– Да есть у неё билет, есть! Пошли!

      Меркулов взглянул на прощание на Лею.

– Спасибо за вечер! И за одежду. Не обещаю, но постараюсь прийти.

Байер обнял девушку, поцеловал в волосы.

– Завтра позвоню. Удачи! Береги себя.

Парни вышли. Запищала, радостно приветствуя хозяина, Тойота.

– Тебе в общагу на Бориса Галушкина? – спросил Байер.

– Ты и это знаешь? – удивился Меркулов. – Да, туда. А ваша общага где?

– В ДАСе, на Шверника-19.

– Так это в другой стороне! Ты меня до метро подбрось: нечего тебе через весь город тащиться.

Саша мысленно поблагодарил Меркулова: он и правда, устал сегодня. Припарковавшись у метро, Сашка немного помолчал.

– Телефон мой запиши, мало ли…

Меркулов записал.

– И вот ещё что… Как я понял, тебе очень понравилась Лея. На всякий случай, ты должен знать: 18 ей исполнится осенью, в октябре.

      Алексей посмотрел на Байера и протянул ладонь.

– Я помню: "как Тузик грелку"… Пока!

Сашка засмеялся: курсант ему явно нравился.

–Удачи! Бывай!

* * *

      Пары закончились рано: у четвёртого курса начался период самоподготовки к экзаменам. Главное – не пропустить консультацию, а готовиться можно и по ночам. Меркулов рассчитал время, чтобы добраться до театра и купить цветы для Леи.       Вчера они так и не договорились, где встретятся, но Алексей почему-то был спокоен: он найдёт её! Правда, когда он зашёл в зал, самоуверенности поубавилось: театр был набит битком. Он отчего-то решил, что "Щелкунчик" – это детский балет, и вначале сомневался: идти – не идти. Сейчас он видел: дети в зале есть, но их немного. Большинство взрослые. Это его приятно поразило. Место его было в середине партера, сцена была как на ладони. Прозвенел третий звонок, и спектакль начался.

Он глазами высматривал Лею в кордебалете, потом сюжет и музыка Чайковского захватили его, и он погрузился в волшебное таинство спектакля. Вдруг свет на сцене почти погас, у ёлки, в луче софита, появилась девушка в длинной воздушной юбке-пачке. Она сделала два-три движения, и сердце Меркулова оборвалось. Это была Лея.       Нежность, волнение, трепет, смятение накатывали лавиной так, что не поверить было невозможно. Она жила, плакала, страдала, любила в повороте головы, в воздушном прыжке, в трогательном глиссандо семенящих шагов, в немыслимом изгибе рук и худенького тела. Она переворачивала душу, вытаскивая на поверхность всё самое лучшее, самое прекрасное, невостребованное ранее, хранившееся зачем-то на дне.

И во время антракта Меркулов, не шевелясь, сидел в кресле, дабы не расплескать своё новое состояние. "Как в этой молоденькой девочке скрыто столько силы, столько любви, способной изменить мир?! Чтобы передать в танце свои переживания, нужно, по крайней мере, всё остро чувствовать. Это же каждый раз до разрыва аорты!.."

Спектакль закончился. Артисты выходили на поклон, их представляли. "Партию Мари исполняла Лея Турава, выпускница хореографического училища… обладательница Гран-при международных конкурсов…" Дальше скороговоркой шли перечисления наград Леи. Она стояла на сцене, передавала помощнику свои букеты, а ей дарили ещё и ещё.

На выходе он увидел её сразу: рыжая копна вьющихся волос, вчерашний бежевый плащ. Подойти всё не удавалось: вокруг неё образовалась шумная толпа из парней и девушек. Она отвечала на их шутки, а сама глазами шарила по фойе, ища кого-то. Наконец, заметила Меркулова и улыбнулась ему. Тогда он двинулся в её сторону: всё равно ей не дадут и шагу ступить.

– Ого, ещё цветы! – веселились её знакомые, помогавшие ей с букетами.

Его розы, три белых цветка, смотрелись куцо по сравнению с богатыми букетами, но она приняла с благодарностью и никому их не отдала. Алесей вызвал такси. Молодые люди при машинах порывались отвезти её, но она отказалась, поехала с Алексеем.       Подъехало такси, их посадили, разделив букеты поровну. Меркулов сел впереди, Лея, утопая в цветах, – сзади. Он попросил водителя выключить музыку: после Чайковского попсовые треки радиоканала походили на музыкальные помои.

