Учителя в классе не было. Ребята гудели.

– А где? – удивленно спросила Надя, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Классная заходила, сказала, что химик заболел, просила посидеть тихо, потом идти на следующие уроки, – ответил одноклассник, оторвавшись от телефона.

– И чего, спрашивается, бежали, только волосы спутались, – сказала Даша и бросила сумку на парту.

Надя села на свое место и повернула голову к окну. Хорошее настроение к ней не возвращалось.

– Ты такая задумчивая была, когда я к тебе подошла. Расскажешь? – Даша тронула Надино плечо, и когда та повернулась к ней, улыбнулась.

– Ничего особенного.

Надя не любила откровенничать. Она была из тех людей, кто все держит в себе. «На людях нужно вести себя достойно, а сопли и слезы уже наедине с собой», – всегда думала Надя. Иногда, конечно, она делилась своими тревогами с мамой, но уж точно никогда не позволяла лезть себе в душу школьным подружкам. К Даше Семеновой Надя серьезно не относилась. Общались они до сих пор только потому, что когда-то в пятом классе их вместе посадили, и сейчас Наде просто было лень искать в школе новую компанию. Даша, решила Надя, неплохой вариант, если не хочется постоянно быть одной. Надя не подпускала Дашу близко из-за легкомысленности и отвратительной непунктуальности.

– Надюш, если тебя что-то беспокоит, я могу выслушать. Каждому человеку хочется, чтобы его хоть кто-нибудь внимательно послушал.

Надя не знала, куда деться. Судя по всему, Даша была серьезно настроена узнать причину Надиной грусти, а учитель, как назло, на урок не придет. Отбиваться оставшиеся сорок минут от вопросов одноклассницы Наде, погруженной в свои мысли, не хотелось, поэтому она, увидев кудрявую макушку Паши Ларина, сидевшего на первой парте и что-то писавшего, сказала:

– Вчера у родителей гости были, Паша тоже приходил. И, представляешь, предложил нам с Димой, – здесь Надя автоматически поискала глазами Диму, но не нашла, видимо, он прогуливал, как в последнее время делал часто, – поучаствовать в каком-то его эксперименте. Знаешь теорию про тридцать шесть вопросов? Если ответить на них, то влюбишься в человека, который их тебе задал.

– И что?

– Говорю же, Паша предложил нам с Димой задать друг другу эти вопросы, чтобы проверить теорию.

– Погоди, какому Диме? Нашему Диме Декабристову?

– Да. Я отказалась.

Даша рассмеялась.

– Конечно, ты отказалась. Декабристова ты не будешь способна полюбить, даже если в тебя зальют три литра приворотного зелья.

– Почему это я не способна? – обиделась Надя.

– Ты ни за что не сойдешь со своего пьедестала ради абсолютно неидеального Димки. Ты не прощаешь никому слабости, ошибки и недостатки, Надюш, а Декабристов кишит всем этим, как Нил крокодилами.

– Я не такая! И не стою ни на каком пьедестале.

– Стоишь-стоишь, признай, прямо как холодная статуя Венеры. Ты посмотришь на парня, только если он полубогом будет – идеальным во всем.

– Это звучит отвратительно, как будто я какая-то высокомерная и непонятно что о себе возомнила.

Даша перестала улыбаться:

– Ты не обижайся, Надь, я же не хотела тебя задеть, я пошутила! – И она сникла, поняв, что перешла черту.

Надя совсем забыла про утренний разговор с мамой, который ее так расстроил, и думала теперь только о Дашиных словах. Протест поднимался в ее груди: «Конечно, я не такая. Я просто хочу окружать себя самыми достойными людьми!» Но что-то внутри подло наводило на мысль о школьном охраннике, который в общем-то ничего плохого никогда Наде не делал, но она отчего-то всегда презирала его за пьянство. «Потому что алкоголизм – это мерзко, вот и все. Нет никакого пьедестала, никакая я не холодная. Не статуя я».

Когда прозвенел звонок и старшеклассники вытекли из кабинета, Надя подошла к отставшему от всех Паше.

– Привет, – сказала она, когда он, удивленно приподняв брови, посмотрел на нее и продолжил убирать в сумку книги. – Слушай, по поводу твоего предложения – я об эксперименте, тридцать шесть вопросов…

– Да? – Паша подхватил не влезающие в портфель книги так, что толстые учебники доходили ему до подбородка.

