Вадим и сам казался себе такой фантазией.

Купе для проводников больше не было скучным маленьким помещением, теперь здесь помещалась настоящая рубка управления. Увидев её, Вадим почувствовал приятный трепет между пальцев ног. Похожа на раскрытую на девяносто градусов книгу, страницы которой представляли собой экраны, а посередине — кресло, сейчас пустующее. Мириады звёздных систем мерцали там, скрупулёзно и точно занесённые в большой амбарный журнал, и к каждой, предугадывая полёт мысли Вадима, уже проложен вероятный курс. Пусть тех, до которых можно было долететь на космическом поезде, было процента два от общего количества собранных в этом цифровом томе, этого хватит на миллионы человеческих жизней.

Вадим вгляделся в экраны, надолго зависнув над креслом и цепляясь руками за подголовник. Нужно проверить курс и найти какие-нибудь обучающие материалы… наверняка перед тем, как лечь в ту капсулу, он оставил себе инструкции на случай внезапного пробуждения. Временная потеря памяти должна быть предусмотрена.

Слабый голос не сразу привлёк его внимание.

— Вадька. Слышишь? Посмотри на меня. Пожалуйста.

Светка! Как он мог о ней забыть?..

Вадим завертел головой. Кроме него в купе был один стеклянных пузырь… а, нет, вот и второй, вернее, то, что от него осталось. Осколки стекла торчат, как зубы доисторического ящера; между ними куча клетчатых одеял, бурых от времени, подушки из стандартного оснащения федеральной пассажирской компании, забрызганные и залитые самыми разнообразными жидкостями. Наволочки, вывернутые наизнанку. Просто удивительно, что современные космические поезда до сих пор не могут без них обходиться. Сверху лежал небесного цвета лифчик, размера, который могла носить только Света, и шейный платок, испачканный чем-то тёмным.

— Где ты? — спросил он.

Груда вещей вдруг шевельнулась. Под ней кто-то был. Кто-то, по форме напоминающий черепаху, которая безуспешно пытается выбраться из рыболовных сетей.

— В колодце со звёздами, — раздался слабый голос. Он явно исходил от груды вещей, но Вадим не мог заставить себя подойти ближе. — Я куда-то уплываю… не могу с тобой остаться, прости. Придётся тебе теперь самому. Ты теперь здесь главный.

— Света? — спросил Вадим, повиснув вниз головой и упираясь обутыми в безукоризненно начищенные туфли ногами в светящийся потолок.. — Что это за место? Где мы оказались? Это прекрасно! Я будто всю жизнь был слепым калекой, а сейчас стал писаным красавцем с орлиным зрением, да ещё помолодел на десяток лет. Чувствую себя так, будто у меня вся жизнь впереди.

— Ты… ты должен его остановить. Хотя бы попробовать. Если бы знать наверняка… Я не поставила бы на тебя и полтинника, учувствуй ты в любом из мировых видов спорта, хоть в состязании по «камень-ножницы-бумага»… но ты наш последний шанс. С этим ничего не поделать. Спаси, кого можешь, или хотя бы не дай ему уйти. Сообщи по рации. Кто-нибудь придёт. Кто-то должен прийти.

Вадима заворожило движение под одеялом. Словно червь скользит своими узкими потайными ходами, перетекая сам в себя.

— Я не знаю, что и думать. Люди исчезают вокруг. В один момент ты их видишь, в другой — уже нет.

— Люди исчезают, — повторила Света, и больше ничего не сказала.

* * *

Рацию Вадим узнал, хотя от системы внутренней связи для подвижных составов она отличалась, как небо от земли. Это громоздкая установка, встроенная в закуток слева от иллюминатора, там, где раньше располагался шкафчик для личных вещей. Как только Вадим вдавил кнопку, она расцвела множеством огней, словно Останкинская телебашня в канун нового года. Должно быть, эта установка могла передать сообщения на очень большое расстояние. К далёким, далёким планетам.