Турава смотрела в окно и иногда в зеркало заднего вида, ища там Лешин взгляд. Напрасно. Он смотрел вперёд, на отражение огней на мокром асфальте, и за всю дорогу не проронил ни слова. Всё никак не мог стряхнуть наваждение: ему виделась на сцене лёгкая стремительная фигурка, которая любит, горит, дышит и рассказывает свою невероятную историю.

Лёха не был знатоком балета: он просто всегда чувствовал фальшь и ненавидел её. Здесь было не просто искусство, хорошая работа, – здесь была магия! Она завораживала, переворачивала нутро. Бывало, при столкновении с совершенством, Меркулов испытывал катарсис. Сегодня катарсис состоялся.

Такси подъехало к самому подъезду, водитель помог выбраться Лее. Сама она была не в состоянии: руки были заняты букетами. Расплатившись с водителем, Алексей одной свободной рукой (в другой тоже были цветы) открыл дверцу машины и вышел. У квартиры она позволила порыться в своей сумочке (верх доверия) и достать ключи. Все букеты были аккуратно свалены на тахту. Лея же упала в кресло, вытянув ноги на пуфик.

– Посиди со мной, пожалуйста. Я сейчас в норму приду – чаю попьём.

И замолчала. Алексей смотрел на неё: маленькую, хрупкую. Глаза её были закрыты. Руки безвольно лежали на подлокотниках кресла. Меркулов отодвинул цветы и присел на краешек тахты. В квартире воцарилась тишина такая, что было слышно, как набирается вода в ванне у соседей.

Прошло минут пять, может семь. Лея открыла глаза, улыбнулась и посмотрела на Алексея с благодарностью. Он чувствовал её, Лею! Что ей сейчас необходимо, а что доставило бы дискомфорт. И ему не нужно было ничего объяснять! Только почему-то старался на неё не смотреть, а встретившись взглядом, отводил глаза. Лея была в замешательстве: "Что изменилось со вчерашнего дня? Почему он сегодня с ней другой?"

Из шкафа Турава достала вазы и заполнила их водой. Меркулов кухонным ножом подрезал стебли роз и передавал ей, сидящей на полу, очередной букет. Оба молчали.

Не выдержала Лея:

– Лёш! Ты молчишь весь вечер. Тебе на понравился балет? Я, наверное, тебя зря пригласила…

– Не говори чушь, ты была великолепна! Это был незабываемый вечер благодаря тебе.

Алексей обнял её за плечи, поднял с пола и поставил на ноги. Несколько секунд смотрел в глаза, потом убрал руки:

– Я, наверное, пойду…

– Что, даже чаю со мной не выпьешь?! – горько усмехнулась Лея.

Она уже ничего не понимала.

– Давай как-нибудь в следующий раз. Прости…

И Меркулов пошёл обуваться. Лея стояла рядом и молча смотрела, как он надевает туфли. Потом он выпрямился, подошёл к Тураве, посмотрел на неё долгим взглядом, от которого почему-то щемило сердце. Взял её руку в свою, большую, горячую, подержал несколько секунд, потом наклонился и поцеловал её ладонь. Глаза Леи наполнились слезами: он прощался с ней. Он уходил. А она на понимала: что она сделала не так, ведь вчера всё было хорошо, просто замечательно!

Алексей не стал дожидаться лифта, спустился по ступенькам. Для Меркулова многое поменялось за этот вечер. Вчера с этой очаровательной рыжеволосой девчонкой они были на равных. Сегодня между ними пролегла огромная пропасть. Что он может предложить той, которая с лёгкостью меняет пространство и время, переворачивает людские души?! Чтобы быть ей необходимым, нужно ей соответствовать. Что он, Лёха Меркулов, обычный среднестатистический парень, из себя представляет?! Таких миллионы! Даже сравнить их мечты: у него – записать альбом своих песен, у неё – танцевать на сцене "Ла Скала".

Он ясно осознавал свою мелкость. Сегодня он прикоснулся к чуду, и сейчас ему невмоготу было находиться рядом с нею. Неестественно. Неправильно. Может быть, со временем, он сумеет заслужить её, быть достойным её… "Да, Лея, ты – слишком яркое солнце! Пока Икар не обзаведётся настоящими крыльями, рядом с тобой ему делать нечего".