Вийон прекрасно понимал, что гость чует прибыль. Однако следует играть по правилам, пусть Фуст думает, будто он самый хитрый, ловкий, во всяком случае, самый опытный. Франсуа никогда не выпячивал свою ученость – и неоднократно заставал врасплох университетских профессоров и судейских. Он не пытался извлечь доход из познаний, напротив, он скрывал их за простоватым видом, они должны были сослужить ему службу в нужный момент. Это было что-то вроде тайного укола шпагой, которого никто не ждал: он швырял подходящую цитату в лицо знатному противнику, как бросают нож в мишень, – непринужденно и точно в цель. Внезапному нападению он научился не из книг. Вийон приобрел боевой опыт в многочисленных потасовках и уличных стычках с противниками, к которым испытывал уважение, не то что к придворным и клирикам.
Как бы то ни было, Фуст не показал виду, что такой прием задел его. И это расположило к нему Франсуа. Старик непринужденно уселся, небрежно положил на пол трость, неторопливо стянул перчатки. Хотя одежда его отличалась суровой простотой, на пальце он носил кольцо с неграненым ярким рубином. На тусклом золоте был высечен дракон со сверкающими крошечными глазками из стразов. В когтях чудовище крепко держало драгоценный камень. Из раскрытой пасти струйкой эмали вырывалось пламя.
Не вставая с места, Франсуа открыл котомку и достал фолиант. Глаза Фуста вспыхнули. Впалые щеки, казалось, втянулись еще сильнее, ноздри искривленного носа раздулись, словно у хищника, почуявшего добычу. Франсуа оставался неподвижен, так что печатнику пришлось склониться очень низко, он чуть не упал со стула. Наконец Фусту удалось заполучить книгу. Он жадно схватил ее и тут же ткнул пальцем в имя, вытисненное на обложке: Кёнхан.
– Автор, надо полагать?
Франсуа догадывался, что его собеседник знает ответ. Он кивнул головой в знак согласия.
Фуст старался сохранять невозмутимость. С делано равнодушным видом он принялся перелистывать страницы. Капельки пота блестели на его изборожденном морщинами лбу. Поначалу он испугался, что для этого экземпляра «Чикчи симгён»[3] использовались буквы из терракоты или фарфора. Но нет, перед ним было издание 1377 года, отпечатанное в Корее при помощи комплекта подвижного металлического типографского шрифта. У него уже был один такой экземпляр, принесенный пятнадцать лет назад евреем, прибывшим в Майнц со Святой земли. Фуст был поражен качеством чернил, четкостью оттиска и изяществом букв. Еврей хотел знать, способен ли Фуст, золотых и серебряных дел мастер, воспроизвести сплав корейского шрифта, и могут ли его зять Петер Шёффер и его помощник Иоганн Генсфляйш, известный также под именем Гутенберг, сделать машину, позволяющую использовать полученный таким образом шрифт. Первый печатный станок был слишком ненадежным и хрупким, чтобы можно было печатать на обычной бумаге, шершавой и неровной, на которой плохо держались чернила, – необходима была более качественная китайская бумага. Еврей внес задаток и пообещал, кроме того, поставлять редкие, еще не изданные тексты для первых опытов.
Иоганн Фуст отложил книгу и попросил, чтобы ему дали посмотреть рукопись, описание которой изрядно его удивило. Франсуа вновь порылся в своей котомке и достал изъеденный временем свиток. Грубое письмо, к тому же множество ошибок. Халтурная работа переписчика, спешившего закончить заказ? Нет, старый книгопечатник был отнюдь не глуп. Сняв кольцо, он сильно нажал пальцем на голову вытисненного на золоте дракона. Золотые когти тут же разжались, высвободив неграненый рубин. Фуст извлек камень из оправы, в которую тот был вставлен, и положил его на пергамент. Склонившись к бумаге, он медленно стал перемещать рубин по строчкам, убеждаясь, что слова на велени были процарапаны. Пораженный Франсуа заметил, что красный камень, плотный и хорошо отполированный, увеличивает каждую деталь.
