Проселочная дорога, поросшая чертополохом, подвернулась очень кстати. Разведчики перешли на ускоренный шаг, потом опять побежали.

На четвертом километре силы у всех иссякли, и Шубин объявил привал. Погоня сбилась со следа, отстала. Группа залегла в осиннике вблизи опушки. Отсюда пройденный путь отчасти просматривался, погоню можно было засечь заранее.

Глинский лихорадочно разворачивал рацию. Его онемевшие руки тряслись. Антенну он закинул на ветку. В эфир устремились позывные группы, сведения об артиллерийских дивизионах, привязки к местности.

– Ну, давайте же, товарищи, просыпайтесь, – пробормотал Глинский, дожидаясь ответа.

Тот последовал через считаные минуты. Штаб полка отозвался, лейтенант Самохин круглосуточно находился на связи.

«Подтвердите еще раз», – последовал запрос.

Глинский сделал это.

«Вас поняли, возвращайтесь немедленно», – передал Самохин.

– Нет! – взмолился Ленька Пастухов. – Товарищ старший лейтенант, дайте нам еще пять минут простого человеческого отдыха, больше не просим.

– Даю десять минут, – расщедрился Шубин. – Но потом побежите как зайцы, если жить хотите. Не забывайте вести наблюдение.

Люди расслабились, молитвенно смотрели в небо, которое и не думало светлеть. Молодые организмы восстанавливались быстро. Через пару минут все уже сидели, обменивались традиционными любезностями, доставали курево.

– Эх, у Витальки Боровика знатная махорка была, – как-то сконфуженно пробормотал Глинский. – Надо было забрать. Зачем она ему? Лежит он теперь где-то на опушке, еще не остыл, и махорка с ним. Эх, Виталька, подставился по-глупому, хотя тревогу-то поднял.

Бойцы пару минут молчали, вспоминали павшего товарища. Смерть могла достать их в любую минуту, с какой угодно стороны. Спор о том, что лучше – знать, что ты сейчас преставишься, или умереть в неведении, – давно стал общим местом. Мнения разделялись, но все сходились в одном. Лучше еще пожить.

Тема смерти беспокоила многих. Что там, за гранью? Полная тьма, глушь или есть что-то?

Шубин поймал себя на мысли о том, что сейчас с ним именно те бойцы, с которыми он два месяца назад вытаскивал из окружения остатки Тридцать третьей армии, все четверо: Завадский, Костромин, Пастухов, Глинский. Только они и остались из прежнего состава взвода. Люди, которыми командовал Глеб, менялись, как картинки в калейдоскопе. В памяти у него оставались только лица, молодые и не очень, грустные, веселые, серьезные. Послужить бойцы не успевали, гибли почем зря. Одни после первого задания, другие позже, третьи получали жуткие увечья, лишались конечностей. В госпиталях после этого выживали только счастливчики, но что их ждало? Не жизнь, а растительное существование.

Настя Томилина при выходе из окружения получила тяжелое проникающее ранение. Хирурги спасли ей жизнь, провели экстренную операцию. Сейчас девушка лежала в госпитале, расположенном в подмосковном Копылове, медленно шла на поправку. Письма от нее доходили через раз, и в каждом сквозила тоска. Она не могла найти себе места, хотела быть рядом с ним, каждую ночь просыпалась в жутком страхе, ей казалось, что ее любимого убили.

Пули по-прежнему не брали Глеба. Мины и снаряды взрывались в стороне, а если и близко, то осколки щадили его. В рукопашных схватках ему попадались исключительно неуклюжие и нерасторопные фашисты. В бессмертие Шубин не верил и только удивлялся своему везению.

За операцию по спасению Тридцать третьей армии он получил орден Красного Знамени, а также очередное звание – старший лейтенант. Фактически же ничего не изменилось. Глеб продолжал командовать взводом полковой пешей разведки.

Остатки армии были выведены в тыл. Он получил две недели на отдых, а затем – новое назначение, попал в Пятьдесят девятую армию Волховского фронта, ставшего Ленинградским, а затем опять Волховским. Командовал ею Коровников Иван Терентьевич, с апреля сорок второго года – генерал-лейтенант. Новое место службы – Триста семьдесят восьмая дивизия, Тысяча двести пятьдесят восьмой стрелковый полк подполковника Кашина.

