– Да-да, я слышал эту досадную историю. Но, знаете, власти приходят и уходят, а музыка вечна. И вот я хочу собрать новый оркестр и приглашаю туда вас. Я найду и инструменты, и помещение. Я ведь уже разговаривал с некоторыми бывшими участниками коллектива – они согласились собраться вновь. Если у вас есть хоть капля интереса к моей болтовне, подумайте и вы над моим предложением.

– Ну, не знаю, – развела руками мама. – Столько дел…

– Да, – вздохнув, согласился Шляпсон, – дел ужасно много… И все-таки, подумайте.

Тут на школьном крыльце появился Костик. Мама и Шляпсон попрощались и разошлись в разные стороны.

– А что, спросила Костика мама, – Цезарь Тигранович, наверное, хороший учитель?

– Учитель как учитель, – буркнул Костя. – На дудке умеет.

– Ах, ребенок! – вздохнула мама. – Как жаль, что наш папа ни бум-бум в музыке!

Вот так. Мама почти сразу решила, что согласится петь в новом ансамбле. Тут даже и не в Шляпсоне дело. Просто есть такие люди, которым без музыки долго не протянуть.

А Шляпсон оказался к тому же и прекрасным организатором. Он действительно нашёл помещение для репетиций, инструменты и оборудование. Удивительно, как у него все легко получалось. Он умел уговорить даже того, кто на уговоры с детства не поддается и кого легче сразу расстрелять, чем уговаривать. И это притом, что еще недавно ни про какого Шляпсона никто и слыхом не слыхивал.

Глава 6. Куда делся ребенок?

Мама стояла у окна и напевала. В руках у нее были ноты. Цезарь Тигранович предложил участникам нового оркестра посмотреть несколько вещиц собственного сочинения и подумать, стоит ли их играть. Ноты были сложные, но и мама была не лыком шита. Она разобрала каждый инструмент в отдельности, а затем стала складывать все вместе. Наконец это удалось.

– Ай-ай-ай! – сказала мама. – Как это будет хорошо, если сыграть как надо.

И ей стало легко и радостно, как давно уже не бывало. Тут она увидела своего мужа, идущего к подъезду с огромной командировочной сумкой через плечо.

– Ну вот, вернулся, – прошептала мама и помахала рукой.

Он не ответил, потому что глядел в другую сторону.

– Привет! – сказал папа, когда вошел. – Вот и я.

– Вижу, – сказала мама, и они обнялись.

– А где ребенок? – спросил папа.

– Сейчас вернется, – ответила мама.

Дело в том, что несколько минут назад маме по телефону позвонил Цезарь Тигранович и попросил вернуть часть нот – он по ошибке отдал лишние экземпляры, которые ему вдруг срочно понадобились. Цезарь Тигранович жил в том же доме, что и Костина семья, только в соседнем подъезде.

– Мне ужасно совестно отвлекать вас своими пустяками, – говорил в трубку Шляпсон, – но чем скорее я получу ноты назад, тем спокойней будет моей дырявой голове.

– Ах, не извиняйтесь, пожалуйста, – отвечала Костина мама. – Я попрошу сына, он сейчас же все принесет. Это вихрь, а не ребенок.

Костя просьбе не обрадовался, но как послушный мальчик взял ноты и пошел домой к учителю пения. В конце концов, делов-то: зашел в соседний подъезд, позвонил, отдал бумаги и свободен. Не целоваться же его со Шляпсоном заставляют.

…Мама и папа прошли в комнату и сели на диван.

– Как я устал, – сказал папа.

– У меня новости, – решила похвастаться мама. – Я скоро снова буду петь в оркестре.

– Чудесно, – сказал папа.

– Репетиции со следующей недели. Представляешь, как здорово! Это всё устроил учитель из Костиной школы. Такой классный дядечка!

– Что еще за дядечка? – папа недоверчиво посмотрел на маму.

– Обычный дядечка, – поджав губы, ответила мама. – Толстый, лысый, старый. И фамилия у него глупая – Шляпсон. Правда, смешная фамилия?

Папа взял маму за плечи и немигающими глазами уставился ей в лицо.

– Ты сказала Шляпсон? Я не ослышался?

– Да, Шляпсон, – растеряно повторила мама.

Папа больно сдавил мамины плечи.

– Куда пошел ребенок? – медленно произнес он, не разжимая зубов.