Фуст вздрогнул от изумления: между неровными строчками он различил размытые контуры арамейских букв. Выходит, переписчик скоблил ножом пергамент не для того, чтобы его очистить и повторно использовать, а чтобы спрятать изначальные буквы, нанесенные пером, а затем скрытые под чернилами некоего малосущественного текста. Так иудеи прятали сочинения, которые хотели спасти от костров инквизиции. Эти простые методы использовались только для талмудических или каббалистических текстов, имеющих очень большое значение. Во времена Крестовых походов рыцари, сами о том не ведая, перевозили подобные произведения под видом молитвенников. Они полагали, будто из Иерусалима возвращают их на родину, в Авиньон или Франкфурт, даже не догадываясь, что служат посыльными, а книги предназначены для раввинов этих городов. Впоследствии надо было просто смыть чернила, чтобы открыть тайный слой рукописи. Теперь же ни о чем не подозревающие книгоноши Фуста распространяли по всей Европе подобные сочинения под видом псалтырей или католических требников.
В очередной раз внимательно рассматривая список, Фуст задавался вопросом, не заманили ли его в ловушку. Только очень могущественный человек может собрать столько раритетов. Это же целое состояние! Или это книги, конфискованные цензорами? В таком случае Вийон никакой не посредник, а полицейский агент.
Фуст перешел к делу: цена, способ оплаты, сроки доставки. Но сумма пока не прозвучала. Старик смотрел на необычного человека, расположившегося перед ним прямо на полу. Вийон сидел на корточках среди груды фолиантов в кожаных переплетах и свитков пергамента, как зеленщик на рынке среди своего товара. Но было видно, что эти прекрасные книги ему хорошо знакомы. Он так ловко с ними обращался! Его неряшливый внешний вид диссонировал с утонченными манерами и изящными жестами. Если бы не лукавый блеск в глазах, этот человек мог бы вызвать у Фуста доверие. Дерзкая усмешка в уголках губ не исчезала, даже когда он говорил, да он и не старался ее скрыть. Парень явно не был знаком с правилами приличия. Непохоже, чтобы он ломал комедию. Напротив, это Фуст чувствовал себя, словно на скамье подсудимых, его оценивали и подвергали испытанию. Ему как будто бросали вызов, предлагали сразиться, хотя ни к чему не принуждали. Наконец любопытство взяло верх над осторожностью.
– Могу я предложить вам деньги?
– Продавец не хочет денег.
Печатник из Майнца напрягся и уже готов был распрощаться, но Вийон похлопал его по руке, словно успокаивая. На губах все та же дерзкая ухмылка, лицо казалось хитрым и насмешливым.
– Он готов бесплатно отдать вам эти сочинения в обмен на ваши услуги.
Застигнутый врасплох немец пробормотал нечто невнятное. Вийон тут же изложил ему пожелание Гийома Шартье заполучить для своей епархии печатную мастерскую и некоторые неизданные сочинения. Чтобы не вспугнуть добычу, короля он решил не упоминать.
Фуст быстро произвел подсчеты, но сразу дать ответ не решился: предложение показалось слишком заманчивым, наверняка имелся подвох. Он попросил время на размышление, надо было посоветоваться с компаньонами, получить гарантии, но было понятно, что в голове у него одна мысль: как бы прибрать к рукам все эти книги, сваленные в кучу у ног Франсуа.
Старый книготорговец распрощался, пообещав ответить в ближайшее время. Когда он вышел из комнаты, Колен не смог сдержать радости. Франсуа остался сидеть, молча складывая бесценные тома обратно в котомку. Он не чувствовал себя победителем. Он досадовал, что ему приходится быть на побегушках у Гийома Шартье, что он вынужден покорно выполнять приказы этого лицемера-епископа. А главное – он предает книги.
Епископ Парижский, бранясь и чертыхаясь, перебрался через мостовую, стараясь не угодить в лужу. Рядом с ним семенили два монаха, тщетно пытаясь укрыться от дождя под полотняным балдахином, который скручивался и выворачивался во все стороны под порывами ветра. По сточным канавам улицы Сен-Жак неслись отбросы, которые прелат брезгливо отталкивал епископским жезлом. Иоганн Фуст поспешил распахнуть дверь своей новой лавки, а его зять, Петер Шёффер, уже стоял наготове со щеткой в руке, чтобы почистить забрызганную грязью митру.
