Понятно, что за такие достижения, за такой замечательный вклад в казну и грядущие доходы государства, беспрецедентное его расширение на Востоке и образцовую лояльность, проявленную при возвращении в Италию, уже по дороге в Рим Гней Помпей Великий был вправе рассчитывать на такую же лояльность и доброжелательность сената. Потому он, никак не ожидая какого-либо противодействия, обратился в сенат с совершенно естественной просьбой утвердить все его распоряжения на Востоке. Не менее естественной и совершенно справедливой была просьба вознаградить ветеранов его победоносных войн землёй.
Но тут-то и нашла коса на камень! Сенат проявил совершенно неожиданную для Помпея строптивость: «оптиматы заняли бескомпромиссную позицию, решив «поставить Помпея на место»[61].
Недоброжелатели Помпея в сенате немедленно вспомнили о Луции Лицинии Лукулле, который в своё время так успешно начинал Третью Митридатову войну, нанёс решающие поражения и самому понтийскому царю, и царю Армении Тиграну, союзнику Митридата. Обеспечив по сути успешный исход войны, он, по предложению плебейского трибуна Гая Манилия, активно поддержанного Марком Туллием Цицероном, был лишён командования, уступив таковое Помпею. Вынуждено возвратившись в Рим, Лукулл поселился на своей вилле близ Неаполя и утешал себя гастрономическими изысками. За недостатком гостей частенько прибегал к самогостеприимству, когда «Лукулл обедал у Лукулла». Возможность хоть как-то отомстить похитителю своей воинской славы Лукулла вдохновила. И с помощью Метелла Критского, имевшего свои претензии к Помпею, поскольку тот в своём триумфе провел ряд вождей, пленённых им, на что Метелл имел право жаловаться[62], а также извечного, можно сказать, патологического борца против даже тени стремления к единовластию Марка Порция Катона Младшего в сенате ему удалось создать сильнейшую оппозицию победоносному полководцу-триумфатору. Утверждение итогов восточного похода Помпея, его, кстати, весьма здравых и полезных для Римского государства распоряжений в 61 г. до н. э. было заблокировано. Сенат сам вбил клин между собой и самым в то время заслуженно популярным человеком в Республике. Помпей от неожиданности, похоже, даже впал в нечто, напоминающее отчаяние: «Потерпев поражение и теснимый в сенате, Помпей был вынужден прибегнуть к помощи народных трибунов и связаться с мальчишками»[63]. Получив поддержку плебейского трибуна Клодия, наглого проходимца и отъявленного авантюриста, пусть по-своему и незаурядной личности, Помпей был вынужден пожертвовать ради этого сомнительного во всех отношениях политического союза многолетней дружбой с Цицероном. Великий оратор после того, как Помпей не принял его, от страха даже тайно покинул Рим. И вот тут-то на помощь Помпею пришёл человек, чей престиж в Риме в последние годы непрерывно рос – Гай Юлий Цезарь. Римляне помнили его заслуги в должности курульного эдила, он достойно исполнял преторские обязанности, а совсем недавно отлично проявил себя пропретором в Дальний Испании. Честолюбие Цезаря, в каковом во всей республике, похоже, равных ему не было, естественно, толкало его на соискание консульской должности. Но здесь ему нужны были серьёзные политические союзники, ибо господствовавшие в сенате оптиматы явного популяра Цезаря вовсе не жаловали, несмотря на его блистательное аристократическое происхождение и уже всем очевидные и выдающиеся разносторонние таланты. Своими союзниками доблестный Юлий сумел сделать людей, до этого друг друга весьма не жаловавших. Гней Помпей Великий и Марк Лициний Красс были не в лучших отношениях и порой крепко не ладили между собой. Цезарь сумел найти подход к обоим, вполне убедительно пояснив, что, вредя друг другу, они лишь усиливают Цицеронов, Катуллов и Катонов, влияние которых обратится в ничто, если они, Красс и Помпей, соединившись в дружеский союз, будут править совместными силами и по единому плану[64].
