Я освободилась от ремней. Взвод телепата сейчас, должно быть, уже далеко. Полученные таблетки избавили меня от головной боли. Я закрыла глаза и попыталась расслабиться, но не смогла. Ощущение крепкой кровати подо мной вместо настоящего спального поля служило неприятным напоминанием, что я не в собственной комнате, а в чужом месте на девяносто третьем уровне.

Зачем меня послали на лечение сюда? Это предостережение по поводу моего будущего лотерейного результата? Форж — блестящий атлет, а Шанна может сделать поразительно эффектную одежду из самых дешевых доступных материалов, но я попробовала силы во всех видах деятельности, предлагаемых в нашем ближайшем общинном центре, и не проявила таланта ни в одном их них. Единственный раз я получила одну из таких заветных золотых карточек, дающих доступ к продвинутым занятиям, по плаванию, но знала, что не обладаю подходящим ростом или сложением, чтобы лотерея сделала меня профессиональной пловчихой.

Жестокая правда состояла в том, что лотерея отправит Форжа и Шанну вверх по улью — они могли даже попасть на элитные десять уровней, — а вот меня ожидает спуск. Люди говорили, что я обладаю ясным умом, поэтому еще оставалась надежда, что меня припишут к какому-нибудь шестидесятому уровню, но надо смириться с фактом, что я могу оказаться и здесь, на девяносто третьем.

Я вновь открыла глаза и осмотрела комнату. Белые стены казались слегка потертыми, потолок потрескался, а решетка сканирования над головой относилась к устаревшей модели, но это все равно выглядело лучше среднего медицинского отделения на подростковом уровне. Пациенты в комнате ожидания носили дешевую одежду — но опять же, их вещи были лучше моих туники и леггинсов.

Я вспомнила слова Аттикуса, мол, после выхода из лотереи все улучшат жилищные условия. Все увиденное до сих пор на девяносто третьем уровне подтверждало — это правда. Самое тяжелое в выходе из лотереи работником девяносто третьего уровня — это не мои жилищные условия, а понимание, что я разочарую отца с матерью.

Я знала, что после лотереи больше не увижу никого из друзей с подросткового уровня. Ее вердикт разделит нас навсегда, рассеяв по ста жилым уровня улья. Нас научили принимать этот окончательный разрыв, а не пытаться сохранить дружбу, преодолевая барьер из пяти, десяти или даже пятидесяти уровней.

Семейные узы — совсем другое дело. Улей понимал, что между родителями и детьми существует глубокая связь. Пусть я и беспокоилась о резком переходе, ожидавшем меня в восемнадцать лет, полном изменении стиля жизни и потере всех друзей, я утешала себя мыслью, что у меня останется поддержка родителей.

Сейчас меня настигла тошнотворная мысль. Улей поощряет сохранение связи между родителями и детьми без учета межуровневых различий, но некоторые родители все равно предпочитают отказаться от ребенка, попавшего после лотереи на постыдно низкий уровень. Я не думала, что мои поступят так же, но…

К счастью, открылась дверь и отвлекла меня от невеселых дум. Я приподнялась на локте и увидела пожилого мужчину в форме врача. Он улыбнулся мне, но неодобрительно погрозил пальцем.

— Ляг, пожалуйста, Эмбер. Повреждение головы может вызвать головокружение и даже внезапную слабость, а мне не нравится, когда мои пациенты падают на пол.

Я легла обратно на кровать.

Он изучил свой инфовизор и забормотал себе под нос:

— Повторяющиеся головные боли. Отмечен риск аллергии.

Врач подошел и осмотрел мою голову.

— Твои записи при поступлении утверждают, что ты забралась на скалу подросткового уровня и ударилась головой о звезду. Я видел множество травм головы, но ни одной — из-за звезды. Ты не поняла, что добралась до самого верха?

— Во время подъема я закрыла глаза, потому что боюсь высоты. — Я помолчала. — Наверное, это звучит несколько странно.

— Я слышал и более странные вещи. — Врач включил сканер, поводил им над моей головой и изучил настенный дисплей. — Похоже, ты не причинила себе серьезных повреждений, но я бы советовал при следующем восхождении держать глаза открытыми.

Я вздрогнула.

— Больше никогда не полезу на скалу.