– Господи! Что с тобой! К Цезарю Тиграновичу пошел ноты отнести, в тридцать седьмую квартиру, в нашем доме, только другой подъезд. Десять минут назад ушел, сейчас вернется. Да отцепись ты от меня! – под конец мама даже взвизгнула, потому что испугалась собственного мужа. Это был как будто другой человек.

Ничего не объясняя, Костин папа вскочил с дивана и выбежал из квартиры.

– Совсем рехнулся со своими поездками, – обиженно сказала мама. – Скоро на людей будет бросаться. Не успел приехать, а уже всё настроение испортил!

И мама стала размышлять о том, что всем хорошо, одной ей плохо.

…Папа летел вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Квартира номер 37 находилась на четвертом этаже. Дверь приоткрыта. Папа пнул ее ногой и вошел внутрь. Никого. В единственной комнате почти нет мебели, только стол, два стула, кровать и с открытыми дверцами пустой шкаф для одежды. На столе тарелка с недоеденным супом и листы бумаги. Ноты. На стене напротив окна – нарисованная на старых обоях дверь в человеческий рост.

– О нет, – сказал папа. – Только не это!

Он подбежал к двери и стал открывать ее, как будто она была настоящая. Конечно, у него ничего не вышло. Тогда он отошел подальше и с разбегу врезался в дверь плечом. Стена загудела. Папа застонал от боли. В соседней квартире упала на пол какая-то металлическая посудина. Нарисованная дверь начала исчезать, как будто кто-то стирал ее ластиком.

– Это я один во всем виноват, – пробормотал папа и, ссутулившись, побрел восвояси. Вид у него был жалкий.

Глава 7. А вот куда он делся

Костя взял у мамы ноты и понес Цезарю Тиграновичу. Я уже об этом говорил.

Цезарь Тигранович отворил дверь, увидел Костю и по своему обыкновению весь засветился от счастья.

– Ах, это вы, мой юный друг! Скорее же войдите в мою убогую хижину!

– Вообще-то мне некогда, – ответил Костя и нерешительно переступил порог «хижины».

Шляпсон обнял его за плечи и потащил в комнату.

– Смелее же, не стесняйтесь. Если бы вы только знали, как выручили меня! Присядьте на стул. Я задержу вас ровно на две минуты. Кое-что отдам для вашей мамы, и вы сразу пойдете. На улице так жарко. А будет еще жарче! Вам, наверное, хочется пить. Подождите, я сейчас!

Шляпсон выскочил из комнаты на кухню и почти сразу вернулся с большой разрисованной чашкой.

– Вот, попейте. Это компот, я варю его сам по особому рецепту. Прекрасно утоляет жажду.

В чашке была темно-красная жидкость, на ее поверхности лопались пузырьки. Костя не сильно хотел пить, но из вежливости сказал «спасибо» и взял чашку в руки. Между тем Шляпсон сел к столу, нацепил на нос очки и стал перебирать стопку нотных листков.

– Буквально две минуты, мой друг, ровно две минуты, – бормотал он, искоса поглядывая на ребёнка.

Костя отхлебнул из чашки. Напиток оказался приятный: чуть сладкий, но с кислинкой. Костя не заметил, как допил всё, и стал вертеть чашку в руках, потому что не знал, куда ее поставить. На чашке был рисунок: двое дяденек в коронах, наверное, цари, дрались на саблях, рядом на полу валялся ребенок в пеленках. С другой стороны чашки был изображен большой коренной зуб, наполовину изъеденный кариесом. С зуба капала кровь,как будто его только что вырвали.

Косте показалось, что он уже где-то видел этот зубчик, и он стал напрягать память, но ничего не вспомнилось. Мысли в голове вдруг стали медленными, как черепаха. «Интересно, – подумал Костик, закрывая глаза, – дядьки в коронах, эти дядьки в коронах… из-за ребенка дерутся, или он сам по себе здесь ползает?» Усталость за несколько секунд растеклась по телу. Рукам стало невыносимо тяжело держать чашку с царями, и он разжал пальцы. Чашка брякнулась на пол и раскололась пополам.

Шляпсон обернулся, посмотрел на разбитую, чашку, затем на Костю. Поднявшись из-за стола, он достал из внутреннего кармана пиджака большой маркер, подошел к стене и стал проводить на ней черные линии. Потом сделал шаг назад и оглядел своё художество. На обоях была дверь в человеческий рост – самый простенький рисунок: прямоугольник-проём, в нем прямоугольник-дверь, ручка буквой «С» и две дверные петли.