— Сейчас все будет забито, потому что мы приближаемся к Празднику, а ты знаешь, что произойдет после его окончания, — на удивление мрачно ответил Аттикус.

— Лотерея 2531.

— Именно. Через десять дней все восемнадцатилетки в нашем улье распрощаются с друзьями-подростками и отправятся в свои центры оценки. Все знают, что впереди ждет шквал тестов, определяющих всю их дальнейшую жизнь. И, естественно, нервничают из-за этого, а в некоторых случаях тревога перерастает во вспышку паники.

Я процитировала слова, написанные на стенах каждого общинного центра на подростковом уровне:

— «Пять лет на подростковом уровне завершаются волнующей лотерейной неделей. Восемнадцатилетние оцениваются, распределяются, оптимизируются и, получив импринтинг, с гордостью выходят из лотереи полезными взрослыми членами улья».

Затем наморщила нос.

— Но я могу понять тревогу восемнадцатилеток. Пятидесятый подростковый уровень расположен в середине улья. Все хотят успешно пройти лотерею и быть приписаны к верхним уровням улья, но, по правде говоря, половина из нас в итоге отправится на нижние.

— Наши шансы гораздо хуже, — возразил Аттикус. — Когда я ребенком учился в школе, учителя все время говорили, что в улье сто миллионов человек и сто жилых уровней. Звучало так, словно на каждом уровне живет по миллиону. — Он помолчал. — Но это неправда. На сотом уровне есть лишь трубы и мусоропровод, то есть в улье всего девяносто девять этажей квартир. Должно быть, на подростковый уровень запихали миллионов пять жителей, и места хватает, поскольку у каждого из нас всего одна маленькая комната. Но у всех взрослых квартиры, и каждому известно, что на более высоких уровнях жилье крупнее.

Его лицо вытянулось.

— Если обдумать это логически, то получается, что в роскоши на первом уровне живет гораздо меньше людей, чем в каморках на девяносто девятом. В нашем коридоре двадцать два жильца. По моим подсчетам, после лотереи лишь семь или восемь человек из нас поднимутся в улье, а остальные отправятся вниз.

Я нахмурилась. Все это я сама поняла в школе и молчала, поскольку преданный член улья не мог сомневаться в словах учителей. Откровенно мятежные высказывания спокойного Аттикуса обескураживали.

Друг пожал плечами.

— Но меня мысль о спуске по улью не беспокоит. Мои родители живут на восьмидесятом, так что я не питаю больших надежд в отношении того, куда меня припишет лотерея.

Я вновь растерялась. Правила равенства на подростковом уровне гласят, что вы никогда не рассказываете другим, на каком уровне живут ваши родители. Отправляясь навестить семью, вы обязательно должны быть в лифте в одиночестве, чтобы никто не увидел уровня вашего назначения. Я знала нескольких подростков, включая Риса, нарушавших это правило и самодовольно сообщавших, что их родители принадлежат к элите и обитают на верхних десяти жилых уровнях улья.

Подобные попытки выделиться всегда наталкивались на враждебную реакцию: твои родители больше не имеют значения, поскольку все подростки относятся к пятидесятому уровню и равны. Я никогда не слышала, чтобы кто-то признавался в низком уровне своих родителей, и не знала, что ответить.

— Возможно, мои родители живут всего лишь на восьмидесятом уровне и выполняют простую работу, ухаживая за растениями в районах гидропоники, но они счастливы, — продолжал Аттикус. — Они гордятся, что занимаются таким важным делом, как производство еды для улья.

Я, наконец, нашла безопасную реплику:

— Еда для улья жизненно важна.

Аттикус кивнул.

— Даже оказавшись на девяносто девятом уровне, я буду знать, что делаю важную работу. У меня будет своя квартира, а не одна комната, и доход больше, чем жалкое подростковое пособие. По моей теории улей намеренно организует все это. Подросткам из семей высокого уровня, должно быть, сложно перейти к минималистскому стилю жизни на подростковом, но это означает, что после выхода из лотереи жилищные условия у всех станут лучше.

Я знала, что Аттикус прав и подросткам из семей верхних уровней сложно приспособиться к подростковому. Впервые попав сюда тринадцатилетней девочкой, я думала, что моя комната ужасно мала в сравнении со старой спальней в квартире родителей на двадцать седьмом этаже, и с трудом покупала самое необходимое на жалкое пособие.

