Люся, с 10 июня нахожусь в боях. За это время форсировали Западный Буг, прошли большой путь и гоним немцев прочь на запад. Население Польши с удивлением и радостью, гостеприимно встречает свою польскую армию. Живем отлично, дай Бог и дальше так. К зиме, полагаю, в основном войну закончим, если союзники нанесут настоящие удары со своей стороны.

Люся, Маша тебе не ответила не потому, что она посчитала твоё письмо дерзким или непрошенным. Она не такой человек, ты её еще узнаешь. Она, видимо, твоё письмо не получила. Во всяком случае, я расспрошу у ней об этом и сообщу точно, как было. Она теперь крайне горемыка, так как мужа перевели в Киев, в Управление Львовских Железных дорог, и писем ещё нет от Миши (его имя), а она впервые замужней рассталась с ним.

На этом кончаю. Жду хороших писем и прощения за мой проступок. Что слышно о Ярчуке? Я писал его родным, но ответа нет. Как твои родные, как Лида с мамой живут? Поклон мой им всем низкий.

Пиши, целую горячо. Стива

Письмо от 5 августа 1944 года

5 августа 1944 года

Привет от берегов далекой Вислы!

Милая Люся, здравствуй!

Немножко сначала прозы. Сижу в землянке на свежем сене, ем яблоки и груши и пишу тебе эти строки. Дождь идёт вторые сутки. Все мокрое и грязное. Дороги размыло под колесами и гусеницами непрерывно идущей техники. Кругом леса, поля, косогоры, реки, рощи, и бесконечные так называемые колонии, покинутые жителями на самом переднем крае, где идёт бой. Это – коренная Польша. Польша совсем бедна промышленностью. Но поля здесь все засеяны и в этом году урожай исключительно обильный. И странно, непривычно нашему сознанию видеть пестроту полей из лоскутков через полосицы индивидуальных хозяйств. Лишь изредка видны огромные массивы ржи, пшеницы, яровых или клевера. Это поместье какого – либо пана Поплавского или Васильковского. А вот и сама усадьба. Огромный старинный парк за каменной высокой оградой. Ворота открыты в усадьбу. Везде множество военных, машин. Ясновельможный хозяин усадьбы сбежал либо в Варшаву, либо с немцами. В имении только управляющий, службы и дворня. Идёшь по главной аллее имения. Старинные липы, вязы, акации, сирень, фруктовые деревья, вьющаяся мелкая растительность стоит непроницаемой зеленой стеной по сторонам. Свернешь на боковую аллею и увидишь величественные пруды, окаймленные вековыми ивами. Плавают стада гусей, уток. Иногда бывают лебеди. Солдаты купаются в прудах, стирают. Загорелые, бронзовые ребята, смех, шутки, песни, сохнущее белье на солнцепеке. Дворовые девки, бабы разводят шуры с солдатами, кланяются офицерам. Простой люд – польское население живёт в селах, местечках. Городов видел мало еще: Холм и Люблин только. Но больше всего так называемых колоний. Колония – это непрерывные выселки, хутора, везде разбросанные домики, хозяйства крестьян. Польша в земельном вопросе заимствовала систему ферм в США, подражая заокеанской цитадели буржуазной демократии. Колонии – это фермы. Заходишь в домик, хозяйка-полячка приветливо встретит, угостит, накормит, предложит чистую мягкую постель. Хозяин настороженно держится, предчувствуя скорый призыв в армию. В общем, встречают нас радостно и живут здесь неплохо. В Холме мне в машину кроме уймы цветов, папирос, конфет и прочей дребедени какая-то красотка подарила целый сук, срубленный с вишневого дерева. Мы кушали вишни с этого сука впятером в течение 2 часов, так велик здесь урожай.

