Элеонор всегда считала себя сильной женщиной, но сегодня что-то в ней сломалось. Она стояла перед Флинтом потерянная, разбитая, душа нараспашку, а глухое жжение в обмотанных чистым бинтом костяшках пальцев напоминало о совершенном предательстве. Такое не прощают, она знала — и даже не надеялась.
- Я забрала ее. Без его согласия. Вы так и знали, да?
Все надежды Элеонор сейчас были связаны с одним-единственным человеком — и он стоял перед ней, такой близкий и недостижимый одновременно. И ему-то она только что едва ли не прямо призналась, какую цену заплатила за то, чтобы привести Абигейл, живую и невредимую. И хуже того — она со всей искренностью, на какую была способна, вложила плоды своей жертвы в его обветренные загрубевшие руки.
- Предполагал.
Флинт глядел на нее, небрежно откинувшись на поручни балконной балюстрады — в вечерних сумерках Элеонор было не под силу разглядеть его светлые глаза, но ей вполне достаточно было ощущать кожей этот пристальный, пронизывающий взгляд, какого не было больше ни у кого. Между ними повисло затяжное молчание, и в этом молчании, словно мушка в меду, увяз пока еще не высказанный вопрос о том, что теперь будет с Чарльзом Вейном.
Элеонор не говорила — и никогда не скажет, — что за освобождение мисс Эш ей пришлось, выражаясь языком борделей, «заплатить натурой». Однако Флинт все знал: ему достаточно было, чуть прищурившись, заглянуть ей в лицо — и все понять без слов. А вот Чарльз, вколачивая ее в старую перину, и подумать не мог, что участвует в акте купли-продажи, и что стоит ему провалиться в блаженный сон, как Элеонор оденется, возьмет связку ключей от камеры, где содержалась Абигейл, и бросит его спящего, чтобы забрать свой «товар».
- Люди говорили ему не верить мне. Предупреждали, что я предам их. Думаете, у него есть шанс выжить?
Флинт ничего не сказал. Они оба понимали, правильного ответа на этот вопрос ни у кого не найдется.
- Я столько всего разрушила ради этого момента… Все, что мешало его достичь. И все эти усилия, все эти жертвы полностью вверены в ваши руки.
Улица разноголосо шумела, переливалась огнями факелов и ламп. Где-то внизу крыл громкой бранью свою старую клячу извозчик, смеялись женщины, по-хмельному переговаривались мужчины. Все они упивались своей пьяной свободой, не подозревая о грандиозных планах Элеонор Гатри и Джеймса Флинта — планах, которые, если им суждено будет свершиться, превратят пиратов, шлюх и торговок Нассау в добропорядочных подданных Британской империи. А вот Чарльз Вейн — будь проклято сердце, которое все еще отзывалось болью на воспоминания о прошедшей ночи — все знал. Но что он мог сделать? Ему бы теперь спасти шкуру от собственной команды.
Флинт молчал. О чем он думал? Элеонор всегда казалось, что она понимает его лучше всех — и уж точно лучше Миранды Барлоу, — но было это правдой или очередной иллюзией? Такой же иллюзией, как ее большая любовь к Чарльзу. Элеонор отвернулась от Флинта и шагнула в освещенный пламенем свечей кабинет, оставляя позади синие сумерки. Подойдя к столу, она провела руками по многочисленным бумагам.
— Я думаю, с ним все будет в порядке. Чарльз Вейн всегда выходил сухим из воды, — прозвучал у нее за спиной голос Флинта.
Элеонор вздрогнула и обернулась, потому что он внезапно оказался слишком близко. Впрочем, сколько времени нужно, чтобы зайти в комнату и пересечь несчастные пять футов, отделяющие балконный порог от ее стола?
— Вы поранились, вызволяя мисс Эш? — Флинт аккуратно взял Элеонор за перебинтованную руку.
