– И то, страсть какая, – задушено согласился второй полицейский, Ракитин, молоденький, в нескладно сидевшей на нем шинели. Он шмыгнул, вытер рукавом нос, но приметив мой укоризненный взгляд, смутился и отошел ко входу. Все знали, что я требовал от своих сотрудников безупречного внешнего вида и культурного поведения.
Впрочем, поведение Ракитина было вполне объяснимо – прослужил он не так много и подобного, уж верное, никогда не видал. Как и иные из присутствующих.
Посреди пустой просторной комнаты, прямо на пыльном полу, раскинув руки и ноги лежал молодой человек. Был одет он в новенький, отлично сшитый черный сюртук и серые, тоже новые, панталоны. Туфли, хоть и запыленные, были заметно дороги и щегольски. На кисть правой руки была одета черная тонкой лайки перчатка. Вторая перчатка валялась у левого ботинка, должно быть она выпала из хозяйской руки. Модная шляпа со слегка изогнутыми полями откатилась в самый угол. Словом, одежда выдавала в покойном человека небедного и, что называется, «из общества». А вот о лице его, каково оно было при жизни, судить не представлялось возможным. Оно было перекошенным ужасной, чудовищной гримасой страха. Смертельного, запредельного страха. Тонкие губы растянуты в подобии адской улыбки. Зубы оскалены. Глаза вылезли из орбит и казались бильярдными шарами, непонятно зачем вставленными кем-то в глазницы покойного. Брови изогнулись под углом и залезли куда-то далеко на лоб. В целом лицо напоминало маску бога ночных страхов какого-то племени дикарей, недавно виденную мною у одного знакомого в Тамбове. Ее привез ему родственник из путешествия по Африке. Только маска была черной, а лицо лежавшего перед нами человека было алебастрово-белым, даже белее стен комнаты.
На первый взгляд, никаких внешних повреждений на трупе не было. Только на затылке был довольно крупный желвак, однако, как предположил наш почтенный доктор Розенплентер, это было следствием падения. Молодой человек, видимо, чего-то страшно испугался и упал навзничь как стоял – прямо, словно подрубленное дерево. И со всего размаху приложился затылком о дубовые доски пола.
– Сильный удар о пол мог, конечно, послужить причиной смерти, – по своему обыкновению тихо докладывал Владимир Карлович. – Но… На вид молодой человек довольно крепок… Ежели только какие-то прижизненные патологии были… Скорее, сердечный приступ. Отсюда и такая гримаса – подобное случается. Вернее скажу после вскрытия. Судя по трупному окоченению, смерть наступила нынче ночью, часа четыре тому.
– Это около двух часов пополуночи…
– При покойном обнаружены: платок без меток, – это уже помощник пристава Пульхров, толковый молодой полицейский, докладывал, – денег двадцать семь рублей и тридцать две копейки с половиною, золотой брегет на цепочке, перстень, тако же золотой, с большим прозрачным камнем, золотая же заколка для галстука с голубоватым прозрачным камнем и буквами «В» и «С»…
– Стало быть, не ограбление…
Коллежский регистратор2 согласно кивнул и продолжал:
– Еще найдены были две фотографические открытки фривольного содержания и записная книжица.
Я взял в руки небольшую книжечку в черном кожаном переплете. На линованных страничках аккуратным бисерным почерком были начертаны адреса, а напротив них – женские имена. К сожалению, все адреса были явно не в нашем городе – названия улиц были мне незнакомы. И еще было много стишков, довольно пошлых и безвкусных.
Было ясно, что погибший – молодой ветреный повеса, охочий до развлечений бездельник, беспутный сын богатых родителей. Но ничего, что давало бы возможность установить его личность, обнаружено не было. Только две буквы на заколке. Не густо…
Хватиться отпрыска такого поведения родные могли и не скоро. Известное дело – современная молодежь!
– Дом принадлежит купчихе Дюжевой. Но уже несколько лет пустует. Мебель, как изволите видеть, вывезена. Двери закрыты на замки. Из-за этого, собственно, городовой и решил проверить дом, – Пульхров повернулся к Губореву.