Город Львов явил для меня тяжелую картину войны. Перед въездом во Львов, на его окраине я увидел впервые такой гигантский концлагерь для рабов у фрицев. Бараки бесконечными вереницами за густой стеной из колючей проволоки. По углам лагеря дзоты с амбразурами для пулеметов. В этом лагере какой-то Курц Зелингер организовал производство глиняных водопроводных труб. Штабеля готовой продукции сверкают обожженным глянцем на солнце. Мы въезжаем в сам город Львов. Движутся тысячи машин, повозок, орудий, людей на запад, на фронт. Гремит авиация. Пыль, как туман, окутывает нас от несущихся авто, танков, тракторов с орудиями. Все улицы Львова загружены горами разбитой и сожженой военной техники отступающих фрицев. Особенно невыносимо зрелище массы трупов лошадей, запрудивших весь Львов и все дороги от Буга до Вислы. Зловоние от них непередаваемо. Дома во Львове многие разбиты, многие взорваны убегавшими гитлеровцами. Обочины прекрасного шоссе из Кирпича до Львова и за Львовом изрезаны советскими танками во время танковых боев. Их гусеницы таких следов наделали по сторонам дорог, что невольно представляешь, какой ужас они наводили на немецкие банды. Эти танки делает твой папа, Люся, и многие наши труженики тыла. Спасибо им от нашего фронта за замечательные танки. На мои трактора с громадными орудиями жители всегда от мала до стара смотрят с восхищением. Рокочут мои «Катерпиллеры», мы движемся на Вислу, откуда и пишу эти строки. Люся, милая, вот кратко несколько представлений далеко неполных о моих маршах. О боях расскажу в следующих письмах.

Здесь, в этой землянке вчера ещё мне вручили письмо от тебя, написанное спешно карандашом где-то в садике перед вашим домом в перерыве между подготовкой к очередному экзамену. Вот уже 2 письма от тебя искренних, хороших. Целую тебя, дорогая, за них 10000000000 раз! В том письме была миниатюрка, а в этом чуточку большая твоя фотокарточка. Благодарен и признателен тебе, моя любимая, за них от всего сердца. Первое же письмо, полученное от тебя, меня огорчило и сгоряча я отослал его тебе обратно. Сделал глупо и об этом я объяснился в предыдущем письме. Ты, конечно, чистосердечно простишь мне это и забудешь навсегда.

Из дому тоже изредка получаю письма. Мать слаба и живет материально крайне тяжело. Помогаю ей, как могу. Если бы принимали посылки, я бы выслал тебе, Люся, какой-нибудь подарок. Но лучше всего, чтобы нам скорее встретиться невредимыми.

Сожалею, что ты не сообщила мне адрес В. Ярчука. В следующем письме не забудь сообщить.

На этом кончаю, так как сейчас переезжаем на другое место. Сообщай, как закончила экзамены, как проводишь каникулы, сколько они будут длиться, какие новости там у вас, как твоё здоровье и моральный дух, как папа, мама, Никола, Аля, Лида с мамой и т.д. Привет им от меня и наилучшие пожелания.

Будь здорова, миленькая, и верна своей чистой совести. Обнимаю горячо тебя, Люся, и желаю успехов.

Стива

Письмо от 10 августа 1944 года

10 августа 1944 года

Дорогая Люся, добрый день!

Привет из-под Варшавы, от берегов далекой Вислы!

Твоё маленькое письмо, писанное перед уходом из Челябинска на с/х работы получил, за что от всей души благодарен тебе. Оно такое ласковое и хорошее, что опять хочется ещё крепче, пламеннее любить, петь и веселиться. Письмо же, о котором ты упоминаешь, как о «грубом» ответе на мою злополучную записку, я еще не получил. А если и получу, то не обижусь и забуду этот факт, как случайное недоразумение.

Милая Люся! В основе долголетия, вечности всякой любви и дружбы у людей, по-моему, лежит одно, очень редкое у людей качество – это умение в случае житейского конфликта понять взаимно друг друга, чутко и с тактом в нужный момент уступить один другому, избежать упорства и беспринципной мелочности, которыми переполнена наша жизнь. Ведь так или иначе, а в силу законов диалектики жизни, даже любовь невозможна без конфликтов, так как всё имеет свою обратную сторону, свою противоположность, с которым оно находится в противоречии. И эти противоречия снимаются, отмирают лишь в процессе смертельной борьбы добра со злом, нового со старым, прогрессивного с реакционным. Такова движущая сила развития природы и человеческого общества. Так, например, в природе день борется с ночью, свет со тьмой, тепло с холодом, жизнь со смертью, молодое со старым. То же и у людей, и в обществе. Дружба имеет своим противоречием вражду, любовь – ревность и ненависть, вежливость – грубость, чуткость и такт – невежество и самодурство. Таким образом, и в наших взаимоотношениях, Люся, неизбежно будут «пятна на солнце», по разным причинам. Важно, чтобы и ты, и я – оба мы как можно всячески были предусмотрительны и не давали повода к омрачению и пятнам в нашей светлой дружбе. А если и возникнет когда-либо какое недоразумение, то вперед будем хладнокровны и уступчивы один к другому, если это будет факт малозначительный только и не будет затрагивать основу и честь нашей дружбы.