Принцесса спаслась, благодаря стараниям графини Варбек, которая направила её в Щвецию, дав ей проводником стараго, вернаго служителя. Потом принцесса отправилась оттуда в Париж, где, не без опасения, расчитывала найдти более надёжное для себя убежище; но там была встревожена встречею с одним из секретарей князя Куракина, царскаго посланника, который всматривался в неё пристально и с видом подозрительнаго изумления. Тогда она поспешно уехала в Луизиану, в сопровождении того же самаго спутника, котораго всюду выдавала за своего отца, да латышской служанки, говорившей только на своём, непонятном никому, языке, неграмотной, и притом, как по всему видно, считавшей принцессу, в самом деле, дочерью этого служителя-немца, по имени Вольфа.
По приезде в Луизиану, она обратила на себя общее внимание жителей этой французской колонии. Имущественное положение новоприбывшей обнаруживало скромныя, но достаточныя средства; а поведение ея было не только правильное, но и примерное, о чём свидетельствует епископ Квебекский в одном из своих сообщений к г. Морепа.
Тут один французский офицер, кавалер д,Обан, уверился в том, что признал её. За два года перед тем, он был в Петербурге, где искал для себя службы, и однажды, посетив из любопытства тамошнюю придворную церковь, был до того поражён грустным и убитым видом принцессы, что навсегда удержал в памяти образ ея. Теперь же, сколько ни казалась ему невероятною встреча с нею здесь, он не мог в том усомниться, но имел благоразумие – не дать ничем заметить этого принцессе. И вот он старается выискать случай быть полезным старику Вольфу, заявлявшему намерение устроить себе колониальное поселение, принимает на себя все предварительныя для того распоряжения, достает сотню тысяч франков на счёт своего родоваго поместья в Шампани, где его фамилия слыла из числа значительнейших, покупает на эти деньги землю с невольниками, и, наконец, вполне устраивает земледельческое заведение на правах товарищества с Вольфом.
Сблизившись, по этому случаю, с девицею Вольф, он решился тогда открыть ей, что узнал, кто она. Молодая женщина сперва приведена была этим в отчаяние; но, в виду изведанной ею на опыте осторожности и скромности г. д,Обана, ободрилась и взяла с него клятву в ненарушимом сохранении тайны, после чего успокоилась совершенно. Через несколько месяцев спустя, европейския газеты огласили весть о катастрофе, происшедшей в России и закончившейся смертию царевича. Принцесса, вдова его, была – в гражданском смысле слова – существом умершим: при таких обстоятельствах в ней возникли смущения и боязнь перед тем, что предстояло бы сделать и что приходилось бы выдержать для возвращения себе владетельных прав. Вдобавок, она не могла не заметить страстнаго чувства, которое внушила кавалеру д,Обану, – чувства, им уже нескрываемаго и, может быть, взаимнаго с ея стороны. К довершению всей затруднительности ея положения, старый служитель умер, завещав в пользу кавалера, с согласия принцессы, свою долю устроеннаго ими вообще заведения. Таким образом, д,Обан остался у ней единственным доверенным лицом и утешителем; наконец, она вышла за него замуж и стала женою пехотнаго капитана местных войск в Луизиане.
Имея всего состояния одну лишь плантацию при 30 или 40 неграх, будучи окружена людьми всякаго цвета и дурных свойств, – людьми, которые, в большинстве, могли считаться подонками рода человеческаго (как обыкновенно водится в новых колониях), она совершенно забыла, что была некогда супругою наследника державы, сопредельной и Швеции, и Китаю, что родная сестра ея – жена императора, и что сама она – дочь государя. Она вполне посвятила себя мужу, с которым делила все заботы по общему их хозяйству. Картина эта, быть может, представляется одною из самых романтических и своеобразных, какия только видел мир.
Г-жа д,Обан забеременела и родила дочь, которую сама кормила и учила говорить по-немецки и по-французски, чтобы та могла помнить о двойной национальности своего происхождения. Десять лет бывшая принцесса жила при такой обстановке, сознавая себя, конечно, счастливее, чем в царском дворце, и. может статься, довольнее, нежели сестра ея на троне германских цесарей.