– Так что, ваше высокобродь, – с обстоятельностью старого служаки начал о. – Я при обходе приметил, что замок на парадном как будто сломать пытались – он был повернут с ног на голову. Дужкой вниз, значит. А на двери были свежие царапины и накладная петля погнута. Однова, замок крепкий оказался, либо взломщик неопытный. Ну, я, на всякой случай, решил проверить со двора. Свистнул в свисток. Прибег вот, городовой Ракитин. Вдвоем пошли во двор. Глядь, а дверь-то черного хода приоткрыта. Она сызнутри была на задвижку заперта. Вот кто-то ее гвоздиком либо каким иным острым прутом ее сдвинул. Там, изволите видеть, царапины остались.
При этих словах городовой хотел было продемонстрировать царапины наглядно и жестом предложил мне пройти к двери черного хода. Но я лишь махнул рукой – не для чего. Знал я Губорева не первый день и в подобных вещах ему вполне привык верить.
– Ага, – удовлетворенно кивнул тот, явно оценив мое к себе доверие. – Стало быть, вошли мы с Ракитиным. Прошлись по комнатам – пусто и никого нет. Решили, что кто-то побаловался, да под конец заглянули в эту комнату. И вот…
Он неловко покосился на труп.
– Позвольте, ваше высокоблагородие? – вдруг подал голос Ракитин.
– Да, говорите.
– Тут дело такое, что во всех комнатах порядок. Ну, то есть хочь мебели нету, но все цело. А здесь вон в стенках дырья пробиты! И как– будто, не столь давно – мусор лежит, да еще видно, что пыль на полу стерта.
– Какие дырья? – удивился я, оглядывая стены.
– А вот, извольте видеть!
Городовой носком сапога передвинул одну из керосиновых ламп, стоявших на пыльном полу и ткнул пальцем. Но я уже и без того увидал небольшое, дюйма два, аккуратное отверстие, черневшее на белой стене в двух аршинах3 от угла комнаты и на высоте полтора аршин от пола. Второе отверстие было таким же, но в самом низу стены, на вершок4 выше пола.
Как я тут же убедился, в соседних комнатах у отверстий лежали кучки свежего мусора, полученного от сверления тех отверстий – крошка кирпича и раствора. Слой пыли хранил слегка смазанные отпечатки подошв обуви. А в одном месте, у отверстия близкого к полу, и чего-то округлого. По отпечатку складок я сразу понял – здесь некий человек вставал на одно колено. Вот и треугольный следок от носка ботинка!
Как ни старались я и мои помощники, но внешний осмотр дал совсем немногое. По следам на пыльном полу удалось установить только то, что покойный пришел в дом не один, а со спутником. Они сразу прошли в эту комнату, постояли несколько минут в центре ее, курили. А потом неизвестный упал и умер. Его товарищ же ушел. Но перед этим он подходил к трупу. Должно осматривал его. Помощи оказать он явно не попытался – труп, судя по той же пыли, не двигали.
Я приказал составить словесное описание внешности погибшего и направить его в Тамбов, а также в соседние с нашим уезды.
Вскрытие ожидаемо показало, что молодой человек умер от разрыва сердца, произошедшего верно от сильнейшего нервного потрясения. Исходя из этого был сделан вывод о естественности смерти и дело, несмотря на мои протесты, было закрыто. Однако, труп, по распоряжению полицмейстера, оставили в леднике для возможности дальнейшего опознания и передачи родственникам, ежели таковые объявятся.
И верно – не прошло и двух недель, как из Рязанской губернии поступил ответ, что по моему описанию погибший был признан как Владимиров Сергей Аполлонович, единственный сын богатого владельца мебельной фабрики. Приехавший несколько позже двоюродный брат покойного господин Путятин сообщил, что безутешный отец, долгое время до этого болевший, не вынеся тяжкого известия, скончался в одночасье и теперь ему, единственному родственнику злосчастной семьи, предстояли двойные похороны. По этой причине он просил по возможности ускорить процесс выдачи тела покойного кузена.
