– Чего ты? – оторвалась Ирина, жена, от изучения с дочерью математических причуд. – Топить будешь? Так жарко же, Серёжа. Не уснём. Баня получится.

  Чалый Серёга, суровый и деловой, жене пока не стал отвечать, а закинул всё ведро в топку, надел рукавицы и побежал с пустым ведерком по-новой. Чтоб ближе к утру, когда самый  колотун грянет, подкормить свою хорошую печь.

– Подожди  малость, приду расскажу, – он побежал на улицу к будке собачей. Барбос у него был серьёзный. Алабай. Почти телёнок. Серёга его купил двухмесячным пацаном три года назад на выставке собак в Кустанае. Назвал его красиво – Валет. За три года Валет стал гигантом и когда хотел чувства выразить, вставал на задние лапы, а передние клал  хозяину на плечи и снизу вверх проводил языком по Серёгиной щеке. Чалый – здоровый мужик. Под метр девяносто ростом. И весил сто килограммов с копейками. Так Валет даже его чуток к земле пригибал, а когда облизывал, то Чалый Серёга шею напрягал основательно, чтобы друг его любимый её не своротил нечаянно. Будку ему Чалый сколотил из толстых досок и снаружи всю её обложил  слоем стекловаты и поверху прибил к доскам длинными гвоздями фанеру. Но ниже сорока градусов будка эта Валета уже  не согревала. Год назад такой мороз три дня гулял по совхозу и пёс простыл. Болел потом месяц. Отстегнул Чалый карабин от цепи и притащил Валета на кухню.

– Здрассти! – удивилась Ирина, жена Серёгина. – Чего это вдруг? Есть будет за столом, с нами? Стул ему поставить, тарелку отдельную, ложку с вилкой?

– Пошли, покажу что-то, – Серёга поманил её пальцем к окну. – Гляди на градусник.

– Сорок? – не поверила градуснику жена. – Так в пять часов вечера тридцать два всего было. И что теперь, Серёжа?

– Хреново будет теперь, – Чалый Сергей постелил Валету старую телогрейку свою возле умывальника, подвел его и  сказал «лежать». – Очень быстро падает температура. Это может означать только одно: будет очень холодно и долго. Не неделю даже. А сколько – никто не скажет пока. По радио, конечно, объявляли. Но Данилкин уже восемь лет пишет везде, чтобы и нам радиолинию протянули. Не могут. Далеко мы. Не от чего провода тянуть. А тридцать километров от «Альбатроса» – это разве далеко? Я с директором ихним, Дутовым, разговаривал. Он сказал, что разрешение в Облсвязи мы сами должны выхлопотать. Без разрешения он к нам ветку кинуть не может. А им в совхоз линию провели  ещё в конце пятидесятых. Восемьдесят километров. Сто шестьдесят столбов воткнули  от райцентра! И ничего, государство не развалилось и по миру не пошло. А мы сидим тут в отрыве от жизни, бляха. Газеты и то через три дня привозят.

– А что будет, если мороз за сорок  больше двух недель простоит? – Ирина села на табуретку и испуганно прикрыла  рот ладонью.

– Хреново будет, – Чалый оделся потеплее. На обычные брюки надел ватные, на свитер трикотажный напялил шерстяной из собачьей шерсти, который связала ему директорская жена на день рождения. У них две больших лохматых собаки. Сибирские пушистые лайки. Данилкину друг привез из Якутии. Учились вместе в Высшей партийной школе в Москве. Так что только Надежда, жена директорская не вязала из их мягкой, теплой белой шерсти! Серёга погладил свитер на животе и улыбнулся. Потом тулуп накинул, ушанку и варежки двойной вязки нацепил. – Пойду к директору. Надо подумать, что делать будем. Таких морозов за десять наших целинных лет не было ещё. Много бед может быть. Никто ж сроду к таким холодам тут не готовился. Приду часа через два.

