“Да”, – сказала она вновь, когда их оставили в комнате одних, и первой стянула кофту. Да, да, да, ещё, ещё – повторяла она потом, извиваясь под ним всем телом, полуодетая, на неуклюжем диване. Да. Ничего не требуя взамен.

Макс был тронут. Аня заметила сквозь какой-то дурман, отрешённо. Она была расслаблена и слегка пьяна. Он предложил уйти, она поёжилась при мысли о холоде, но согласилась. Не хотелось видеть кого-то ещё. Они едва попрощались с двумя парочками, которые упивались собой по соседству, за стенами.

Несмотря на мороз, её вечно озябшие пальцы горели. Аня шла, слушала его голос. Такой тёплый сегодня.

Потом, вдруг, он умолк. Какие-то мысли захватили его. По-прежнему под руку, они брели меж домов, никуда, под ногами у них хрустел снег. Хмель ушёл, Анина голова была удивительно ясной.

Макс и совсем позабыл о ней. Проверяя, Аня притормозила, высвободила свою руку. Не заметив, он оторвался, затем всё-таки остановился, полуобернувшись назад, к ней. Всё ещё погружённый в себя.

Она не злилась, нет.

Его шарф съехал вниз, и шея выросла из-под шарфа. Он смешно, как мальчонка, сложил свои губы. Взгляд его затуманился, где-то блуждал.

У Ани мелькнула… Надежда? Сомненье? Мечта? Сейчас. Его брони больше нет. Нет для неё. Как-то сказать ему – отомкнись, я ничего у тебя не прошу, ничем не хочу связать, но пусть всё будет по-настоящему, ведь я не игрушка.

Разве это было возможно? Разве хотя бы однажды она успевала что-то ему объяснить до того, как он пугался и поспешно принимался заговаривать ей зубы?

А время тянулось. Он молчал. Молчал необъяснимо долго.

Надо было попробовать. Сделать попытку Она же хотела всё изменить? Мечтала об этом. И, как будто, его брони больше не было. Ну, же, ну! И она решилась. Не зная, какие нужны слова.

– Максим. Макси-им!

– А?!

– Я зову. Ты меня не слышишь.

– А! Прости.

– Мне кажется, я зову тебя так постоянно. Ты не слышишь. Не хочешь услышать.

– Что услышать? Анют, ты о чём?

– Тебя так долго не было, теперь ты позвонил, я ни о чём тебя не спросила. Но я знаю, через какое-то время ты исчезнешь опять. – По его реакции уже было видно, что мимо, Аня сразу потеряла запал. – Меня совсем это не радует, но дело… не в этом,… не в этом. Пойми меня, прошу…

Это были не те слова. Их было слишком много, они звучали жалко, ни одно из них не попадало в точку. Макс моментально вернулся к себе. Взгляд его стал собранным, жёстким. И бежал от её глаз. Наверняка, у него не с ней одной бывали подобные разговоры. Продолжать не стоило, это было уже проверено. Не стоило и начинать. Портить напрасной сценой хороший вечер.

– Ну, ты что? Анюта, ты что? Ты обиделась? Ты же знаешь, как я загружен. Институт, тренировки, фарца. Ерунда, но кручусь. Даже скучно об этом? Ты брось. Вот, послушай…

Он был рядом, обнял и, невзначай, потихоньку потянул её в путь. И, конечно, рассказ. За рассказом – другой. Всё смешно, всё забавно. Это Макс. Только голос слушался его плохо. Был похож на другие голоса.

А Аня покорно брела рядом. Слушала. Слушала, не перебивая. Лучше б не начинала.

И Анины глаза убегали вдаль. Потерявшись вдали, торопливо возвращались к ней под ноги. Рассеянно убегали и возвращались снова. Не успев ни на чем задержаться.

И что было там, вдали, Аня видела, но не различала.

Поэтому те две фигуры, фигуры человека и собаки, она не заметила сразу. Ей казалось, рябит на снегу.

Просто рябь, что могло быть вполне. Ведь часто расплывается то, что вдали, когда щиплет глаза и хочешь удержаться от слёз, ведь нелепо, смешно просто плакать, всё по-старому, всё, как и раньше. Но какое-то беспокойство росло – эта рябь приняла слишком правильный ритм и становилась больше и больше.

И невольно Аня всмотрелась. Думала о себе и о Максе. Порвать с ним и снова быть одной без всяких иллюзий, либо всё оставить, как есть, казалось ей одинаково тоскливым.

А они были странной парой. Двигались в темноте, по белому снегу. Как их грань, продолженье. Пёс, огромный и белый, сверкал, а потом исчезал, сливаясь с покровом земли, и вновь возникал, деловито труся, размашисто выкидывая вперёд лапы.

