– Когда?

– На тридцатый день от Хануки.

Они дошли до реки. Юноша повернул ее лицом к себе.

– Еще одна новость. Ты зачала ребенка. Радуйся!

– Когда?

– Только что. Во сне. А наяву еще вчера. В ночь на Хануку.

– Я беременна!? По-настоящему!? – воскликнула Анна.

Юноша рассмеялся.

– По-настоящему, по-настоящему, Анна.

– О, как здорово! И Элохим не знает.

– Мужчины всегда узнают с запозданием. Такова их участь.

– Надо его обрадовать. Пойдем скорее обратно.

– Успокойся, Анна. Его уже там нет.

– Не могу поверить! У нас будет ребенок! Как хорошо! Куда он пошел? Надо срочно сообщить ему.

– Анна, не волнуйся. Это моя забота. Я сейчас иду прямо к нему. А ты войди в воду. Искупайся. А потом возвращайся домой. Но ровно через тридцать дней, в полночь, будь у Шушанских ворот[19]. Элохим придет туда.

– Проснись, Элохим! Проснись! Уже утро!

Только что рассвело. Птицы шумно пели на деревьях. Было холодно и свежо.

Перед ним стоял юноша с родинкой на правой щеке.

– Благая весть. Анна ждет ребенка.

– Анна?! Беременна! Кто ты?

– Вестник.

– Чей?

– Эл Элйона, Владыки Неба и Земли.

– Значит, Царь Мелхиседек сказал правду!?

– Царь Мелхиседек всегда говорит только правду.

– Но почему Анна мне не сказала?

– Узнала только этой ночью.

– Стало быть, я имел право на жертвоприношение в Храме. И Рубен был не прав.

– Выходит так.

– Что теперь делать?

– Подняться на гору Соблазна, как и задумал.

– Почему не домой?

– Две причины. Время Рубена еще не пришло. Ханука только началась. Нельзя осквернять святой праздник кровопролитием. И, во-вторых, Анна узнала о своей беременности в сновидении. Она еще спит. Скоро проснется. Ей нужно время, чтобы убедиться самой. Тебе придется подождать.

– Сколько?

– Тридцать дней.

– Так долго?

– Увы, такова природа вещей. Тут ничего не поделаешь. Когда наступит срок, она будет ждать тебя у Шушанских ворот. В полночь.

– Но почему Бог допустил, чтобы Рубен мог унизить меня?

– Вопрос не ко мне. Пути Господни неисповедимы. Только Ему одному известен ход событий. Жизнь окутана непроницаемой тайной, скрытой во многом даже от нас. Тайна в истоках самой жизни, в самом зачатии. Женщина узнает о нем не сразу, но позже. Вам выпала великая честь. Вам сделано исключение. Вам чуть-чуть приоткрылась завеса над тайной жизни.

– В чем она?

– В крови, точнее в кровосмешении.

– В кровосмешении? Не понимаю.

– Позже поймешь. А теперь мне пора.

И юноша исчез также внезапно, как и появился.

На следующий день, 26-го числа месяца Кислева, рано утром Анна отправилась к своему отцу. Отец был тем единственным человеком, которому она могла доверить самые сокровенные мысли.

Рабби Иссаххар не удивился ее раннему приходу и встретил ее радушно, поцеловав как всегда в носик. Она улыбнулась и нежно обняла отца. Он усадил ее рядом на тахте.

– Абба, Элои вчера не вернулся.

– Знаю, Нана.

Рабби Иссаххар называл ее с малых лет ласкательно Наной.

– Я так боюсь за него.

– Не волнуйся, доченька. Я его видел. Ночью приходил сюда.

– А куда ушел?

– Не знаю. Но знаю, что ему нужно время, чтобы разобраться во всем.

– Абба, я так боюсь, что он не вернется.

– Вернется, Нана. Он тебя очень любит. И к тому же Элохим не из тех, кто бросает свою жену.

– Я не говорю, что он меня бросил. Ему просто стыдно вернуться домой. Он и прежде винил себя в нашем бесплодии. А после слов Рубена стал сам не свой. Это я заметила в его взгляде, когда он выбежал из Бронзовых ворот. Стоял перед всеми весь бледный, растерянный. А с растерянным человеком всякое может случиться.

– Думаю, теперь он скорее озабочен, нежели растерян.

