Льюис вышел из здания вокзала и побрёл пешком к квартире. Конечно, было неплохо раздобыть транспорт, но только не сейчас. Нужно было время, чтобы пораскинуть мозгами, а хорошо думать в угнанной машине или на мотоцикле, который мог оказаться и так в розыске, было не лучшим делом.

Говард шёл по оживлённым улицам Рима, любуясь городом, которому был готов признаться в любви много и много раз. Хотя толком не знал как. Так уж вышло в его жизни, что фразу «я тебя люблю» он не сказал ни разу. Это было не потому, что он никого не любил в своей жизни, это было потому, что Говард боялся всегда кого-то потерять, а терять легче, будучи ни к кому не привязанным. Только этой философии он руководствовался в своей жизни и больше никакой. Видимо, так ему было написано на роду. Делать же что-либо с этим он не хотел. Ему было проще жить так. Не пуская никого в сердце и не переживая боль утраты.

Внезапно начал моросить дождь, и небо нахмурилось ещё больше. Декабрь оставался декабрём. Зима была не лучшим временем года для Вечного города. Ему более подходили ясные солнечные дни, в которые город купался в лучах яркого солнца, но до этого времени ещё нужно было пережить только начавшуюся зиму.

Льюис зашёл в подъезд невысокого дома и поднялся по лестнице на третий этаж. Он сунул правую руку в карман плаща и достал оттуда связку с ключами. Быстро выбрав нужный ключ, он открыл замок и вошёл в небольшую однокомнатную квартиру.

Тишина заботливо окутала его, и он закрыл за собой входную дверь. Говард прошёл в комнату и сел на небольшую кровать, уперевшись лицом в большое зеркало настенного шкафа.

Льюис не любил зеркала и отражения в них. Пусть это было и одной из странностей у него, но никуда деваться от неё он не собирался, а просто терпел это чёртово зеркало, тем более зеркало очень неплохо отвлекает от сейфа, находившегося за шкафом.

Говард встал с кровати, немного переведя дух и слегка отдохнув после длительной прогулки пешком и, набравшись сил, отодвинул достаточно тяжёлый шкаф, поставив его под углом в сорок пять градусов. Он быстро ввёл цифровую комбинацию на сенсорной панели, и замок тут же щёлкнул, открыв перед Льюисом своё содержимое.

Говард достал из сейфа бронежилет, пистолет «FN Five-seveN» с глушителем и кобурой, запасные магазины к пистолетам, небольшой сканер для прослушивания радиочастот, как полицейских, так и любых других, какие только могли попасть поблизости работы сканера, боевой выкидной нож и «чистый» смартфон, который мог пригодиться в любой тяжёлый момент, когда в работу оперативного назначения добавлялась его величество импровизация, в которой Льюис был царь и Бог. Впрочем, если бы это так не было, до этих самых дней он вряд ли бы дожил.

Говард взял нераспечатанную пачку банкнот по сто евро и бросил её на кровать. Потом он закрыл сейф и задвинул шкаф, вытащив оттуда свою чёрную кожаную куртку, которая была чуть ниже пояса, прикрывая лишь пистолет с кобурой и не более.

Льюис снял с себя плащ и повесил его в шкаф, оставляя его до лучших времён, как он любил говорить, понимая, что они никогда не настанут, а когда-нибудь он вновь вернётся за своим плащом, чтобы сменить свою кожаную куртку.

Говард надел бронежилет, закрепив липучки так, чтобы можно было свободно дышать, и он не ерзал бы по корпусу вдоль или поперёк, закрепил на ремне две пистолетные кобуры, затем проверил свои пистолеты и рассовал их по кобурам, свинтив с пистолета «FN Five-seveN» глушитель, который положил в карман куртки, как и боевой выкидной нож. Сканер радиочастот и планшет с пачкой денег отправились во внутренние карманы куртки, которая продолжала лежать на кровати.

Льюис подошёл к зашторенному кремовыми шторами окну и отдёрнул их, бросив взгляд на пасмурное небо и капли холодного дождя на стекле.

На улице было немноголюдно. Приближалась сиеста и те, кто ещё не начал её, спешили её начать, чтобы потом с новыми силами окунуться в работу.

