и от человека, которому обязан жизнью. Спасение консула — вещь неслыханная, но и отец в клиентах у сына — неслыханно тоже. Я знал, я понимал, но все же… Моя заслуга была несомненной, и в мыслях я уже видел этот торжественный миг. В мечтах даже ощущал горьковатый запах только что сломанных дубовых веток, прикосновение листьев к коже на лбу, древесные пальцы ветвей — на висках. И что мне оставалось теперь? Только сделать вид, что я и не помышлял о подобной чести. Мой учитель-грек любил читать мне басни Эзопа. Виноград слишком часто зелен, когда мы юны.

В тот день отец решил не оставаться в лагере на северном берегу Пада, а вернуться на берег южный, с утра приказал строить войско и уходить. Понтонный мост через реку был все еще цел, и мы перешли по нему, однако недостаточно споро. Отряд, прикрывавший наш отход, был захвачен пунийцами. К счастью, пока шла короткая схватка, несколько человек ломали мост на северном берегу, пока другой отряд, уже переправившийся, резал веревки и расталкивал лодки с юга. Едва там и здесь мост был разрушен, среднюю его часть подхватило бурное течение и поволокло за собой. Так что теперь река отделяла нас от Ганнибала. Несмотря на свое ранение, отец успел распорядиться выставить посты и следить, чтобы Ганнибал не стал наводить мост и не переправился следом.

Однако не тот человек был Пуниец, чтобы его сдержала какая-то река. Он двинулся по течению Пада вверх, переправился там, где мы уже не могли никак ему помешать, и через два дня объявился вблизи наших позиций. Он упорно пытался выманить нас из лагеря на новое сражение. Но отец не собирался с ним биться, понимая, что поражение в этом случае неминуемо.

Тут нас постигла новая беда: перед рассветом наши союзники-галлы, перебив римских командиров и прихватив их отрубленные головы как трофеи, ушли к Ганнибалу. Сразу за нашим лагерем лежали их родные земли, и эта измена делала нашу позицию смертельно опасной. Отец осознал это мгновенно, велел сниматься с нового лагеря и двигаться к берегам Требии, бросив часть обоза в надежде, что дележка наших скудных пожитков задержит передовые отряды Пунийца.

Так и вышло — мы беспрепятственно переправились через Требию и до темноты разбили новый лагерь. Теперь с запада нас прикрывали воды Требии, с юга — горы, с востока — еще одна речушка, и только с севера местность оставалась открытой. В этом лагере мы стали ожидать прибытия Семпрония Лонга и его легионеров.

Дважды я выезжал на разведку, пробуя определить, не собирается ли Ганнибал подобраться к нам ближе. Пытаясь усилить конников, я велел посадить позади каждого по велиту с запасом легких дротиков. Один раз мы столкнулись с галлами, и эта тактика нам помогла: велиты, мгновенно спешившись, закидали варваров дротиками, те кинулись наутек и укрылись в прибрежных зарослях. Подобрав велитов и никого не потеряв в той схватке, мы вернулись в лагерь. Эту тактику много позже мы применили при осаде Капуи.

Я рассказал о нашей стычке консулу.

— Пуниец где-то рядом и чего-то ожидает… — кивнул отец.

Нам было невдомек, что он ждет прибытия второй армии, как и мы. О том, что вторая консульская армия идет нам на подмогу, Ганнибал наверняка узнал от местных варваров, что нас предали.