Несколько секунд он размышлял о своём первом послании в глубины космоса. Решив, что тот факт, что он наконец вышел из анабиоза после целой жизни сна нельзя считать выдающимся достижением, сказал:

— Говорит капитан девятого вагона. Поезд номер сорок девять, из Самары… из Самары — к звёздам! Я только что заступил на пост, и мне, наверное, нужна помощь. На борту нештатная ситуация: пропадают люди. Подозреваем…, - он хотел сказать «подозреваем пассажира с чучелами животных», или «подозреваем таксидермиста», но, не будучи уверенным, что в настоящем существует такой род занятий, сказал: — подозреваемый имеется. Не знаю, есть ли вероятность, что получится вывести его из строя своими силами. Будем пробовать. Конец связи.

Дав отбой, Вадим улыбнулся. Там, в другой жизни, он был мельчайшим из людей. Здесь же ощущал себя деталью мозаики, которая вот-вот встанет в предназначенное ей место.

Космос за окошком сиял, как ему и положено. Невдалеке плыл в сиреневом мареве какой-то газовый гигант, в его мантии искрами сгорали кометы. Тихая вибрация сотрясала корпус космического поезда. Интересно, где будет следующая станция? Каким латинским словом назвали бы её люди из далёкого две тысячи пятнадцатого года?

Его внимание привлекла иллюминация на пульте в пищевом блоке. Теперь там преобладали пиктограммы цвета заката. Обратившись к схеме вагона, Вадим стал по очереди вызывать каждое купе, прикасаясь к нему пальцем. Так-с, пройдёмся по второму этажу. Тринадцатое. Нет телеметрии. Четырнадцатое. Нет телеметрии, жизненные индикаторы над каждой ячейкой, представляющей собой стеклянный купол-каплю, мертвенно-серые. Пятнадцатое, места сто десять — сто тринадцать. Есть! Прямо на глазах под циферкой сто десять индикаторы сменили цвет с жёлтого на красный, а пульс вытянулся в нитку. Только что там исчез человек!

Перевернувшись в воздухе, бывший проводник, а ныне капитан ухватился за ближайшую ручку и поплыл на второй этаж мимо гудящего воздушного фильтра. Двери купе были открыты, и в последнем, над которым поблёскивала латунная цифра «15», Вадим увидел согнувшуюся над нижней полусферой длинную фигуру. Одной рукой таксидермист приподнял купол, словно крышку над кастрюлей борща, другой вводил в вену на руке пассажирки — девушки лет девятнадцати — иглу шприца. Сопротивляясь, девушка едва шевелилась, точно рыба, выброшенная на песок, но сон уже держал бедняжку в своих крепких объятьях. На наволочке обозначилось влажное пятно. В каюте было тесно, возле потолка парил, раскинув руки, мужчина. Он был без сознания, от разбитого рта отделялись, формируясь в бусины, капли крови. Левый глаз заплывал. Кажется, он один попытался вступить с чужаком в конфронтацию.

Остальные пассажиры растворялись в своих капсулах. Вадим впервые видел, чтобы что-нибудь подобное происходило с живым человеком. Их кожа будто бы срасталась с тканью одежды для сна, а потом одеяло (словно банан, который, прокручивая задом наперёд плёнку, одевают в кожуру) заворачивало их в себя. Головы погружалась в подушку, до тех пор, пока сами не становились подушками на хрупкой шее с выпирающим кадыком. По купе летало несколько пустых шприцов и стеклянный стакан в фирменном подстаканнике, выглядящий в антураже космического вагона достаточно нелепо.

Таксидермист повернул голову в мою сторону и сощурился, будто ему в лицо бил яркий свет.

— Тссс! Подожди минуточку, — сказал он, двигая похожими на мясные обрезки губами. — Сейчас она уснёт, и я займусь тобой.

— Кто ты и что делаешь на моём судне? — спросил Вадим.

— Судне? — в голосе мужчины звучало насмешливое удивление.

— Космическом экспрессе, — поправился Вадим. Он вспоминал «Звёздный путь» и романы Андрэ Нортон. Наверняка эта штука называется по-другому… ну да ладно. Память вернётся. — Ты представляешь собой угрозу. Как капитан, я должен предупредить тебя о недопустимости подобных действий.

— Да ты и мухи не обидишь, — пренебрежительно сказал Ной. — Сразу как тебя увидел, я понял… понял, что ты не будешь проблемой.

В его голосе не было былой уверенности. Таксидермист одним движением вдавил поршень шприца и отшвырнул его от себя.