Говард за всё время, которое провёл в Италии, так и не привык к сиесте, как собственно был и не стопроцентным англичанином, любившим чай с молоком. Молоко он не мог терпеть с детства, а чай очень любил. Ему было всё равно, какой и откуда был чёрный чай, хоть из пакетика, главное, чтобы его крепость вызывала горечь. Вот тогда по меркам Говарда чай был настоящим.

В Италии же больше предпочитали кофе, который Льюис терпеть не мог. Кофе вызывал отвращение и тошноту. Англичане всегда выбирают чай!

Говард посмотрел на свои наручные тактические часы, которые показывали три часа дня. До встречи с отцом Калькутти была ещё уйма времени, и скоротать его Льюис решил за чашкой чая. Он прошёл на кухню и зажёг газовую плиту, поставив на неё чайник.

В мыслях пробегали какие-то осколки воспоминаний и тоска, которая часто посещала Говарда, но не часто трогала его сердце. Он всегда держался в стороне от ненужных эмоций. Ему было несвойственна радость, потому что цена её могла быть слишком высокой, и, возможно, он никогда бы не смог заплатить.

Льюис засыпал в стеклянный чайник чёрный цейлонский чай и залил кипятком, принявшись ждать, когда он заварится.

Время предательски тянулось, помпезно отсчитывая всё новую и новую секунду. Говарду это напоминало жевательную резинку, которую он терпеть не мог и жевал только для того, чтобы снять нервное напряжение.

Льюис налил заварившийся чёрный чай в чашку, которая стояла на блюдце из дешёвого фаянса, который встречался во всех дешёвых магазинчиках, либо как сувенир, либо как ширпотреб. Однако Говарду было это абсолютно всё равно. Главным для него по-прежнему оставался вкус напитка – крепкий и горький. Он сделал несколько больших глотков, поставил чашку на блюдце и подошел к окну.

Дождь не прекращался, что было характерно для этого времени года в Риме. Хотелось прилечь, но Льюис боялся, что заснёт и не сможет хорошо подготовиться к встрече.

Постепенно начинало темнеть, и первые проявления сумерек стали проявляться над Вечным городом. Вкус крепкого чая скрашивал унылый городской пейзаж из окна и прибавлял ему новых, но таких же тусклых красок.

Время продолжало тянуться. Стеклянный чайник опустел, и чашка так же сиротливо стояла на кухонном столе в небольшой кухоньке. Говард лежал на кровати, но глаза его не закрывались. Он думал, вспоминая подходы к форуму, возможные пути отхода и точки на которых мог расположиться снайпер. Это, конечно, было нежелательным исходом, но отрицать существование такой возможности будет неправильно. Стрельба в центре Рима вообще будет неправильным сценарием. Если до этого дойдёт, то уйти из Вечного города будет проблематично, поскольку Рим не пригород Палермо.

Льюис сел на кровати и опустил ноги на пол, принявшись шнуровать свои чёрные тактические ботинки, которые вместе с ним повидали немало, и только один Бог мог знать, что ещё им придётся увидеть, как и самому Говарду. Он никогда не представлял себя на покое в каком-нибудь небольшом домике в каком-то пригороде крупного города. Его всегда манили приключения и возможность так и не стать стариком. Хотя, может, конечно, старик с чашкой чая в небольшом домике у камина на кресле-качалке – это и неплохо, но не его.

Льюис встал с кровати и накинул на себя кожаную куртку, молнию которой позже резко застегнул. Он подошёл к входной двери и вышел на лестницу, внимательно осмотревшись по сторонам и заглянув наверх и вниз. Говард закрыл замок на ключ и положил связку с ключами в карман тактических брюк. Он сделал глубокий вдох и постепенный выдох и принялся спускаться по лестнице. Выйдя на улицу, Льюис прибавил хода и направился к месту встречи, чтобы разведать, что и как.

Дождь прекратился. Больше не моросило. Сумерки продолжали сгущаться над Вечным городом, а люди прибавлялись на улице, спеша по своим делам.

Говард прибавил хода, чтобы смешаться с толпой и не попадать в уличные камеры наблюдения своей полной физиономией, которую к слову уже в родных стенах Херефорда помнили плохо, и это было прекрасно. Говард с удовольствием бы от этого выкрикнул посреди улицы: «Спасибо, Господи!»