Доктор выключил сканер, подошел к полке, достал пластиковую упаковку и рывком открыл ее.

— Раны на голове всегда сильно кровоточат. Я сотру кровь, чтобы разглядеть порез.

Он потер мою голову какой-то мокрой тканью, а затем прыснул мне на макушку ледяной жидкостью из бутылки.

— Хорошая новость — порез глубоко под волосами, и нет риска, что останется заметный шрам, — оживленно сказал врач. — Плохая новость — порез глубоко под волосами, поэтому клей на несколько дней испортит тебе прическу.

— Клей? — поразилась я.

— Века назад врач сбрил бы тебе часть волос и зашил рану. В наши дни мы используем особый клей, чтобы ее закрыть. — Он взял с полки другую бутылку. — Я сбрызнул пострадавшее место впитывающимся в кожу обезболивающим, но ты можешь почувствовать легкое неудобство, когда я соединю края разреза. Пожалуйста, постарайся не двигаться в следующие пару минут и закрой глаза на случай, если клеевая жидкость пролетит мимо цели.

Я закрыла глаза и обхватила себя, готовясь к вспышке боли, но почувствовала лишь легкое-легкое натяжение.

— Готово, — сказал доктор. — Теперь можешь попытаться сесть.

Я медленно села и свесила ноги с края кровати.

— Голова кружится?

— Нет.

— Хорошо. В ближайший час ты почувствуешь онемение в макушке. Как только местная анестезия отойдет, голова, возможно, заболит вновь, но я пропишу тебе обезболивающие.

Он деловито постучал по инфовизору и вновь взглянул на меня.

— На твоей голове находится, и ты это почувствуешь, комок клея. Можешь мыть ее как обычно, но не окрашивай, не расчесывай и не дергай волосы в этом месте, и постарайся больше не биться головой. Клей сам сойдет дней через десять, после этого можешь вернуться к обычному поведению.

Я осторожно потрогала пальцем макушку. Врач был прав. У меня в волосах будто застрял комок клея.

— А на плавание ходить можно?

Доктор прищелкнул языком.

— Думаю, ближайшие десять дней тебе лучше держаться подальше от мокрого песка пляжа подросткового уровня, но бассейн должен быть вполне безопасен.

— Спасибо.

— Думаю, мы подержим тебя здесь ночь, — прибавил он. — Но ты сможешь вернуться на подростковый уровень прямо с утра.

Я нахмурилась.

— А нельзя мне вернуться туда сейчас? Моя голова в полном порядке.

— Мы должны сделать еще несколько проверок, прежде чем тебя отослать. Скоро кто-нибудь подойдет и проводит тебя в другую комнату. До свидания, Эмбер.

Доктор вышел из комнаты. Я достала из кармана сложенный инфовизор, постучала по нему, чтобы развернуть, и позвонила Шанне. Через мгновение ее лицо появилось на экране.

— Эмбер, как ты? Где ты?

— Я в медицинском отделении на девяносто третьем уровне.

— Девяносто третий уровень! — в ужасе взвизгнула Шанна. — Что ты там делаешь? На этом уровне вообще есть врачи?

— Меня осмотрел очень милый врач. Скажи, пожалуйста, остальным, что по его словам, я должна остаться здесь на ночь, но увижу всех вас утром.

— Полагаю, тебя накормят белковыми отбросами, — мрачно сказала Шанна.

Она была моей лучшей подругой. Но я начинала думать, что стоило позвонить Прейе или Марго.

— Я должна идти. Меня переводят в другую комнату.

— Сомневаюсь, что вода на девяносто третьем уровне безопасна для питья, — продолжала Шанна. — Должно быть, это ужасно близко к системам мусороочистки на сотом уровне.

— Мне правда пора идти. Увидимся завтра, Шанна.

Я постучала по инфовизору, заканчивая звонок, и скорчила гримасу стене. Шанна была моей лучшей подругой со дня прибытия на подростковый уровень. Родители привели меня в пустую неприветливую комнату, помогли распаковать набор простой одежды и вещей, разрешенных правилами равенства, сказали пару ободряющих слов и ушли. Я немного посидела, чувствуя себя покинутой и одинокой, затем рискнула выйти на поиски коридорной общинной комнаты.