Через три дня после того как мы разбили лагерь на берегу Требии, консул Семпроний Лонг объявился со своими легионами, которые он заново собрал в Аримине. Как все Семпронии Лонги, он был высок ростом — выше меня на целую голову, что позволяло ему смотреть на людей сверху вниз. Как плебей, он всегда и всюду пытался доказать, что ни в чем не уступает патрициям. Он был неплохим солдатом, но командовать армией мог разве что в битве с толпой варваров, к тому же лишенных вождя. Против Ганнибала он не годился, но сам он, разумеется, так не считал. Пока его солдаты, измотанные, грязные, собирались заново в легионы, Лонг тут же воспользовался тем, что отец мог передвигаться только на носилках, взял объединенную армию под свое командование и решил одним ударом разгромить Ганнибала — ведь теперь в его распоряжении было четыре легиона! Семпроний заявил, что вскоре от Пунийца не останется мокрого места. Часть вновь прибывших были набраны на замену выбывшим, они не знали, к какой они принадлежат центурии, в глаза не видели своего центуриона, а военных трибунов помнили лишь по данной трибунам клятве прибыть в Аримин. С товарищами своими, с которыми ныне предстояло стоять плечом к плечу на поле брани, они в лучшем случае встречались на Марсовом поле во время тренировок в мирные времена. К счастью, у них имелся опыт других сражений, и потому наши легионы в новой битве уцелели.

Каждое наше поражение в той войне мне кажется одно нелепее другого. Как будто полководцы выставляли свою глупость напоказ друг перед другом. Так и Лонг в битве при Требии совершал одну ошибку за другой.

Зачем, столкнувшись с отрядами Ганнибала, Семпроний тут же послал легионеров в атаку? Солдаты ринулись прямиком в реку — погода холодная, вода ледяная и доходила самым высоким из них до груди, а многим и по горло, и когда римляне выбрались на другой берег, то все были полумертвыми от усталости. К тому же солдаты Семпрония не успели отдохнуть после изнурительного перехода, а тут их подняли на заре и бросили в бой, не дав позавтракать, заставили переправляться через вздувшийся от дождей ледяной поток. Я лично полагал поразительным, что в таких условиях наши люди смогли не только атаковать, но и прорубиться через центр вражеской армии. Уже тогда хитроумный Пуниец надеялся, что ему достанет силы зажать легионы в клещи и раздавить тяжелую пехоту. Но у нас были выносливые бойцы, они сумели прорваться. Воодушевленный Семпроний праздновал победу, поначалу не заметив, что его крылья[35] полностью уничтожены противником, да и трудно было что-то разглядеть сквозь сетку непрерывного дождя и густой туман, что наползал с реки.

Мне не довелось сражаться в той битве — иначе, скорее всего, я бы погиб, потому что почти вся наша конница пала. Мы с Лелием оставались с отрядом, что охранял лагерь, и несколько раз выезжали на разведку. Толку от этих выездов за стены лагеря не было никакого — холодный дождь, сменявшийся липким, густо летящим снегом, да туман, что заполонил низины, делали попытки разглядеть происходящее бесполезными. Удаляться же от лагеря с небольшим отрядом я не рискнул. Шум битвы, что долетал из-за реки, а особенно яростные трубные звуки слонов заставляли наших коней испуганно всхрапывать.

В последнюю вылазку я встретил нескольких беглецов. Половина из них была легко ранена, да еще они везли на лошади центуриона, которому вражеский дротик выбил напрочь локоть, обломки костей торчали наружу.

— Наши легионы прорубили центр и ушли вперед, — сообщил человек, что держал лошадь за повод. — А вот наши крылья отодрали от тушки и сожрали. Пуны там лютуют. Мы не выдержали и кинулись назад к реке.

Я отправил этих людей в лагерь, а сам устремился к броду, пытаясь понять, что происходит. Я слышал плеск воды. Крики людей. Еще какие-то ужасные совершенно незнакомые звуки — и я не сразу понял, что их издавали лошади, издыхая. На миг полосу тумана разорвало, как будто кто-то хотел, чтобы я воочию узрел картину ужасной катастрофы. И я увидел: тела наших союзников, которых я легко опознал по доспехам, устилали берег, а среди мертвецов носился взад и вперед огромный слон (мне он тогда показался воистину живой горой) и топтал всех — живых и мертвых. Хруст костей смешивался со скрежетом раздавливаемых доспехов. И еще — чавкающие звуки, что издавала пропитанная дождем и кровью земля под ногами страшного монстра. Внезапно слон поднял хобот, и трубный глас огласил округу.