Подняв выше воротник и поправив шарф, она быстрыми шагами направилась в свою инженерную школу[3] на набережной Фриссар, идущей вдоль гавани Вобан. По дороге она размышляла о том, как бы ей завтра утром поискусней вынудить отца подписать эти чертовы бумаги.
* * *
Матье повторил вопрос чуть громче, четко выделяя каждый слог:
– Как тво-е здо-ровье? Что го-во-рит док-тор?
– Я в полном порядке, – ответила мать.
Говорить с ней было нелегко, но, как ни странно, лучше всего она его слышала именно по телефону. Матье с глубокой грустью подумал, что вынужден обращаться с ней как с ребенком. Несколько месяцев назад он впервые отдал себе отчет в явной деменции матери. Она вечно всем была недовольна, ни с кем в доме престарелых не хотела завязывать знакомства, ничем не интересовалась. Но, к несчастью, она уже была не в состоянии ухаживать за собой сама, и у него не осталось выбора. Не так-то легко было уговорить ее выехать из собственной квартиры, и Матье пришлось прибегнуть к помощи троих его братьев, чтобы убедить мать в необходимости предпринять это радикальное изменение жизни. Дом для пожилых людей, нуждавшихся в медицинской помощи, который он для нее нашел, задействуя все свои связи, был большим, комфортабельным, с очень приятным парком и многочисленным персоналом. Увы, они мало трогали Мишлин, все эти птички с цветочками. Теперь она жила в прошлом, не понимая и не отдавая себе отчета в том, что ее четверо сыновей уже не с ней.
– Как сегодня с аппетитом?
– Все так же, ничего не изменилось. Мне страшно надоело здесь, и я хочу домой.
Обескураженный, Матье постарался скрыть от нее глубокий вздох.
– Это невозможно, мама.
– Твои братья никогда ко мне не приходят. Да и ты тоже.
Действительно, с начала депрессии он к ней не приходил. Но зато раньше, как бы ни был занят, непременно посещал мать по меньшей мере дважды в неделю, хотя было очевидно, что его визиты нисколько ее не поддерживали и не настраивали на оптимистичный лад. Ведь ей хотелось только одного: быть в окружении близких и так же править своей маленькой семьей, как и в прошлом.
– В данный момент я в очень тяжелой ситуации.
Что ж, ему пришлось немного приврать, хотя вряд ли она была способна сейчас что-либо понять по-настоящему.
– Как в тяжелой ситуации?! – воскликнула она. – А я почему ничего об этом не знаю? У тебя проблемы с деньгами?
– Нет, нет, успокойся…
– Сейчас я пойду оденусь. Или ты думаешь, что я все время красуюсь в домашнем халате? Ладно, когда ты теперь придешь?
– Через несколько дней.
– По возвращении откуда?
– Целую тебя, мама! – почти прорычал он.
– Я тебя тоже целую, мой мальчик. Буду тебя ждать.
Измученный, он отключился. Эти ничего не дающие им обоим разговоры повергали его в отчаяние. Собственно, почему именно ему пришлось взять на себя всю заботу о матери? А ведь при всем том он даже не был ее любимым сыном! Она мечтала о дочери, еще когда ждала первого ребенка, но родился мальчик. Немного огорчившись, мать назвала его Фабрисом и тут же поспешила зачать следующего ребенка. И опять это был мальчишка, Жан, а вслед за ним – Сильвен. Жестоко разочарованная, она тем не менее стала для этих троих прекрасной матерью. Спустя несколько лет она захотела продолжить эксперименты, пока не выйдет из детородного возраста, и возложила все надежды на будущего младенца. За время беременности она ни разу не поинтересовалась полом будущего ребенка, которому, не покладая рук, вязала розовые распашонки и пинетки, убежденная, что сила ее желания победит и судьбу, и природу. И вот тогда родился он, Матье. Отчаяние сделало ее желчной, почти агрессивной. На протяжении всего детства Матье ощущал, что она не очень-то его любила. Старшие братья тоже не могли компенсировать ему недостаток материнской любви, потому что они были ближе друг к другу по возрасту и образовали нечто вроде тройственного союза, куда не допускался «этот мальчишка».
Не в прошлом ли была скрыта эта сверхактивность Матье? Иногда ему казалось, что именно отношение к нему матери было причиной его жгучего желания преуспеть, доказать свою ценность. Возможно, неосознанно он всегда стремился добиться большего, чем кто бы то ни было, чтобы обрести наконец положенную ему толику любви?
