Диана Мун
КАЛЕНДАРЬ МЕТАМОРФОЗ
Стихотворения и верлибры
© Диана Мун, 2017
© Александр Бойников, предисловие, 2017
© Raayzel, обложка, 2017
Истин струящийся свет…
Настоящие поэты – и особенно русские – всегда в поиске, неустанном, мучительном, извилистом и при всех его издержках желанном. Почему? Да потому, что они ищут те натуральные начала жизни, которые не скованы кандалами ультрасовре-
менных достижений материального прогресса, не опутаны соблазнами карьерных вершин, убивающих индивидуальность и мечты, гасящих творческие порывы. Свой путь к постижению вечно свободных истин и самопознанию прокладывает новой книгой Диана Мун.
Включённые в сборник стихотворения отражают заметную эволюцию её миропонимания – на уровне и формы, и содержания. Ранее в творчестве Д. Мун преобладало чувство; теперь же её лирическая героиня воспринимает мир в сочетании сразу двух фокусов его видения, точнее сказать, в осознании гармоничного взаимодействия двух начал: чувственного – внутреннего интимного «Я» и рационального – окружающей внешней реальности. В результате создаётся эффект непосредственного присутствия поэтического субъекта в текущем времени и пространстве, в конкретном и целостном миге бытия. Но это не означает, что стихи Д. Мун стали суше или схематичнее. Напротив, они приобрели сочность, выразительность, глубину; красочная выпуклость городских и природных пейзажей рельефнее оттеняет чёткость и порою бескомпромиссность оценок и инвектив, остроту и неожиданность суждений. «Души пулям неподвластны», «Если сердце волнуется у переправы, // Значит, этой дорогой ты шёл не случайно» – почти афоризмы.
Цепкие объятия цивилизации воплощает многоликий Город; он превращает человека в носителя привычного стресса, в потребителя духовных суррогатов. Социальный мотив, прежде редкий у Д. Мун, здесь не только стал более частым, но и наполнился экзистенциальным смыслом, облечённым в рождающуюся почти на глазах символику «пластикового двадцать первого» века, где царят «нафастфуженное эго», «власть кредитов и откормленных кошельков». А ещё ужаснее под их прессом «выдавливать с улыбкой: “Всё в порядке”», поддаваясь власти синдрома принудительного оптимизма. Прорывающиеся в книге резкие ноты протеста, даже глобального бунта против отчуждения человеческой сущности, духовного разъединения, ценностного нигилизма, крайне пессимистические предугадывания и прогнозы о безнадёжности мира перебиваются, казалось бы, несовместимыми с ними смелой откровенностью, камерными интонациями, образным изяществом. Ожившая душой героиня готова «утонуть на часок в океане ромашек», гадать о судьбе «по взглядам прибрежных фиалок» и, приближаясь к чаемой гармонии, воскликнуть:
Я наберу в ладони
Доброй воды из речки,
И пожелаю миру
Больше погожих дней.
В возвращении к природе, где всё развивается по естественным законам, поэт видит альтернативу урбанистическому плену, источник сопротивления дегуманизации. Это традиционное для русской литературы противопоставление, идущее ещё от золотого века романтизма, в стихах Д. Мун обогащается иными тревожными тонами: город-клетка не просто нивелирует, а стереотипизирует мысли и поступки его обитателей до автоматизма, нацеливает их усилия на удовлетворение искусственно сформированных потребностей. И сродни душевной болезни погоня за иллюзорными «благами», от которых отказаться уже невозможно, окончательно лишает «потребителей вкусных, но вредных кормов» генетической памяти о связи с землёй, с живой в прямом смысле землёй, а не с асфальтом улиц и бетоном домов:
Мы забыли, как пахнут в июне луга,
Как ромашка и клевер целуются в поле,
Как играют ночами с луной облака,
И как можно на сене уснуть поневоле.
Лёгких дорог к конечной истине нет, как нет и самих лёгких истин; даже самая простая из них представляет собой совершенную мозаику сложностей. И открываются они во всей полноте – манящей и пугающей – лишь тому, кто на деле не страшится их понять и принять в любой данности. Взлететь восторженным взором к звёздам, в бездонную синь неба или, невесомо скользя над просторами России, искать «силу славянской души». И в награду – искренне поверить в то, «что когда-нибудь жить мы научимся здесь и сейчас». Известная ахматовская максима вдохновляет и в третьем тысячелетии…
Средоточие и итог поисков поэта – любовь. Только она поможет самосохранению Личности, укрепит предчувствие преображения земного мира на лучших жизненных основах, облагородит ноосферу энергией созидания. Тогда и в самом мрачном приговоре нашей действительности, далёкой от идеала, послышится вопрос, а значит, и надежда. Именно её и пробуждает «Календарь метаморфоз».
Александр БОЙНИКОВ,
кандидат филологических наук,
член Союза писателей России
ЭПИГРАФ
Мудрец спросил ученика:
– В чём состоит самая ужасная трагедия человеческой жизни?
– Наверное, в том, что человек не находит ответов на свои вопросы? – спросил ученик.
– Нет, – ответил мудрец, – в том, что он не находит вопросов, на которые следует искать ответы.
Притча
Всё, с чем мы встречаемся в мире, всё, что вызывает нашу реакцию, – всё это даёт нам шанс узнать нечто о нас самих и расти благодаря этому знанию.
Багински Бодо Дж, Шарамон Шалила,
«Рэйки – универсальная энергия жизни»
__________________________________________
* * *
Под невесомым одеялом
Уснула кольская тайга.
За день укутавшись в снега,
Она волшебно засияла.
Ещё мороз не дочеканил
Озёр блестящие рубли.
Ещё небес не добелил
Сырые хлопковые ткани.
Неукрощаемые ночи
Крадут октябрьские дни.
Притихло время. И над ним
Пространство снежное хохочет.
И захмелевшая брусника,
Обняв уютно-мягкий мох,
Не ждёт весны переполох
И птиц разбуженного крика.
* * *
Мне было горько и одиноко.
И туфли новые – не в размер.
Погасли взгляды домашних окон,
Дремал заросший крапивой сквер.
Перед глазами непроизвольно
Возник твой образ. Всё также – с ней…
А туфли жали. И было больно.
Но мысли жали ещё сильней.
* * *
Мы в паре шагов друг от друга,
Как и звёзды на небе.
Но суровые физики говорят,
Что их разделяют миллиарды световых лет.
Только мне кажется, они всё перепутали
И имели ввиду
Нас.
* * *
В шали туманов укутался сонный Ростов,
Замер в предчувствии тёплого южного ветра.
Пью полуночный пуэр с апельсиновой цедрой,
В доме с привычным здесь номером – сильно за сто.
Небо окрасилось в палево-мягкий бордо,
Вязкую тьму приютили подъезды и крыши.
Если прислушаться – то непременно услышишь –
Как напевает луне колыбельную Дон.
Мысли мои растворит остывающий чай.
И засыпая под стареньким плюшевым пледом,
Я непременно поймаю одну напоследок:
В жизни не стоит судить ни о чём сгоряча.
