В лес заползала мгла и растворялась среди густой растительности, краски тускнели. Из-за высоких деревьев лучи уходящего за горизонт солнца были почти не видны. Извилистая лесная тропинка, дальняя и хорошо знакомая, постепенно выпрямлялась, расширялась и становилась двух полосной проселочной дорогой, по которой ездили на телегах, запряженных лошадьми. Проходила эта дорожка через селения, леса и поля, приводя путников издалека к этой деревне, стоящей в стороне от больших поселений.

Оле хотелось побыстрее дойти, наполнить похлебкой голодный желудок и завалиться на лежанку, застланную соломой, в сарае. Она уже представляла, как ворочается, ища удобную позу, и проваливается в царство Морфея.

Показалась опушка леса, а впереди виднелось родное село и двор, в котором жила маленькая Оля. Ей не нравился дом, не нравились люди, живущие в нем и называвшиеся родней, но идти было некуда. Только в своих детских мечтах она иногда представляла, что когда-нибудь за ней приедут хорошие добрые люди, которым она будет нужна, и заберут ее навсегда. Она не знала, кто это будет и будет ли вообще, но мечту свою хранила втайне от всех, даже от подруги, с которой проводила, как ей казалось, лучшие и такие редкие минуты своей жизни, если не считать совместные походы в город на рынок. Порой они звонко смеялись и плакали над всякими разностями, оказавшись вдалеке от взрослых. Иногда они в жаркие дни бегали вместе на берег реки, когда Оля, улучив несколько минут, чтобы никто ее не видел, могла себе позволить расслабиться и искупаться. Тревога все же не покидала ее никогда, маленькая душа не находила себе место и сейчас, словно ждала чего-то страшного.

Круглое яркое солнце уменьшалось в размерах и стремительно клонилось к закату. Казалось, протяни она свою ручонку к нему, и солнышко окажется в ладошке. Вечер обещал быть тихим и спокойным, так как сегодня мать должна благоволить Оле, которая возвращалась из города с выручкой. Так было всегда, если все было распродано и куплено по списку. Уставшие девочки спешили выйти из леса засветло, так как знали, что ночью ходить в лес не положено, как говорили взрослые, и страшно. Подруги очередной раз несли в рюкзаках покупки из города, где на рынке, продав молоко, на вырученные деньги отоваривались, и, довольные, с исполненным чувством долга, спешили домой. Оля не умела считать и читать, но ее, маленькую девочку, никогда не обманывали на рынке, а больше жалели и иногда даже довешивали с горкой или давали лишнюю копейку. Сиротка, жившая у дяди, всегда одетая в старые лохмотья, вызывала жалость и сочувствие у многих соседей и посторонних людей. Несмотря на то, что на поход в город надо было потратить весь день, часто там приходилось заночевать. Тем не менее, подружки всегда с удовольствием туда ходили. Им нравилось оставаться одним, без надзора взрослых, и они могли чувствовать себя расслаблено вдали от близких.

Осталось несколько метров – они подходили к дому. На этот раз они шли довольные, так как управились с делами очень быстро, хотя были утомлены. В лесу срывали цветы и плели венки, отдыхали на пеньках, повстречали белочек, прыгающих по деревьям, послушали пение птиц. А еще, они впервые увидали серого ушастого зайца, который прыгал совсем рядом и оглядывался по сторонам, затем быстро ускакал, схватив кусочек хлеба. Впечатление о прогулке осталось удивительное. Окружающая природа скрывала много загадок, и, Оле хотелось навсегда остаться в лесу, чтобы не видеть людей. Она обдумывала, как можно существовать в лесу, если там поселиться навсегда. С этими мыслями она зашла в деревню.

Оставалось несколько шагов до дома, как они с подругой обратили внимание на необычно столпившихся людей у калитки, где жила Оля. От толпы исходил гул и вопли. Девочки насторожились, взялись за руки, переглянулись, и, не сговариваясь, замедлили шаг, как вдруг к ним неожиданно подошла пожилая соседка.

– Не ходи, Оля, домой. Горе там. Мальчишка утонул в колодце. Хорошо, что тебя дома не было, а то обвинили бы. – Сказала она, тяжело вздохнув.

Надя резко повернулась, дернув Олю за руку, и скомандовала: «Надо бежать».

Ошеломленная и всегда послушная Оля на нее посмотрела и беспомощно произнесла: «Куда бежать?»

Разные мысли в одно мгновение вихрем пронеслись в ее голове. Память вновь ее взволновала. Она знала, что в этом большом мире у нее никого нигде нет, кроме дяди и его жены, у которых она жила после смерти своих родителей, и которые ее заставляли называть себя родителями, как бы ей этого не хотелось. Но деваться было некуда, поэтому она молча сносила ненавистное отношение мачехи, ее постоянные побои и лицемерие по отношению к дяде и соседям.