На Сент-Адресс обрушился ледяной дождь. Матье встал и подошел к эркерному окну. Каждый раз, когда он смотрел в это окно, у него создавалось впечатление, что он парит над округой, прижатый к склону холма. Внизу море, охваченное приливом, обрушивало на прибрежные камни огромные волны, окаймленные кружевом пены. Картина была грандиозной, устрашающей. Матье невольно подумал о том, скольким судам сейчас угрожает опасность от столкновения с разнузданной стихией.
Дождь бил о стекло с таким неистовством, что Матье машинально отступил. Отдельные фрагменты стекла были разбиты, их давным-давно пора было заменить. Мысли его вернулись к матери, которая продолжала доживать свои горькие последние дни. Почему она всегда звонила именно ему? Фабрис, Жан и Сильвен чаще всего ссылались на занятость и редко брали трубку. Но Матье, даже если был перегружен работой, всегда находил минутку, чтобы с ней поговорить, и она этим пользовалась. Те трое и без того всегда нашли бы оправдание в ее глазах, но его она, не задумавшись, назвала бы чудовищем, если бы он уклонился от разговора. И тем не менее Матье просто умирал от желания послать ее куда подальше. Эгоизм стариков иногда бывал просто невыносим, и у Матье давно иссяк источник сострадания и сочувствия. Следовало бы все-таки призвать к порядку братьев, чтобы они больше интересовались судьбой матери, но неизбежность столкновения с ними мешала решиться на этот шаг.
Ветер не унимался, теперь он завывал со всех сторон, хотя наступила уже вторая половина дня. Неужели так быстро пришел вечер? Как бы долго Матье ни слонялся, совершенно бесцельно, из угла в угол по дому, часы продолжали бежать довольно резво. Интересно, ел ли он что-нибудь после того поджаренного, а скорее горелого, хлеба за завтраком? Одежда теперь на нем болталась, и ему пришлось гвоздем проковырять на ремне две дополнительные дырки. Он вдруг подумал о том, с каким удовольствием он всегда усаживался за столиком напротив Тесс в их любимом кафе. За многие месяцы они приобрели привычку время от времени захаживать в кафе «Пайетт», симпатичное заведение с традиционной кухней, где они с удовольствием лакомились морепродуктами или угощались жареными мидиями. Но в те чудесные моменты Матье всегда куда-нибудь спешил, телефон постоянно лежал на столе в ожидании сообщения или звонка, чтобы, не дай бог, не пропустить, да и мысли его витали вокруг магазина, куда ему не терпелось поскорее вернуться. Тесс это не нравилось, конечно, ему лучше было бы поговорить с ней, а не предаваться своему неблагодарному занятию – прокручивать в голове деловые цифры. Да, что ни говори, его успех – это было своего рода умопомрачение, помешательство, ловушка, одним словом.
Придя в кухню, он открыл холодильник, окинув мрачным взглядом йогурты и ветчину. С помощью диеты вряд ли ему удастся выйти из депрессии. Сдвинув в сторону банки с компотом, который терпеть не мог, но все же купил, из самой глубины полочки он выудил крошечную баночку с фуа-гра, которую однажды принесла дочка, надеясь доставить ему удовольствие. Да, сейчас он именно так и поступит – доставит себе удовольствие! Даже не взглянув на минералку и кофе, решил откупорить бутылку вина. Алкоголем, конечно, ничего не решить, и все же стаканчик-другой сент-эстефа куда лучше повлияет на него, чем любой транквилизатор.
Садясь за стол, он бросил взгляд на письмо, полученное еще вчера, которое привело его в недоумение. Прежде всего потому, что никто никогда не писал ему сюда, в Сент-Адресс, и тем не менее оно было адресовано ему и лежало в его ящике. Потом, он никогда не был знаком с кузенами Сезара, едва вспомнил об их существовании, когда они были тогда у нотариуса, знал только, что жили они в Южной Африке, в Йоханнесбурге. Однако содержание письма его озадачило. Как оказалось, кузены считали, что дом Сезара должен принадлежать им, и были возмущены этой скоропалительной сделкой, которая привела к тому, что Матье стал его владельцем всего лишь после года знакомства с Сезаром. Не имея возможности оспаривать законность сделки, они теперь взывали к совести Матье и его чувству справедливости, чтобы отвоевать то, что, по их мнению, принадлежало им по праву. Они собирались вернуться во Францию и рассчитывали там жить в собственном владении. Тон письма был очень сухим, едва ли не оскорбительным.
