— Я здесь! Томас, я здесь! — пытается закричать она, но из горла вырывается лишь хриплый сип.

— Мэри! Очнись! Ты дома, слышишь? Все хорошо!

Словно испугавшись слов Томаса, тьма отступает, а горькие рыдания ребенка стихают. Мэри больше не больно, а еще она понимает, что лежит на своей кровати, а Томас сидит рядом и тормошит ее за плечи.

Открыв глаза, Мэри подается вперед и крепко обнимает друга с облегчением вдыхая его запах и эмоции.

— Прости меня… — шепчет она, кладя голову ему на плечо.

Томас гладит ее по спине, успокаивая, хотя в нем самом сейчас бурлит целая буря чувств. Он испуган тем, что она сделала.

Она сделала своим полотном целый город, и шакал был всего лишь частью этой реальности. Картины, что она нарисовала.

Томас внезапно отстраняется, и его руки перестают ее успокаивать. Мэри хочет застонать от разочарования, ведь она боится намного сильнее друга. Но он быстро возвращается, прижимая к ее губам стакан с водой.

— Пей, — тихонько шепчет он.

Она подчиняется. Глотает прохладную жидкость и думает о том, что происходит.

— Я и не подозревал, что ты на такое способна, — говорит шакал. — Что ты сделала?

— Нарисовала тебя рядом с собой… мне было плохо.

— Я это заметил. Ты… нарисовала меня? Просто представила, что я рядом, и я переместился сюда прямиком из «Черной Луны»?

— Нет. Вокруг меня было что-то белое… я решила, что на нем можно рисовать. Я не представляла тебя, Томас, а именно рисовала, как я это делаю всегда.

— Белое… — ворчит друг, убирая стакан подальше. — Иногда мне кажется, что ты и не слепа вовсе. Как ты можешь различать цвета, если твои глаза больше не видят?

— Все это внутри меня… Томас, прости, я не знаю, как это получилось… я не единственная рисующая в Рурке, но… из всех моих знакомых никто так не может. А ведь я всегда считала себя ущербной. Из-за того, что я полукровка, понимаешь? Я ведь ослепла именно из-за этого!

Томас молчит. Мэри чувствует его ужас, и ей хочется плакать от того, что шакал очень хочет оказаться как можно дальше от нее. Он боится ее новых способностей.

А потом она понимает, что ошибается. Это не страх, а озарение, в которое он не в силах поверить.

— Мэри… ты когда-нибудь встречала рисующую-полукровку? Такую же, как ты? — шепчет он.

— Нет… Ты же знаешь, что Тварям вообще запрещено иметь общих детей с людьми! Мои родители нарушили правила, за то и поплатились! Никто из моих собратьев не знает, что я полукровка! Я только Теням это рассказала…

— А что если все наоборот? — голос шакала становится совсем тихим. Но Мэри хорошо его слышит.

— Ты что сейчас имеешь в виду? — похолодев спрашивает она.

— Что если дети людей и Тварей, полукровки, наоборот, слишком сильны? Что если твоя слепота заставила твой дар вырасти до невероятных высот? Мэри, твои рисунки — живые! А полчаса назад ты нарисовала новую реальность. Изменила ее. И она подчинилась. Я здесь!

Мэри ведет плечами, чувствуя, как ее бьет крупный озноб. Не может быть… она так боялась, что когда ослепнет, станет совсем бессильной. А теперь…

— Никому не говори. Ни Капитану, ни Марле, ни Кире… никому!

— Почему? — Мэри слышит, как Томас хмурится. Он излучает желтовато-серое недоумение, но рисующей нравится, что его больше не мучает страх.

— Потому что я не знаю, как у меня это получилось. Потому что это слишком. Слишком лакомый кусок. Вспомни, сколько бед нам принесла золотая птица и ее способности. Всем нужна власть.

— Но Тени… мы твоя семья, неужели ты думаешь, что кто-то из нас тебя предаст?

— Когда о чем-то знают больше, чем двое, это перестает быть секретом. Томас, пожалуйста. Я сама скажу. Когда буду готова к последствиям. Да я и правда не знаю, как у меня все это вышло.

Томас вздыхает, а потом ласково обнимает ее.

— Ладно. Должен же кто-то хранить и твои секреты…

Мэри чувствует приступ нежности к другу. Раньше ее единственным секретом, о котором знал шакал, была влюбленность в Джека.

