Он молчит.
Грызть орехи? Листать книги?
Пелегрин. А почему бы и нет...
Эльвира. А почему бы и нет...
Пелегрин. Я люблю книги, которых не читал.
Эльвира. Ты приехал, чтобы узнать, люблю ли я тебя еще? Страдаю ли? Жду ли?
Пелегрин листает книгу.
Или ты хотел убедиться, что я тебя ненавижу, что я вижу тебя насквозь, что я презираю тебя?
Пелегрин листает книгу.
Зачем ты приехал? Чтобы еще раз повздыхать над прошлым и все простить друг другу, благосклонно и нежно, улыбнуться, пошутить о пролитых слезах, и только - ведь то был лишь эпизод в жизни мужчины, меланхолия воспоминаний выкроит из него еще эпизодик, это, так сказать, проценты с былого блаженства, визит мимоходом,
Он листает книгу.
Ты молчишь.
Пелегрин. Ты не великодушна, Эльвира... Тем, что принуждаешь меня говорить. Лгать. Объяснять себя самого! Я приехал за тем-то и тем-то. Как будто я сам это знаю. Ты хочешь услышать от меня слово, чтобы сразу меня обвинять и от меня освободиться... Не знаю, почему ты боишься своего собственного сердца, Эльвира.
Эльвира. Я боюсь?
Пелегрин. Кто может с точностью знать, как все было? Знаешь ли ты или я в этот час нашего ночного бдения полную правду? (Берет другую книгу) Если б мы помолчали, хотя бы час, вот так, как сидим! И только... Ты взяла бы книгу или вязанье, я бы смотрел иллюстрации, бабочек, эти растения. Меlаlеuса folia, например... а потом, потом бы уехал.
Эльвира. А потом?
Пелегрин. Навсегда, я хотел сказать.
Эльвира. А потом?
Пелегрин. Потом вокруг нас снова была бы жизнь. (Садится за клавикорды). В Гонолулу я встретил одного старого капитана, у которого оставалась одна возлюбленная - астрономия. Выше этого для него ничего не было. Мы всегда смеялись над ним, потому что ничто другое его не интересовало. С тех пор, как он обнаружил в каюте какую-то толстенную книгу, все остальное стало вдруг пустяком, Вероятно, то была первая книга, которую он читал в своей жизни, и как читал! Он приходил в кабак, где мы танцевали с негритянками, и рассказывал о Млечном Пути так, словно он был создан только вчера... (Берет с тарелки апельсин) Когда мы садились к нему за столик, он брал такой апельсин. Вот, говорил он, Луна. И не терпел улыбок! Вон тот глобус - Земля. А это Луна. Между ними было семь шагов, я точно помню. А что посредине, спрашивал он, что посредине? Даже не воздух, не свет,- ничего! Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти, ничего, что бы заслуживало названия, - просто ничего!
Эльвира. Кто это говорил?
Пелегрин. Капитан из Гонолулу... "Предположим,- говорил он, - у меня есть сестра, она осталась в Европе, славная, милая девушка, предположим, она стоит на базаре в Барселоне и в эту минуту держит в руках... ну что бы... арбуз; вот вам одна звезда, арбуз в Барселоне - другая, а что посредине? - говорил он. - Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти. Так велико, друзья мои, так велико ничто, так редко встречается жизнь, теплота, разумное бытие, горячий огонек. Так редко то, что есть". (Чистит апельсин) Я не собираюсь спорить, верно ли все это. Он большой чудак. Но я бы не мог очистить апельсин, не думая о нем.
Эльвира. Зачем ты рассказал мне все это?
Пелегрин. Так. Мне подумалось... а что если б нам еще раз очистить вдвоем апельсин, Эльвира, может быть, еще раз вокруг нас была бы жизнь...
Эльвира. (прислушивается) Кажется, колокольчик?
Ничего не слышно.
Пелегрин. Из того, что ты говорилa сегодня ночью, я вынес только, что ты умна.
Эльвира. А женщина не должна быть умной!
Пелегрин. У тебя есть тайны, которые сторожит рассудок; он тебе очень нужен, поэтому он так остр.
Эльвира. Ты приехал выболтать мне собственные тайны?
Пелегрин. Какое мне дело до них...
Эльвира. Ах, да, ты ведь не хочешь знать, зачем ты приехал!
Пелегрин. Разве так уж невозможно, Эльвира, что я вообще ничего больше не хочу?
Эльвира. И все-таки ты приехал,
Пелегрин. И все-таки я приехал... (ест апельсин) В воображений моем все было правильно, даже красиво. Мы не вправе, думал я, судить друг друга. Ты можешь считать меня подлецом бог примет меня соответствующим образом, если это так. Я в свою очередь думаю, как сейчас невеликодушна женщина, Бог, если он думает так же, примет в соответствии с этим те6я... Что бы там ни было, думал я, жизнь свела нас, и мы любили друг друга каждый по своему, по своему возрасту, по возможностям своего пола. И оба мы еще живы: здесь и теперь, в это мгновение... Почему бы, подумал я, нам не поприветствовать друг друга?
Эльвира. Но зачем мы должны были это сделать?
Пелегрин. Жизнь так коротка.
Эльвира. Ты думал, что можно вновь увезти меня?
Пелегрин. Зачем?
Эльвира. Еще один эпизод в жизни мужчины.
Пелегрин трогает клавиши - как ребенок, который
хочет и не умеет играть. В дверях появляется
Виола, Она в ночной рубашке
Ради бога!.. Детка, зачем ты пришла сюда?
Виола. Я не могу заснуть.
Эльвира. В такое время?
Виола. Мне так страшно, мама,.,
Эльвира. Но почему?
Виола. Мне снятся такие страшные сны...
Эльвира. Дитя мое!
Виола. В нашем доме смерть, мама. (Смотрит на мать, потом пугается собственных слов, плачет)
Эльвира. (поддерживает ее) Пойдем, Виола, пойдем! Не бойся, ты испугалась во сне. И только. Не плачь. Выпей горячего чаю. Я принесу тебе плед... Килиан! (Уходит)
Пелегрин. (пытается играть) Наступает рассвет.
Виола молчит.
Не нужно бояться, дитя мое, совсем не нужно. В этом нет ничего страшного, я знаю.
Виола молчит.
Пелегрин. Вы умеете играть? Если б я жил еще раз, я обязательно бы научился. По-моему, это прекрасно.
Виола. О да.
Пелегрин. И рисовать тоже.
Виола. О да, и многое еще.,,
Пелегрин. Очень многое...
Виола молчит.
Представь себе раковину, каких не бывает на самом деле, о каких можно только мечтать - так она красива. Можно объездить все морские побережья, вскрыть тысячи, сотни тысяч раковин, и ни одна из них не будет такой же красивой, как та, о которой можно только мечтать, ни одна не будет красива так, как ты - говорил я девушкам, которых любил... Видит бог, это было серьезно, и девушки мне верили, как верил в это я сам. Но девушки исчезают, становятся женщинами, и женщины в свой черед исчезают тоже, остается лишь раковина, какой нe бывает на самом деле, раковина, о которой можно только мечтать...