В исходе этих десяти лет у г. д,Обана сделалась фистула. Жена его, опасаясь за успех операции, необычной в практике местных врачей, решилась возвратиться в Париж, с целью лечить там больнаго, о котором заботилась, как истинно любящая жена. Поэтому им пришлось продать свою колониальную усадьбу. По выздоровлении же кавалера, оба они стали думать об имущественном обезпечении своей дочери; но как денежныя средства, привезённыя ими из Америки, не оказывались достаточными на столько, чтобы могли успокоивать их за будущность дитяти, то д,Обан принялся искать у директоров Индийской компании какой-либо должности, при которой у него могли бы оставаться и сбережения из доходов с капитала.
Пока он хлопотал об этом, г-жа д,Обан ходила иногда с дочерью прогуливаться в Тюльери, не боясь более быть кем-нибудь узнанною; но однажды случилось, что когда она там разговаривала. с дочерью по-немецки, граф, впоследствии маршал, Саксонский, сидевши сзади их, услышав родной язык, подошёл к ним: г-жа д,Обан взглянула на него – и тот отшатнулся назад, от удивления и ужаса. Принцесса Шарлотта была не в силах скрыть своего смущения; но граф обратился к ней с таким рыцарским чистосердечием, полным приветливости и прямоты, что она не могла, умолчать перед ним об участии в ея приключении тётки его, при чём потребовала соблюдения глубочайшей тайны.
Граф обещал хранить тайну, но просил разрешения открыть её лишь одному королю, чьё великодушие и скромность общеизвестны, на что г-жа д,Обан согласилась, поставив графу условием: разсказать всё королю не прежде, как три месяца спустя. Она позволила графу посещать её иногда, только без провожатых и по ночам, во избежание всяких наблюдений со стороны хозяев квартиры и соседей.
Накануне срочнаго дня, когда граф Саксонский имел право передать эту историю королю, он отправился к принцессе Шарлотте, чтобы спросить: не пожелала-ли бы она чего-либо в особенности со стороны их величеств, как вдруг узнал от домохозяйки, что г-жа д,Обан, за несколько дней до того, отправилась на остров Бурбон, где муж ея получил место, с чином маиора. Граф Саксонский тотчас же отправился доложить королю обо всей этой необыкновенной истории, и его величество, призвав к себе г-на Машо, в присутствии графа (чрез посредство котораго и сделались известными эти подробности), приказал министру, без пояснения ему побудительных причин своего распоряжения, предписать губернатору острова Бурбона, чтобы он оказывал г-же д,Обан всевозможную предупредительность и уважение. Его величество, несмотря на тогдашнюю войну с императрицей – королевой Венгерской, послал ей собственноручное письмо, с уведомлением о судьбе тетки ея и о распоряжениях, сделанных относительно этой принцессы. Мария-Терезия, в своём ответе королю, благодарила его, а к г-же д,Обан велела написать, через князя Кауница, письмо (виденное маршалом Саксонским), приглашавшее её поселиться в австрийских владениях, но под условием – оставить мужа, котораго король французский предоставлял своему покровительству. Принцесса Шарлотта не захотела принять этого условия и осталась спокойно жить на острове Бурбоне до самой смерти своего мужа, т. е. до сентября 1735 г. За несколько лет перед тем, она имела несчастие лишиться дочери, и после этих утрат, не дорожа уже ничем в здешнем мире, она опять приехала в Париж, в 1736 г. Г. маршал Ришельё может засвидетельствовать, что, по поручению короля, он не раз бывал у ней, в отеле Перу, в улице Таранн. Она ему говорила, что проживёт там до тех пор, пока не изберёт себе какую-либо религиозную общину, где намерена жить в уединении, заняться единственною мыслью о своих последних несчастиях, которыя одне только оставили в ней скорбное воспоминание. Она досадовала, что ей не удалось найдти себе желаемаго приюта в Бельшасском монастыре и, чувствуя потребность пользоваться чистым воздухом, решилась основать своё местопребывание в Мёльер-де-Витри, купленном за 112 000 франков у президента Федо, в 1737 году. Императрица-королева, по самую смерть ея, выдавала ей пенсию в 45 т. ливров; но эта превосходная женщина употребляла три четверти получаемой суммы на пособия бедным, как о том свидетельствует священник прихода Шуази. На ея похоронах присутствовал и был распорядителем печальной церемонии австрийский посланник; а придворный священник короля, аббат Сувестр, по повелению его величества, совершал погребальную службу в приходской шуазийской церкви.