Что ж, у каждого из трёх незаурядных людей были свои резоны заключить этот тройственный союз, вошедшей в историю под названием Первого триумвирата. Помпей нуждался в помощи Цезаря в случае успешного избрания того консулом, чтобы добиться наконец одобрения всех своих распоряжений на Востоке. Цезарю союз с наипопулярнейшим в народе тогда Помпеем сулил и успех в соискании консульства, и отменное после него назначение в провинцию. Крассу нужны были авторитет Помпея и сила Цезаря, поскольку он не имел надежды добиться первого места в одиночку. А Цезарю с Помпеем союз с богатейшим человеком Рима никак не мог быть лишним. Их же личные отношения были укреплены родственным браком: Гней Помпей Магн женился на Юлии, дочери Гая Юлия Цезаря[65]. Главное, о чём твёрдо договорились триумвиры, «не допускать никаких государственных мероприятий, неугодных кому-либо из троих»[66].
Действительно, могущество триумвиров было очевидно. Помпей находился в зените своей воинской славы и был замечательно популярен в войске и в народе. Цезарь считался защитником плебса, да и крепко повысил свой авторитет, прекрасно проявляя себя на самых разных магистратурах, за богатейшим Крассом стояло всадничество. Потому совершенно справедливым должно признать мнение, что «трехголовое чудище», как его назвал Варрон в своих сатирах, «совершенно парализовало сопротивление сената»[67].
Цезарь, как и предполагалось, получил своё консульство, а «Помпей вскоре же после своей свадьбы заполнил форум вооружёнными воинами и помог народу добиться утверждения законов»[68] Все мероприятия, проведённые им на Востоке, наконец-то были утверждены, а в благодатной Кампании двадцать тысяч человек ветеранов и бедняков были наделены плодороднейшими землями. К слову, эта земля была последней сельскохозяйственной землёй в Италии, находившейся ранее в государственной собственности.
Получило своё и всадничество, чьи интересы блюл Марк Лициний Красс. В пользу всадников была снижена сумма откупных платежей с налогов в Азии, также была усилена кара за злоупотребления провинциальных наместников»[69]. Цезарь с 58 г. до н. э., после окончания своего консульства получил на пять лет наместничество в Цизальпийской и Трансальпийской Галлии. Если Цизальпийская Галлия была давно уже освоена римлянами, овладевшими ею еще в период между I и II Пуническими войнами, а южная Нарбоннская Галлия, лежавшая между Альпами и Пиренеями, стала римской после II Пунической войны, то большую часть Трансальпийской Галлии, именуемую римлянами «Косматой Галлией» предстояло завоевать. Это завоевание, собственно, и было главной целью Гая Юлия Цезаря, справедливо полагавшего, что победоносное покорение «Косматой Галлии» создаст ему огромный престиж и в армии, и в народе, открыв в итоге перед победителем «врата великих возможностей». Проконсульская власть была вручена Цезарю на пять лет. Для ведения войны Цезарь получил четыре легиона, за свой счёт набрал ещё шесть[70]. Почему же началась эта знаменитая Галльская война, которую так блистательно увековечил на бессмертных страницах своих записок Гай Юлий Цезарь?
Безусловно, здесь мы имеем дело с целым комплексом причин, где причудливо переплетаются и интересы личностные, и интересы государства, диктуемые непосредственным ходом событий, войне предшествующих и к ней ведущих, и исторические причины, связанные с традицией восприятия римлянами Галлии, и бедствий для Рима, с её территории многократно исходивших. Конечно же, сам Цезарь был крайне заинтересован в победоносном завоевании столь обширной страны, дабы после этого его воинская слава, по меньшей мере, не уступала славе Помпея, на Востоке добытой! Поскольку покорить Галлию можно было только немалыми военными усилиями, задействовав большую армию, то после удачного завершения войны победитель располагал бы многочисленным, испытанным, победоносным и горячо преданным ему войском. Не будет слишком смелым предположение, что Цезарь едва ли предполагал безропотный роспуск своих легионеров после окончания войны, подобно Помпею. Наконец, покорение Галлии было бы ценнейшим приобретением для Римского государства, интересы которого для Цезаря были первостепенными как для подлинного римлянина, до мозга костей преданного своему отечеству. Само собой, интересы державные вкупе с интересами личными, среди каковых, что очевидно[71], присутствовало также и решение за счёт предстоящей воинской добычи и долговых проблем доблестного Юлия, вдохновляли потомка Энея на великие свершения во имя обретения славы великого полководца[72].