С ним шагал человек. В длинном, чёрном пальто. Немного чернее пространства. Словно гонец, проводник наступающей ночи. Словно венец темноты. Дразнящий её пиком цвета.

Он шёл легко, скользя, чуть не летя над снегом. Не быстро, не медленно, движения были едва различимы и скрыты хранящей его темнотой. Шёл уверенно, как твёрдо знающий цель, но Ане вдруг показалось, что он не видит, не слышит, идёт наугад, толком не разбирая дороги. Как заведённый. Ведомый. Ей стало не по себе.

И – она догадалась, кто это. Лицо ещё не было видно, она могла ошибиться. Но собака, огромная, белая с серым, Аня никогда не встречала таких. Может быть всё-таки эта – другая? Той же, неизвестной Ане породы.

С ним совершенно не хотелось столкнуться. На всякий случай уйти. Как назло, он двигался наперерез Ане и Максу.

Они сознательно приближались к ней!

Аня почувствовала в спине холодок. Зачем? Тогда, в их квартире, она ничего не взяла. Что ему сказать? Как объяснить, для чего ввалилась к нему ночью? Идиотка! Но что теперь можно от неё потребовать? Извинений? Она тридцать раз извинится. Может быть, она обозналась, это кто-то другой? Благо, хоть с ней Макс. Правда, придётся всё объяснять и ему. Объяснять, почему пошла с Леночкой и Олегом. Её должны были с кем-то познакомить. Что ж, пусть знает.

Меж тем, расстояние, отделявшее человека и собаку, неуклонно сокращалось. Аня тянула Макса в сторону. Макс ничего не мог понять. Макс остановился, подставил этой парочке свою спину. Макс ни о чём не подозревал, и продолжал что-то бубнить ей на ухо.

Замолчал лишь теперь. Теперь упрямо стоял, как будто дожидаясь того, с собакой. На лице его были недоумение и обида. Макса не слушали. Неужели можно до такой степени ничего не чувствовать, ничего! Объясняться ещё и с ним. Вряд ли это будет менее неприятно.

Она перевела взгляд. Вдоль дороги горою были накиданы расчищенные снег и лёд. Аня думала, они послужат преградой, ненадолго задержат. Парень этот, ни на миг не останавливаясь, взлетел на хребет горы. И уже медленнее сходил вниз.

Стертая кожа ботинок. Серые брюки. Благородный, но выношенный твид пальто, дорогой и изящный, искусно и тонко вязанный шарф в контраст к остальному наряду. Килем острый кадык. Отсвет дальних фонарей падал ему на лицо, Аня узнала его, сомнений не могло быть. Глаза их соприкоснулись.

Он ждал этого.

Аня возмутилась. Он смотрел ей в глаза. Прямо в глаза. Не отрываясь. Беззастенчиво. Дерзко. Аня возмутилась. Она не боялась, он ошибался, если рассчитывал смутить её. Она поставит его на место. Но он не отступал, не думал отступать. Впрочем, разве Ане нужно было играть с ним в гляделки? Ни к чему совершенно. Просто отвести глаза, не смотреть. Не заговаривать первой. Сделать вид, что его не узнала.

Аня не смогла отвести глаз.

Что-то помешало ей. Как будто было страшно остаться под его пристальным вниманием, а самой – не видеть. Глупость. Ане захотелось спрятаться, убежать. Что это такое? Просто отвести глаза.

Она была не способна сделать это.

Отвернуться? Гипсом залило шею. Закрыться рукой? Сомкнуть веки? Это же глупо. Она просто придумала это себе. Она просто придумала.

Он приковал её взгляд. Не произнося при этом ни слова. А она уже не пыталась оторваться от его глаз, – к своему удивлению – тянулась к огромным, чёрным зрачкам. Тянулась к ним, как к магниту. Втягивалась в их сердцевину.

Темнота и снег закачались по бокам. Его лицо непомерно выросло и приблизилось к Ане. Бездонные чёрные бездны. Аня могла бы потрогать их рукой. Той, что неловко пыталась закрыться.

Она падала вперёд. Уносилась к его глазам. Растворялась в них. Исчезала.

– Эй, тебе чего надо, приятель?

Гул проспекта, игра ветерка, дома, фонари, внезапная тишина, темнота, воздух, снег, всё возвращалось к Ане со словами Макса. Мир вокруг был полон звуков, прикосновений и красок, которые с необычайной ясностью открылись ей. Макс! Помоги мне, Макс! У него много лиц. Много лиц. Много лиц, Макс.