строя.

***

Белые мухи начали валиться из низких мрачных туч только через месяц, двадцать пятого ноября. Большие растрёпанные хлопья, как парашюты подолгу висели в безветренном воздухе и как пух гусиный укладывались на застывшую горками грязь. Они аккуратно выравнивали поверхность раздолбанных дорог и прятали нерукотворное безобразие во дворах. Посёлок медленно, но уверенно отвоёвывал у неопрятной поздней осени чистоту и яркий художественный образ культурного поселения. Народ разбредался с утра по местам, где надо зарабатывать на хлеб, в валенках, толстых телогрейках, шапках и шалях. Многие сходились на одну тропинку, виляющую, например, к МТС, но с разных сторон. Занимали место на общей дорожке, дальше перемещались гуськом или маленькими группками. Градусники показывали всего минус восемнадцать, а при такой благостной температуре и работается легко.  Хоть на МТС, хоть в поле. Да просто поболтать на всякие общие темы в хорошую погоду не скучно и приятно. Вроде и не делаешь ничего, а всё равно теплее. То ли от слов, а, может, потому что все всегда разговаривают, помогая словам руками. Жестикулируют как итальянцы в кино – по любому поводу.

– Зерно-то всё до горсточки свезли, говорят, позавчера в город. Финиш! Откукарекали уборочную! – радовался, сбиваясь с тропки в снежную порошу комбайнер Николаев Олежка. – Себе, правда, опять ничего на муку не оставили, блин!

– Зато конторская бухгалтерша Нинка Захарова в магазине вчера всю очередь  пришибла новостью, – вставил Толян Кравчук. Тоже на МТС  его утро вело по привычке. Хотя делать ему там было нечего. – Вот она ещё бы слово мявкнула и её могли начать на руках подбрасывать. А она ж центнер весит! Так она чего трепанула-то! Уже вроде как у директора на столе приказ лежит. Всем подряд вроде бы премии корячатся. А человек пятнадцать ещё какие-то медали получат. Во жизнь! Да, мужики?

    Николаева Олежку, друга лучшего, догнал  на самой высокой скорости, какую позволяли включить валенки и лёгкий полутулупчик, Валечка Савостьянов, шофер. Отдышался малость и внёс дельное предложение.

– Денежный довесок этот, премию, значит, надо зарыть поглубже. – Сказал он строго, чтобы все прислушались. –  В шкафы под бельё прятать не надо. Близко больно к рукам. Достанешь обязательно и на какую-нибудь глупость вроде норковой шубы для бабы своей изведёшь. Надо ехать подальше. В райцентр, а лучше вообще в город. И в сберкассу скинуть на книжку. Туда сдуру или по пьянке за деньгами не попрёшься. Далеко. Сохранность халявных башлей уже будет обеспечена на чёрный день!

– Чего сразу халявных-то? – натурально обозлился Кирюха Мостовой, комбайнер. – Я вон за эти «халявные» сутками с комбайна не слезал. Две недели потом в больничке парился с воспалением лёгких. Чуть не сдох. Мне это – праведная премия. Рисковал, можно сказать, жизнью. Отложу как в прошлом году, а на следующей уборке опять возьмем премии. Соберу всё да свалю домой под Кострому. В Галич свой. Слесарил там и жил от души. А тут что? Ещё пару лет и хлеб совсем перестанет расти на убогих полях наших.  Земля подыхает на глазах. Сам же вижу. Да и вы все видите. А другая работа неизвестно когда появится. Но в том, что рожать колосья несчастной нашей земле солёной с каждым годом становится всё более тяжко – лично я не обманываюсь.

  Кравчук Анатолий обогнал всех по рыхлому снегу сбоку и на тропинке застыл, растопырив руки. Остановил движение коллег к МТС.

– Стойте!– заорал он почти исступлённо. Все одновременно подумали, что у него и глаза на лоб вылезут, да пена изо рта брызнет. – Премии берём! Заслуженные! За перевыполнение плана в два раза! Да вы все башкой тронулись, весь разум рассыпали, как зерно с грузовиков! Кто из вас считал? Ну? Вы склады наши все видели? Все там бывали? Нет же! А я был в конце уборки. Кирюха Мостовой был. Чалый тоже. Там что – зерна на два плана лежало? Да хрен вот всем! И половины плана мы не дали!  По- ло – ви- ны!