Мясорубка на Волховском фронте была не слабее, чем под Вязьмой и Ржевом. Ошибочный приказ Ставки после победоносной операции под Москвой – наступать по всем фронтам – привел к удручающим провалам и бесчисленным жертвам. Ставка ставила жесткую задачу: снять блокаду с Ленинграда уже к весне сорок второго. С этой целью и был сформирован Волховский фронт.

Наступление началось в первых числах января. Удачной оказалась операция под Тихвином, где были наголову разгромлены несколько немецких дивизий.

А вот наступление на Любань с целью оттеснить захватчиков от Ленинграда не удалось. Войска Пятьдесят девятой армии не успели развернуться. Во Второй Ударной армии, действующей слева, положение сложилось не лучше. Отсутствовала армейская артиллерия, не рассредоточилась авиация. Войска еще только разгружались на станциях, многие не прибыли. Дефицит был во всем: в оружии, боеприпасах, средствах связи, горючем, продовольствии. Но приказ оставался прежним. Наступать, несмотря ни на что!

Поначалу боевые действия протекали неплохо, даже несмотря на потери. Лед Волхова устлали тела погибших солдат. Дивизии захватили небольшие плацдармы на реке, спешно закреплялись на них. Но потом наступление захлебнулось, не подошла артиллерия. Армии безуспешно атаковали позиции противника, тот отбрасывал их назад. Войска топтались на месте, гибли под непрерывным огнем.

Только в феврале Второй Ударной армии удалось нарастить силы и добиться успехов. Войска с трудом передвигались по полям и болотам, с титаническими усилиями отбивали каждую деревню. Соединения Второй Ударной шли вперед, оставив позади себя остальные армии – Четвертую, Пятьдесят вторую, Пятьдесят девятую. Ставка требовала от командования к марту взять Любань. Войска упорно прорывали оборону немцев.

Наступление Второй Ударной армии захлебнулось в начале марта, на подступах к Любани. Продвинуться дальше не удалось. Образовался так называемый Любанский выступ с узкой горловиной в районе Мясного Бора. Внутри котла находилась вся армия, там же оказалась часть Пятьдесят девятой.

Выступ глубоко вдавался в оборону Восьмой немецкой армии и рассматривался советским командованием как удобный плацдарм для снятия блокады Ленинграда. Никто еще не догадывался, что положение примет катастрофический оборот. Площадь выступа была немалой, сто двадцать пять квадратных километров. Никаких дорог, тем более железных, местность сложная, лесисто-болотистая. Но снег и лед еще не растаяли, и все это казалось не страшным. Согреваться советские воины уже научились.

Однако пятнадцатого марта немецкие войска перешли в наступление и перекрыли перешеек у Мясного Бора. Вторая Ударная армия оказалась в окружении. Двигаться вперед она не могла, отступать тоже. Попытки расширить перешеек не принесли успеха. Немцы лихорадочно укрепляли позиции, прокладывали узкоколейки для снабжения войск. Именно здесь, вдали от Ленинграда, решалась судьба города.

В апреле, к моменту прибытия Шубина на Волховский фронт, Пятьдесят девятая армия выполняла иные задачи. Наступление встало. Поначалу соединение Коровникова прикрывало горловину прорыва Второй Ударной армии, потом восстанавливало коммуникации окруженных частей, удерживало коридор для выхода войск из окружения.

Командующий Второй Ударной армией генерал Клыков был снят за невыполнение задачи. Вместо него окруженные войска возглавил генерал Власов, заместитель командующего Волховским фронтом.

Однако легче от этого не стало. У Власова была отличная репутация, завидный послужной список, но положение армии не улучшилось и под его началом.

Командование фронтом тоже протянуло резину. Отвод Второй Ударной начался с опозданием, когда войска в Любанском мешке были доведены до крайности. Части выходили через перешеек у Мясного Бора, сначала спокойно, невзирая на обстрелы и действия вражеской авиации. Были эвакуированы кавалерийский корпус, две стрелковые бригады и гвардейская танковая.