Но я не испытывала уверенности, что по выходе из лотереи условия жизни станут лучше у всех. Я слышала множество шуток, мол, техники канализации девяносто девятого уровня живут в хижинах среди труб, и считала, что люди, конечно, преувеличивают, но понятия не имела, какова жизнь там, внизу.

— В лотерее меня пугает не неуверенность, на какой уровень я попаду, — сказал Аттикус, — а тот факт, что в мой мозг вложат информацию, требуемую мне для работы.

— Но импринтинг — это замечательно, — возразила я. — Нам просто подарят массу знаний.

— Именно так нам и говорят, — цинично заметил Аттикус. — А мы это послушно повторяем. Но я считаю мысль, что кто-то вмешается в мой разум, довольно пугающей. Ты об этом не думала, Эмбер?

До сих пор я не думала об импринтинге — мои тревоги по поводу лотереи ограничивались тем, попаду ли я на высокий или низкий уровень, — но вот сейчас задумалась. Болезнен ли импринтинг, и не изменит ли мою личность дополнительное знание?

К нам подошли Форж и Шанна, остальные ребята из нашего коридора, за исключением Риса, следовали за ними.

— Пляжные спасатели помогли тому пловцу? — спросила я.

— Да, — с готовностью отозвался Форж. — Они были великолепны. Я один из лучших пловцов в подростковой команде Синей зоны. Возможно, когда я пройду лотерею, и меня припишут к пляжной спасательной службе.

— Лучше тебе пожелать, чтобы лотерея направила тебя во взрослую команду Синей зоны по плаванию или серфингу, — неодобрительно заявила Шанна. — Профессиональный атлет принадлежит к гораздо более высокому уровню, чем простой пляжный спасатель.

— Жить на высоком уровне и плавать за свою зону было бы неплохо, но спасение попавших в беду людей принесло бы больше удовлетворения. — Форж вздохнул. — Ладно, мою судьбу решит лотерея, а не я. Я лишь надеюсь…

Его прервало возвращение санитара.

— Сейчас я отвезу тебя в медицинское отделение на лечение, Эмбер, — сказал Барнард.

Моя каталка вновь двинулась по песку.

— Увидимся, — бросила Шанна.

Я подняла руку в знак согласия. Мои носилки подскакивали на песке, посылая в голову резкие приступы боли, но затем мы прошли через какие-то двойные двери. Простор, синее пляжное небо, ослепительно яркие солнца сменились стандартной высоты белым потолком с обычным освещением, и мои носилки гладко покатились по коридору.

На каждом уровне улья располагается лишь один пляж, поэтому все они близки к центральной точке района 500/5000, и у каждого входа лежат крупные развязки лент, чтобы люди из отдаленных пунктов могли путешествовать со всей возможной скоростью. Я ожидала, что мы остановимся на развязке у этого пляжного выхода, и раздумывала, каково это — ехать на ленте привязанной к носилкам, но мы продолжили путь по коридору к ряду экспресс-лифтов.

Барнард нажал кнопку, чтобы вызвать кабину.

— Эмбер, похоже, у тебя мелкое повреждение головы, поэтому каскадное распределение подросткового уровня присвоило тебе низкий кризисный рейтинг и отправляет тебя на лечение на другой уровень улья.

Меня отправляют на другой уровень! Я знала, что нервничать из-за этого смешно, но до тринадцати лет я жила с родителями на двадцать седьмом уровне, а затем переехала на подростковый пятидесятый.

С тех пор я множество раз ездила вверх и вниз, обычно вопреки правилам балансируя на перилах, пока не вмешивались безопасники в синей форме и не прогоняли меня. В каждой поездке я с любопытством разглядывала другие уровни, пока эскалаторы проносили меня мимо, но в действительности никогда туда не заходила.

Правильно воспитанный член улья остается на домашнем уровне, перемещаясь на другие, лишь когда этого требует работа или визиты к близким родственникам. Раз в неделю я бывала у родителей на двадцать седьмом. Я выделялась возрастом и одеждой, поэтому каждый встреченный безопасник проверял мою личность и удостоверялся, что я не отклонилась от прямого пути в родительскую квартиру.