– Ну там, в сельхозуправлении козлы, что ли, сидят тупые, безрогие? – засмеялась искренне Нинка с автозаправочной. – Ни фига себе – подарками какими они раскдываются. На совхоз премиальных дают тысяч пятьсот рубликов. Не пробовали посчитать, нет? С какого перепоя они нам станут просто так такие деньжищи дарить? Им же обком партии головы поотрывает и собакам скормит!

– А теперь меня слушай! – Толян так и стоял с распростертыми объятиями, хотя никто и не рыпался идти. Переминались все. Ждали. – Уборщицу конторскую Катерину Зотову уважаете?

– Толковая баба, – согласился Валечка Савостьянов. – Днём парикмахером работает. С утра вместе с Нинкой машины заправляет. Вечером контору вылизывает. Трудяга. И слово у неё верное. Не врёт никогда. Сто раз убедились.

– Ну, вот она мне вчера поздно уже на улице встретилась. Я к Артемьеву Игорьку выпить шел, а она – домой. Контору только что помыла. – Кравчук Анатолий поднял вверх указательный палец.– Так слушайте, что она мне сказала. Мыла, мол, кабинет директорский, стол протирала тоже. А на столе Данилкин сводку для обкома оставил по итогам уборочной. Так  оказывается мы с вами, ребятки дорогие, все подряд герои труда. Мы хлеба сдали на два плана. По восемьдесят пудов с гектара собрали. Не по четырнадцать, как на самом деле, а по восемьдесят. Как в Тульской области почти урожай. Как в самом чернозёмном Черноземье! Там сто пудов делают. А!? Не слышу троекратного «Ура!!!»

– Дуркует, как шалава подзаборная. – плюнул в сторону  Олежка Николаев и закурил. Заволновался. – Но наверху-то не идиоты. Они ж знают, что тут у нас сроду столько не вырастет. Но он завтра бумагу отвезёт. А её примут, обнимут Данилкина и нам премии с медалями опять сунут. Вместо умного агронома и безотвальных плугов. Тьфу!

– Но про это всё мы не знаем.– Вздохнул Мостовой Кирилл.– Мы знаем, что все склады вычистили. Не то, что себе, мышам полкило зерна не оставили. А, оказывается, это мы рекордный урожай вырастили. Там хоть взвешивают по-настоящему-то, что мы привозим? Реально ведь и половины нет от написанного.Стыдоба, мля! А мы тут счастливые! На собрании в ладошки будем хлопать. Вот же сука какая – Данилкин этот!

– Катька Зотова сказала, что экономисты наши, Костомаров с женой, насчитали неубранных семь клеток, – Кравчук сел на корточки. – Так вот – это наш с вами корм. Всего совхоза. Пустит Данилкин по снегу три комбайна бок к боку, они шнеками просто слой снега снимут, а  мы себе на прокорм колоски руками рвать будем и в мешки складывать. Ну, у кого серпы есть – те серпами порежут. Весь совхоз сгонит, поганец. Ну, а как не пойти? Чего жрать-то зимой? В город за хлебом ездить? «Альбатрос» пошлет нас нахрен и прав будет.

– Ладно, – сказал Олежка Николаев. – Не трепитесь никому про наш позор этот. Одного не пойму. Вот Костомаров с женой, экономисты, они, выходит, и танцуют с Данилкиным в обнимку. Государство дурят весело. Но не за спасибо же, а? Вот Данилкин хочет на этих урожаях Героя труда получить и в Обком переехать в большой кабинет. А эти двое ради чего корячатся? С собой он их не возьмет. Значит, здесь им места хорошие готовит. А какие?

Может Костомаров вместо покойного Петра хочет агрономией править? И зарезали его как-то очень уж вовремя. Да… Ну, Чалый вернётся – с ним мы быстрее врубимся, у кого откуда хвосты растут.

И притихшая от проговоренного и  понятого маленькая толпа работяг снова вытянулась в змейку и через двадцать минут безмолвного движения исчезла в воротах МТС.