Теперь у нее есть кое-что посерьезнее.

Пожалуй, какие бы тайны не скрывали остальные Тени, она сможет переплюнуть всех.

И не то, что бы ей это сильно нравилось…

Капитан

Он был уверен, что после бессонной ночи он будет спать, как убитый, но вместо этого до полуночи проворочался, пытаясь найти удобное положение. Может, стоило отправиться в Глубь? Там он всегда мог привести мысли в порядок, а именно это и было ему сейчас нужно.

Но измученное тело требовало отдыха. Жаль, что мысли нельзя выключить, как электрическую лампу. Кира была совсем рядом, в соседней комнате, и это сводило с ума. И эти ее слова: «Нашу историю надо развивать». Где-то в глубине души вспыхивала дурацкая надежда, что она говорила не только о притворстве, и это злило.

Он не хотел надеяться.

Разговор с Сэйвом, сбор Теней и полотно Мэри, где он умирал от кровавой раны на животе, все это стало не давало покоя. Нет, он не боялся, ведь он был солдатом. Пожалуй, его больше занимали мертвецы за спиной Киры. Они что-то знали, и Кира могла что-то услышать, но она ничего не помнит.

И он не собирается заставлять ее вспоминать.

Когда же он заснул, ему снилась какая-то липкая дрянь. Ничего конкретного, все на уровне бредовых видений, но проснувшись утром, он чувствовал себя совершенно разбитым.

Одевшись и натянув повязку на глаз, он, шатаясь, вышел из комнаты. Кое-что он все-таки этой ночью решил, и ему нужно было выпить кофе и отправится к Сэйву.

И найти портного для Киры.

Скоро весь высший свет Рурка узнает, что он поселил любовницу в своем доме, и есть надежда, что это позволит им узнать, где скрываются ткачи.

Верхушка. Опять верхушка. Неужели вся гадость и грязь, что льется на улицы города исходит оттуда? Почему те, в чьих жилах течет благородная кровь, настолько отравлены вседозволенностью и богатством?

Нет. Они отравлены скукой. Дельцы, в чьих руках производство, все-таки похожи на людей. Взять того же Эшера. Пусть он высокомерен и не гнушается грязных примеров, но ему некогда заниматься ерундой.

Жаль, что он не заметил, как круг друзей, в котором он вращается, превратился в хоровод юродивых, жаждущих крови, наркотиков и новых ощущений.

Из кухни пахло кофе и выпечкой. Птичка, кажется, входила в норму. И, как ни странно, в этот раз кухня сияла чистотой. Создавалось такое впечатление, что Ника занялась этим всем сразу после того, как он заснул, чтобы успеть убраться.

Или в этот раз девчонке помогали?

Кофейник был горячим, а на блюде возвышалась груда блинчиков, вкусных даже на вид. Или он так воспринимает потому, что ему нравится думать, что к этому приложила руку Кира?

Если так, то он все равно не любит сладкое. Налив себе кофе, Капитан взял чашку и пошел на поиски золотой птицы.

Она обнаружилась у себя. И была она не одна.

Расположившись на стуле возле зеркала Ника улыбалась, прикрыв глаза, а над ее прической колдовала Кира. Они не заметили его, а он не смог издать ни звука, завороженный открывшейся картиной.

Кира была в единственной доступной ей одежде: ночной сорочке с глубоким декольте. Его халат лежал поверх кровати Ники, очевидно Кира сняла его, чтобы было удобнее. Он видел, как она слегка улыбается, ей очевидно нравилось ухаживать за волосами Ники.

— Хочешь, я сделаю тебе корону вокруг головы? — спросила она, и от ее мелодичного голоса, приправленного всем остальным, что он видел, у Капитана перехватило дух.

— Хочу… а завтра ты меня тоже будешь причесывать?

— Да хоть каждый день, пока буду здесь. Мне нравится такое делать. Обычно я ухаживала за Мэри, но у нее волосы короткие, а с твоими можно делать настоящие чудеса.

Ника, не открывая глаз, чуть сильнее откинула голову, расслабляясь.

— Попроси у Капитана купить тебе лент, — продолжала Кира.

Ника вздохнула, и этот вздох показался ему горьким.

— Может, лучше ты? Тебе он точно не откажет.

— С чего бы? — хмыкнула Кира, начиная плести. — А вообще, сюда еще можно цветы добавить. Будет очень красиво.