– Чем, абба?

– Будущим. Твоим, своим будущим, – ответил рабби Иссаххар и неожиданно для Анны прибавил: – Будущее иногда рождается из сновидения.

Анна вспомнила свой сон. Ей захотелось рассказать его. Но смутилась, вспомнив подробности. В то же время она не могла решить: верить сну или нет?

– Почему смутилась, Нана?

– Вспомнила свой сон.

Второсвященник изменился в лице.

– Абба, что с тобой?

– Ничего, родная. Могла бы ты рассказать?

– Нет, абба. Могу только сказать, что во сне мне сообщили, что я забеременела. Но не знаю, можно ли верить снам?

– Нельзя, конечно, верить всякому сну. Но сны бывают разные. Вещие сны сбываются. Причем некоторые один к одному, а другие – прямо наоборот. У меня предчувствие, что тебе приснился вещий сон. Ты можешь не рассказывать. Но ответь на мои вопросы.

– Хорошо, абба.

– Элохим приснился?

– Приснился.

– С мечом?

– Да, – удивилась Анна.

– А юноша?

– Откуда о юноше знаешь, абба?

– С родинкой? – не ответив на вопрос, продолжил рабби Иссаххар.

– Да, на щеке, – ответила Анна, все больше и больше удивляясь.

– На какой?

– Не помню. А что это важно?

– Очень. Постарайся вспомнить. Но если не уверена, не говори.

– Хорошо, сейчас вспомню. Так, он вышел из-за дерева, и я сразу заметила родинку. Ее невозможно было не заметить. Кажется, на правой щеке.

– Кажется или уверена?

– Нет, не кажется. Уверена. Она сразу бросилась мне в глаза. Это была необычная родинка. Маленькая, черная и на ней невозможно было остановить взгляд, моментально темнело в глазах, приходилось отводить взгляд и смотреть ему прямо в глаза. Нет, уверена, на правой.

– Хорошо. И последнее. Видела ли маковую поляну с одиноким ветвистым дубом?

– Абба! – вскрикнула Анна, – тебе тоже приснилась маковая поляна?

– Нет, не мне, – сказал тихо Второсвященник. – Значит, видела.

– Да, абба.

– Твой сон вещий и прямой. Стало быть, в самом деле ждешь ребенка.

– О, абба! Я так рада, – она вскочила и поцеловала отца. – Спасибо, родной мой.

Затем радость внезапно сменилась грустью.

– Что такое, доченька?

Рабби Иссаххар погладил ее по голове.

– Видишь ли, абба, я тебе, конечно, верю. Но беременность такая серьезная вещь. Ну, как сказать? Мне надо самой почувствовать. А пока я ничего не чувствую.

– Еще рано. Скоро почувствуешь. Не грусти.

– Не грущу, абба. Рада. В самом деле, рада. Ей Богу.

– Вот и хорошо.

– Пойду домой… а ты тоже не грусти тут без меня. Приду завтра.

– До завтра, родная.

Как только Анна ушла, Второсвященник вызвал Иосифа.

– Сходи за Йешуа

Йешуа бен Сий был племянником и наследником Второсвященника. Ему недавно исполнилось девятнадцать лет. Но несмотря на свою молодость, он пользовался большим уважением среди священнослужителей Храма. В нем видели достойного преемника Сеган ХаКодешима.

Для молодых священников Храм был не только самым святым местом на Земле, где мистически пребывал Шекинах[20], но и целым университетом, в стенах которого они изучали эзотерические учения и иудейские законы.

В Храме всегда происходили обсуждения, порою горячие споры, между приверженцами разных иудейских школ по поводу толкования Торы, обычаев отцов и священных обрядов. Саддукеи, выразители духа иудейской аристократии, полагали, что нельзя отходить от буквы Торы, не верили в загробную жизнь и доказывали, что Коген Гадолу следует готовить кадильницу угольев с благовонным курением перед Святилищем во Дворе Священников. А фарисеи, представители иудейских масс, наоборот, считали, что кадильницу надо готовить в Гекале[21], верили в загробную жизнь и опирались на устное толкование Торы. Эссеянцы, подобно фарисеям, верили в возрождение плоти и души после смерти, но в отличие от них – и в этом они сходились с саддукеями – отрицали свободу воли и были убеждены, что все в этом мире строго предопределено.