Элеонор почувствовала, как внутри сжалась и разжалась тугая пружина. Закусив губу, она кивнула и, пожалуй, слишком резко выдернула ладонь из крепких мужских пальцев.
— Я выполняла свой долг перед Нассау, вы же не собираетесь сейчас…
— Жалеть? — Флинт усмехнулся. — Нет, Элеонор, я хотел восхититься. Восхититься всем, что вы делаете для достижения нашей общей цели.
Если бы Элеонор не ощущала себя так, словно ее разбили на осколки и затем кое-как неумело собрали, она бы постаралась отшутиться, парировать, возразить. Но у нее совершенно не было сил. Поэтому она просто смотрела в светлые глаза Флинта, обрамленные выгоревшими на солнце ресницами, смотрела — и понимала, что этот лукавый прищур словно морской водоворот затягивает ее все глубже и глубже. Что-то такое было в этом взгляде, обволакивающее, горячее, что-то такое, что цепляло ее на крючок, как рыбу. Элеонор сглотнула. Ей вспомнился вдруг вечер накануне погони за «Уркой де Лимой», когда Флинт… Что это было тогда? Братский поцелуй или…
Элеонор пропустила момент, когда лицо Флинта оказалось к ней настолько близко, что она ощутила губами его дыхание. Он навис над ней, прожигая черными зрачками в ярко-голубых радужках, и был абсолютно серьезен — острое чувство дежавю ударило Элеонор под дых — ни капли веселья, ни градуса насмешливости, словно их сдуло мощным штормовым ветром.
Спустя миг ураган накрыл и ее. Прикосновение сухих, соленых — они, наверное, впитали всю соль Атлантического океана — и таких горячих губ превратило Элеонор в жертву кораблекрушения, ослабевшую от бесконечной качки в объятиях волн. Едва дыша, она отвечала на неторопливый поцелуй, цеплялась дрожащими пальцами одной руки за рубашку, а второй то ли опиралась на стол, то ли сметала с него бумаги — не разобрать.
Флинт наступал: обхватил ладонями ее лицо, прошелся легкими прикосновениями по шее, обхватил талию и приподнял вверх, чтобы усадить на край стола. Элеонор захлестнуло жаркой волной желания — и не менее горячей волной чего-то похожего на стыд, который больно обжег ее щеки и заставил прервать поцелуй.
— Я несколько часов назад трахалась с Вейном, — прижавшись лбом к подбородку Флинта, пробормотала Элеонор.
— Меня это не интересует, — хрипотца в его голосе заставила ее поднять голову — о боги, снова этот прищур, только теперь в глазах от ясности не осталось и следа, одна сплошная темная дымка.
— Меня… интересует, — Элеонор уперлась ладонями в грудь Флинта, чуть отклонилась назад и запрокинула голову, встречаясь с ним взглядом. — Я, по мнению большинства, та еще беспринципная сука, но за один день переспать с двумя мужчинами, которые к тому же идейные соперники… это слишком даже для меня.
Флинт криво усмехнулся, но из объятий ее не выпустил. Элеонор сидела на столе, обхватив его бедра ногами, и хорошо чувствовала, как он возбужден, — о, с какой готовностью она сейчас отдалась бы ему! — но была совершенно уверена, что шторм взят под контроль. Оба они тяжело дышали, прижимаясь друг к другу, пальцы Флинта по-прежнему ласкали ее шею и лицо, Элеонор касалась губами его подбородка. Где-то там, в сырых стенах форта, томился Чарльз Вейн — искупал вину перед командой или строил план мести, в который раз переломив ситуацию силой авторитета? — и Элеонор не в силах была совершить последнее предательство.
Мягко оттолкнув Флинта, она встала на дрожащие ноги, провела пальцами по губам и в который раз за вечер взглянула прямо ему в глаза. Флинт не отвернулся, не отвел взгляд, только печально усмехнулся.
Элеонор очень хотелось в последний раз предать Чарльза, но она не могла.
Во всяком случае, не сегодня.