Оля поймала себя на мысли, что идея убежать ей понравилась. Такого шанса она не должна упустить. Она всегда мечтала о том, что когда-нибудь сбежит из этого дома. Горькое существование было порой совсем невыносимо. Ее часто била жена дяди, оставляла голодной, наказывала разными способами, когда дядя был на работе. Когда мачеха ее била, то всегда зло приговаривала: «Никому не говори, что я тебя бью. Не дай Бог, кто узнает – совсем убью. Поняла?». Оля терпела и никому ничего никогда не говорила, так как верила, что злая мачеха, заставлявшая себя называть мамой, действительно может убить. Хотя порой она сама этого желала, так как удары мачеха наносила очень тяжелые. Оля страдала не только физически, но и морально она была уничтожена.

– Мачеха меня однажды убьет, и похоронят меня рядом с родителями, и я никому не буду доставлять никаких хлопот, – мечтала малышка.

И только редкие походы в город позволяли ей чувствовать себя свободной от всех и от всего.

– Побежим в Верхнеудинск. Там у меня живет сестра. К ней побежим. Убьют иначе они тебя. Как есть убьют, – Надя быстро затараторила и еще раз резко дернула Олю за руку.

Оля словно очнулась и напряглась. Посмотрев снизу вверх на крепкую подругу, спросила: «А где этот Верхнеудинск?»

Впервые в жизни ей надо быстро принять решение. В ее душе появилась надежда освободиться от злой тетки-мачехи. Она была уверена, что если ее не убьют, то изобьют до полусмерти, и она будет как всегда долго отходить от побоев, стесняясь об этом кому-либо рассказать. Надя всегда была для Оли как старшая сестра, и Оля к ней прислушивалась. Вместе они часто играли, ходили в город, водились с детьми. Когда Оле было очень плохо на душе, Надя всегда ее поддерживала. Особенно Оля была благодарна подруге, когда та не оставила ее после смерти родителей. В то время Оля чувствовала особенно свою одинокость. Ощущение было такое, словно душу вынули со всеми потрохами. Она не знала, что с ней будет дальше. В этом мире у нее остался только один дядька, который тоже никогда не проявлял к ней нежных чувств и никогда ни о чем не спрашивал. Когда родители были живы, дядя с женой часто приходили к ним в гости. Взрослые вели свои разговоры, решали какие-то проблемы, вместе ходили на гулянки. На Олю никто не обращал тогда внимания, кроме мамы. Да и детям не разрешали присутствовать при взрослых разговорах.

Мама лежала без движения. Оля, увидев мать, подбежала и стала ее тормошить. Испугавшись, девочка побежала к соседке за помощью. И вот они уже вместе бегут к ее матери. Взрослые забегали, заголосили. Помочь уже никто не мог. Вслед за матерью ушел отец. В тот момент ее охватила какая-то вселенская беспомощность, опустошенность. Она не знала, как поступить и что делать. Ей в тот момент хотелось просто лечь и быстро-быстро умереть, чтобы ее похоронили вместе с мамочкой. Ведь она никому не нужна в этом мире. Но ей суждено было жить. Несмотря на маленький возраст, она запомнила эти сцены на всю жизнь и часто они не давали ей покоя. В самые горькие минуты своей жизни Оля думала о своем невыносимом существовании и о маме, которая так рано от нее ушла и горько-горько плакала навзрыд.

После смерти родителей, дядька сразу забрал Олю к себе, но поселил не в доме, а в сарае. Он целыми днями работал в поле, а его жена управлялась по дому. На ней было хозяйство и дом. Она была хорошей хозяйкой и заботливой женой, но очень злой мачехой. Оставаясь вдвоем с теткой-мачехой, которая требовала себя называть мамой и подчиняться во всем, Олю охватывал страх. Мачеха-тетя все свои слова сопровождала тумаками или просто тыкала в нее костяшками пальцев, отчего Оле было невыносимо больно и обидно. Тетка после каждого удара строго спрашивала: «Поняла?». Оля кивала головой. Иногда мачеха несколько раз больно ударяла кулаком ее и ненавистно приговаривала при каждом ударе: «Поняла. Поняла. Поняла. Я тебя спрашиваю». Поводов для битья девочка не давала, но ненависть была настолько сильна, что мачеха использовала Олю как грушу для битья. Если бы мачеха занималась боксом, то, наверное, она бы побеждала в эти моменты любого противника. Оля всегда боялась находиться рядом с ней наедине, так как женщина всем своим видом показывала только одну неприязнь к девочке, могла в любой момент отвесить подзатыльник или просто толкнуть. Часто ее ненависть доходила до того, что она могла схватить любой предмет, лежащий под рукой и избивать эту малышку. На людях же она играла роль очень заботливой и доброй женщины. Можно ли было привыкнуть к этому? Наверное, нет. Поэтому Оля всегда старалась удалиться подальше от мачехи, пока та ее не звала. Девочка пряталась в разные уголки и сидела там. Когда заходили соседи к мачехе, они всегда спрашивали: «А где ваша девочка? Ее не слышно и не видно, как будто ее и нет дома». Оле некому было пожаловаться, не с кем было поделиться своим существованием.