ГЛАВА 41

Посреди недели приехала машина из Орла, привезла товар и загрузилась нашим. Мы сидели втроем в офисе, когда около четырех часов вечера в дверь постучали.

– Да! – гаркнул Сергей из-за стола, и дверь открылась.

– Здравствуйте, я загрузился, мне на складе сказали, что документы на дорогу в офисе! – вошел уверенными шагами в нашу комнатушку водитель, крупный мужчина моего телосложения, принеся с собой запах мазута, дизельного топлива и табака.

Я сидел у двери, закинув на манер Сергея одну ногу на другую боком. Сергей пре-бывал в полурасслабленном состоянии, откинувшись на спинку кресла. Ни выкрик «да!», ни появление водителя не заставили никого из обоих активизироваться. Лишь Вера под-скочила, схватила заготовленные накладные и начала их просматривать.

– Сереж, надо поставить печать и подписать! – сказала она, протянула документы мужу. Тот нехотя подался вперед, навалился локтями на стол, взял печать, два раза вяло ей стукнул по бумагам и протянул документы водителю.

«Подпись не поставил», – машинально отметил я мысленно, не зная зачем.

– И подпись еще поставьте! – пробасил водитель непререкаемым тоном.

«Молодец водила», – вновь отметил я, ухмыльнувшись про себя и внимательно вце-пившись взглядом в лицо Сергея. Снова, сам того не осознавая, я следил за его реакцией. Выражение лица Сергея с расслабленного тут же изменилось на недовольное и… и что-то еще, едва уловимое переплелось в чертах его лица с недовольством… Что-то еще… Не ме-няя отрешенной позы, я продолжал внимательно следить за событиями. Сергей нервным движением руки вернул накладные себе, демонстративно небрежным росчерком поставил подпись и раздраженно отпихнул по столу накладные в сторону водителя.

– Вот теперь порядок! – отчеканил тот, глянул на Сергея, распрощался и вышел.

Я прокрутил в своей памяти сценку заново. Остатки сомнения улетучились почти полностью – я давал себе 99,9%, что водитель раскусил Сергея. Раскусил в чем? В том, в чем неосознанно подозревал напарника мой мозг и что я осознал лишь в процессе – Сер-гей специально не хотел ставить подпись на этих накладных. Хм? Я задумался. Зачем? Я понимал, что эта бартерная операция шла мимо налоговой – получается, напарник не хо-тел подставлять через подпись свою фигуру. Выглядело довольно неубедительно, ведь та-ких операций у нас было больше половины. Да и печать на накладных была. Я понимал, что при соответствующих налоговых действиях, наша фирма все равно не отвертится от своих уловок. В моих глазах такая осторожность Сергея выглядела нелепо. «Странно», – подумал я, пожал плечами и ради любопытства, стал копаться в памяти, выуживая оттуда подобные случаи.

9 ноября Сергей вернулся в офис к двум часам дня.

– Роман, ты все, уже за квартиру рассчитался или еще нет? – спросил он, переведя дыхание и закончив диктовать жене суммы, полученные им в «Темпе» и в «Форте».