– В общем, – Надя удивилась косноязычности своей речи. – Короче говоря, я не против поучаствовать.

– Правда? Спасибо большое, Надь! Ты не представляешь, как это важно!.. – Продолжая в том же восторженном духе говорить с Надей, Паша сделал шаг в сторону двери, совсем забыв, что она захлопнута.

Бам! И книги ударились о пол. Паша стоял, потирая лоб.

В который раз Надя удивилась его неловкости и нелепости. Она помнила, что в детстве Паша был куда обаятельнее и даже очки никогда не портили его, но сейчас он словно утратил всю непринужденность, которая окружала его в ранние годы. Остались только серьезность, замкнутость и стеснение, которое Паша всегда старался скрыть излишней молчаливостью.

Вместе они присели, чтобы собрать книги.

– Спасибо, Надь, – раздосадованный своей неуклюжестью и не зная, куда деть глаза, сказал Паша.

– Не за что, – улыбнулась Надя и поспешила выйти из кабинета.

Дима постучал в дверь квартиры.

– Да-да? Кто там?

– Доставка, – ответил Дима.

Дверь открылась, и он обомлел. На пороге с небрежно убранными волосами, кутаясь в теплую кофту, стояла Верочка Рублева из параллельного класса.

Она прищурилась – узнала!

– Ой, привет! Ты же из Одиннадцатого «а»?

Дима и рад бы ответить, что она обозналась, да в школе, когда пересекутся, получится неудобно.

– Да, я. Привет!

Стараясь держать лицо, он протянул ей заказ.

– Оплата по карте?

– Да.

В подъезде связь с банком была плохая, и, пока ждали, когда спишутся деньги и вылезет чек, Верочка сказала:

– Надо же, ты работаешь!

Дима быстро взглянул на нее. Осуждения или снисхождения в ее взгляде он не увидел – только вежливый интерес, но Дима расстроился, что именно она стала свидетелем его подработки.

– Независимости захотелось, поспорил с предками, что сам себе на новый айфон заработаю, – сказал он как можно более непринужденно.

– Понятно…

– А ты живешь здесь, да? – спросил и сам мысленно съязвил: «Нет, в гости пришла, придурок».

– Да, живу, переехали сюда недавно.

Наконец медленно выехал чек.

– Ну пока, – сказал Дима, одновременно мечтая покончить с этой пыткой и не желая отрываться от прекрасных, теплых Верочкиных глаз.

Верочка улыбнулась ему, и дверь захлопнулась.

Спускаясь в лифте, Дима вдруг подумал, что она может разболтать в школе о его работе.

«Ладно, – решил он, – если что, буду всем говорить то, что и ей сказал: мол, с родителями поспорил, независимости захотелось».

Дима зевнул. За всю эту неделю он спал всего лишь по четыре часа в день. Чтобы заработать нормальную сумму, приходилось постоянно работать на доставке, куда его взяли только благодаря папиному другу, да еще экзамены подбирались все ближе и ближе. Дима разрывался между учебой и необходимостью зарабатывать, и, как следствие, страдала именно учеба. «Тупость какая, – сам над собой горько смеялся Дима, – работаю, чтобы оплатить учебу, которую и прогуливаю ради этой работы».

Ночью, когда Дима вернулся домой, у дверей его встретила мама. За последние несколько месяцев из-за всех переживаний и неудач, выпавших на долю их семьи, она сильно сдала. Раньше худоба ее была красивой, аристократичной, а сейчас стала просто болезненной и какой-то даже холодной. В какой ситуации Дима ни обнимал бы маму: была она в теплом свитере или пила горячий чай, – он всегда ощущал только лед.

– Милый, ты голодный? – спросила мама.

– Не очень.

– Попей хотя бы чаю, я сделала твой любимый шоколадный торт.

– Хорошо, – улыбнулся Дима, – чай попью.

Дима прошел в ванную, помыл руки. На кухне он с сожалением оглядел убогую обстановку новой квартиры, на которую хватило оставшихся денег.

– Отец где?

– На встрече. Вчера у Строгановских он познакомился с одним человеком, пытается заключить с ним контракт.