Он шел по поселку мимо домов, из которых вылетали мужики с вёдрами для угля и те, кто уже набрал и нёсся в хату. Почти во всех дворах копошились силуэты возле будок с собаками. Тоже отцепляли и уводили в квартиры. У Кравчука собаки не было. Зато он кур развёл десятка полтора и сейчас делал, наверное не первую ходку в курятник. Перетаскивал их по две-три в дом. Бежал он быстро, резко, нес большую курицу и цветастого своего петуха, которого, видно, прижал крепче, чем надо. Потому петух орал во все горло и сильный мороз добавлял  в истошный крик звона и громкости.

– Толян! – позвал Кравчука Чалый. – Соляру надо слить с тракторов. Потом не заведемся. Так загустеет – никаким факелом не отогреешь. Обойди всех трактористов, скажи. А то поздно будет. И с моего слей тоже. А то мне к Данилкину срочно надо. Порешать,  как крутиться будем. Похоже, много загубит холодрыга, если за сорок пять упадет.

– Ладно! – отозвался Кравчук Толян. – Я уже и сам думал! Сейчас  я. Пять куриц осталось. Ночью замёрзнут нахрен. А я яйца люблю почти как самогон!

И его звенящий в колючем воздухе смех полетел черт знает куда над посёлком.

Данилкина Серёга поймал на выходе из  дома. Одет директор был непонятно во сколько слоёв тряпья, но выглядел толще обычного вдвое.

– Молодец, Серёга! – подал он руку в варежке. – А я уже думал, кого за тобой послать. Давай  в контору бегом пока телефон работает. А то лопнут провода на морозе и ку-ку! Будем в автономном плавании. Без мудрых указаний сверху.

Навстречу им бежал Олежка  Николаев, Валентин Савостьянов и кузнец Иванов Алёша. На МТС торопились. С другой стороны совхоза туда же бежали ещё с десяток трактористов и шоферов. Трактористы – солярку сливать, а шоферы – свинчивать аккумуляторы, антифриз спускать. Он до тридцати пяти держит, а после каменеет и разрывает радиаторы.

– Это самое, Григорий Ильич! – кузнец остановился. – Я в кузне сейчас мехами жар раздую. Угля полно у меня. Потом из конюшни всех семерых коней с лошадками переведу. Конюшня с дырьями в стенах, ворота тонкие, а в кузне им и места навалом, и жить будут пока как в раю.

– Соломы не забудь натаскать от крайней клетки. Там стог нетронутый. – подсказал Чалый Серёга.

– Ага! – успокоил его кузнец. – Коня запрягу и полные сани накидаю. Потом добавим по ходу жизни.

  И все разбежались. Над совхозом висел, переливаясь под светом очень ярких звёзд и полной луны, светлый дым от очень сильно натопленных печей. Это просто здорово, что в совхозе никто не проспал налёта сумасшедшего холода. Снег скрипел под валенками, будто Чалый с Данилкиным давили  на бегу тончайшие хрустальные бокалы для шампанского, которых в посёлке ни у кого не было. Шампанское здесь не пили даже интеллигенты. Врач Ипатов, учителя и библиотекарша. Даже далеко отодвинутые от интеллигентности продавщицы сельмага пили в худшем случае портвейн №12. Когда не успевали завезти по графику новую партию «московской». А шампанское держали только для гостей утончённых из обкома и ЦК Компартии Казахстана.

Минут двадцать районная телефонистка не могла соединить Данилкина с дежурным обкома. Линия была занята. Наконец она сумела вклиниться и Григорий Ильич долго говорил с обкомом. Получал инструкции и строгие предупреждения.

– Ты, Данилкин, гляди, людей не погуби там. Никто пусть не работает. Все сидят по домам. Ждут особых указаний, а сами не рыпаются. У нас кадры всё решают! Понял? Людей береги! А мороз по прогнозу будет близко к пятидесяти. И продержится дней десять. Терпите! А ты звони три раза в день. Докладывай обстановку.

Дежурный, инструктор обкома Каиржанов Булат так громко излагал указания, что Данилкин отвёл трубку от уха подальше и Чалый разговор слышал полностью.