Я ответил, что осталось всего четыре неоплаченных метра, Сергей предложил по-делить имеющиеся наличные деньги, я согласился. Мы выписали себе очередную «пре-мию» по шестьдесят тысяч и уехали с работы на час раньше обычного, в пять. Через пол-часа я был уже в офисе строительной компании и внес последнюю сумму денег за кварти-ру. Бухгалтер выписала мне все документы и самый главный – акт о полной оплате квар-тиры. Домой я не шел, а парил. Меня не покидало ощущение, что именно в это время со мной продолжает происходить какое-то необъяснимое чудо – я стал обладателем собст-венной квартиры. И тот слегка безумный и дерзкий шаг – решение подписать договор на двухкомнатную квартиру, имея деньги лишь на однокомнатную – оправдался! «Удача лю-бит смелых!» – крутилось в моей голове, пока я парил три остановки домой. Это было что-то невероятное! Я не витал в облаках, я знал окружающую действительность – знал, что подавляющее большинство моих сверстников покупало квартиры на средства родителей или получали жилплощадь по наследству от бабушек и дедушек. Иные варианты обрете-ния жилья случались крайне редко. И потому я понимал, что произошедшее со мной – чу-до в чистом виде! Я, как слепой котенок, полагавшийся лишь на свою интуицию и всячес-ки к ней прислушиваясь, совершил рискованный шаг – отнес все наши с отцом шестилет-ние накопления в долевое строительство, и риск обратился огромной удачей. Я забежал домой, выпалив новость тут же с порога отцу. Тот буркнул «ну, хорошо» и ушел курить на балкон. С матерью отношения пребывали все в том же молчаливом напряженном ней-тралитете. Она, услышав звуки моего появления, тенью вышла из своей комнаты и появи-лась на кухне. Я сидел за столом и ужинал. На мать было смотреть совестливо и страшно. Она сильно опустилась внешне, будто состарилась лет на десять и выглядела на все шестьдесят. Постоянное пребывание в агрессивно-депрессивном состоянии делало свое дело – мать потухала на глазах. Ее наполовину седые волосы отросли ниже плеч, против обычной короткой стрижки это смотрелось дико. Кожа, от нехватки солнечного света, ста-ла вялой и блеклой. Особенно на лице – глубокие складки образовались на щеках, лишь гипертрофированно подчеркнув одутловатую дряблость кожи. Мать была одета во что по-пало, совершенно не следила за собой, как бывает с людьми, утратившими связь с окружа-ющим миром. Глаза матери говорили именно об этом – пустые, безжизненные, полные бо-ли. Они стекленели и тускнели с каждым днем все больше. Я все чаще гнал от себя плохие мысли, навязчиво лезшие в голову. «Мать долго не протянет», – думал я, содрогаясь при осознании их. И именно поэтому я совестливо не мог смотреть в такие глаза матери – я ощущал полную свою беспомощность. Я понимал, что ничем не могу помочь. Все мои робкие попытки наладить контакт с матерью натыкались на шквал агрессии и отборного мата. На мою голову, не сдерживаясь ничем, выливались все проклятия, какие только можно было придумать в контексте нашей семьи – я значился в глазах матери отцовским холуем, папенькиным сыночком, пристроившимся ради собственного блага к более силь-ному из родителей и трусом, бросившим мать валяться на кровати и подыхать. Зачатки моего сочувствия матери и желания ей помочь сметались такой агрессией под чистую, освобождая место встречной злости и ненависти. Это был абсолютный тупик. После нес-кольких попыток наладить отношение с матерью и как-то вернуть ее к нормальной жизни, я понял одно – надо оставить ее в покое и надеяться на лучшее. В короткие часы моего пребывания дома отцу доставалось не меньше. Мать поливала его матом, обзывая попутно жлобом, колхозником, трусом и мудаком. Отец терпел нападки молча, иногда улыбаясь в ответ, чем вмиг доводил мать до белого каления. Иногда отец не выдерживал и отвечал словесно, словно подкидывал дров в костер материнской злобы, который тут же вспыхи-вал, и ругательства на голову отца лились еще с большим бешенством. То, что у матери начались проблемы с психикой, мог понять любой человек в здравом уме.

– Что, все… расплатился за квартиру? – буркнула агрессивно мать, войдя.

– Да, все, расплатился полностью… – сказал я, ожидая начала нападок.

– Ну вот теперь, наконец, съедешь в свою квартиру и живи там! – произнесла мать, насыпая дергающейся в руках ложкой кофе в чашку, не мытую уже пару недель и оттого всю бывшую в липких кофейных потеках.

– Буду жить там, – нарочито нейтрально произнес я, зная на опыте, как чувствитель-на мать к любой другой интонации.

– Вот и молодец, нечего сидеть на шее у родителей! Заселяйся, заводи семью, же-нись, только оставь меня в покое! – мать произнесла окончание фразы с хорошо знакомой мне эмоцией, после которой обычно следовал срыв на крик и истерику.

– А я тебя и так не трогаю… – сказал я.

– Да конечно не трогаешь… – мать налила в чашку кофе, приподняла ее за блюдце над столом и начала помешивать ложкой напиток. – Никто не трогает… ни ты, ни твой па-паня! Хорошо оно, против матери-то вдвоем, да!?

Маховик истерики запустился. Я приготовился терпеть.